Что такое кровь по совести простая арифметика в теории раскольникова?

16 ответов на вопрос “Что такое кровь по совести простая арифметика в теории раскольникова?”

  1. nimoki Ответить

    Об идее Раскольникова существует обширная научная литература, многое в ней подмечено верно, но это, как правило, лишь частичное усвоение мыслей героя или суждении других о нем. И действительно, трудно осознать сложную и противоречивую идею Раскольникова как нечто целое, трудно распутать тот узел противоречий, в который стянута его идея до преступления, — легко порвать те логичные и алогичные связи, которые и создают дисгармоничное целое идеи Раскольникова. Из нее нет необходимости делать строгую и логичную систему, но разобраться в том, в чем запутался герой романа, — такая необходимость есть.
    Идею Раскольникова часто излагают как теорию о «двух разрядах» людей — «обыкновенных и необыкновенных», о праве сильной личности на «всякие бесчинства и преступления», как бы не «замечая» того, что так его идея звучит из уст Порфирия Петровича — сам герой иначе объясняет свою статью «О преступлении». Или нередко идею Раскольникова сводят к «арифметике» искупления одного преступления «сотней», «тысячью добрых дел», но так витийствовал не Раскольников, а «другой» студент, разговор которого с «молодым офицером» случайно услышал «месяца полтора назад» герой романа. Так же, на свой лад, объясняет идею Раскольникова Свидригайлов — по его разумению, это «своего рода теория, то же самое дело, по которому я нахожу, например, что единичное злодейство позволительно, если главная цель хороша. Единственное зло и сто добрых дел!». Конечно, эти «чужие» истолкования можно подтвердить словами и самого Раскольникова, но это не главное в его идее — это ее «пошлый» и «заурядный» вид, сама же идея Раскольникова сложна, многосоставна, противоречива, дисгармонична.
    Главное в идее Раскольникова — его теория, его «новое слово». В отличие от сложной и дисгармоничной идеи «новое слово» Раскольникова по-своему просто и логично. Обстоятельное изложение теории дано в первой беседе героя романа с Порфирием Петровичем. Следует, однако, помнить, что не все сказанное о теории в этой сцене — ее изложение. Необходимо учитывать психологическую подоплеку этой сцены. Так, в один из моментов «допроса» Раскольников «усмехнулся усиленному и умышленному искажению своей идеи» Порфирием Петровичем, позже тот признается сам;
    «Я тогда поглумился, но это для того, чтобы вас на дальнейшее вызвать»
    Оказывается, Раскольников «вовсе не настаивает, чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить всегда всякие бесчинства, как вы говорите», — обращается он к Порфирию Петровичу. Смысл его теории в другом. Насчет двух «разрядов» людей Раскольников «несколько успокоил» Порфирия Петровича: сам Раскольников не собирается делить человечество на два «разряда», это не от него, а по «закону природы»
    Вот как Раскольников излагает свою теорию:
    «Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». Правда, Раскольников хотел сделать вид, что его теория не нова: «Это тысячу раз было напечатано и прочитано, но Разумихин уже постиг, в чем «новое слово» Раскольникова: «Ты, конечно, прав, говоря, что это не ново и похоже на все, что мы тысячу раз читали и слышали; но что действительно оригинально во всем этом, — и действительно принадлежит одному тебе, к моему ужасу, — это то, что все-таки кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с таким фанатизмом даже…».
    Теория Раскольникова — теория преступления «по совести», «крови по совести». Это, действительно, попытка сказать «новое слово» в философии. Перед недоучившимся студентом Раскольниковым и Ф. Ницше зауряден. Желание немецкого философа освободить преступника от «мук совести», оправдать преступление «сильной» личностью и характером «сверхчеловека» выглядит в свете теории Раскольникова не «оригинальным» — об этом «тысячу раз» писали и говорили.
    Достоевский выделил теорию в идее Раскольникова — в этом, в частности, функция курсива в романе: выделенные слова объясняют читателю сущность теории Раскольникова, ее смысл.
    Теорию Раскольникова Достоевский не удостаивает логической критики — он дает ей нравственную оценку. Теория («новое слово»} — закон Раскольникова. Этот «его закон» противопоставлен «их закону», по которому «все разрешается», «все позволено». «Их закон» — своего рода «почва», на которой возникла теория Раскольникова. Насилие осознается им как всемирно-исторический закон, только все стыдятся в этом признаться, а он «захотел осмелиться». Для него то, что он «открыл», так было, так есть и так всегда будет:
    «…не переменятся люди, и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон… Закон, Соня! Это так!.. И я теперь знаю, Соня, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав, кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее! Так доселе велось и так всегда будет! Только слепой не разглядит!».
    Еще Д. И. Писарев обратил внимание на то, что Раскольников настолько расширил значение понятия «преступление», что сделал его неопределенным. У Раскольникова все, кто способен на «новое слово», — преступники. Но примечательно, что все в конде концов упирается в «страшных кровопроливцев» — «благодетелей», «законодателей и устроителей человечества». По своему смыслу историческая концепция Раскольникова превращается в романе в язвительную сатиру на канонизированных, официально признанных героев человеческой истории. Раскольникова сбила с толку «эстетика» государственного насилия.
    Но для Раскольникова, если это не считается преступлением, то и его «дело» не преступление. Потерпевший поражение герой требует справедливости: возьмите его голову, но в таком случае и многие «благодетели» человечества «должны бы были быть казнены при самых первых своих шагах. Но те люди вынесли свои шаги, и потому они правы, а я не вынес и, стало быть, я не имел права разрешить себе этот шаг». Иногда его просто бесит «эстетика» государственного насилия:
    «Они сами миллионами людей изводят, да еще за добродетель почитают. Плуты и подлецы они, Соня!..»
    Или: «О, как я понимаю «пророка», с саблей, на коне. Велит Аллах, и повинуйся «дрожащая» тварь! Прав, прав «пророк», когда ставит где-нибудь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого, не удостоивая даже и объясниться! Повинуйся, дрожащая тварь, и — не желай, потому — не твое это дело!..». По исторической концепции Раскольникова, в состав которой входит и наполеоновский мотив, «настоящему властелину» «все разрешается», он всегда «прав».
    «Все разрешается» или только «по совести», жить по «их закону» или по своей теории — не разрешенная окончательно в идее Раскольникова дилемма его нравственного самосознания.
    Преступление в идеологии Раскольникова становится разрешением нравственной проблемы, «подлец или не подлец человек». Это один из парадоксов «казуистики» героя, попытавшегося совместить преступление и совесть. Если подлец, то «ко всему-то подлец-человек привыкает!». И менять в жизни людей ничего не стоит. Второе условие решения этой проблемы знаменательно: «…коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род то есть человеческий, то значит, что остальное все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть! «Лик мира сего» Раскольникова не устраивает, привыкнуть к подлости он не желает — из нравственных побуждений решается на бунт, ставший, впрочем, уголовным преступлением.
    Список литературы
    Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://soshinenie.ru/
    Дата добавления: 24.02.2014

  2. Подруга Бога=) Ответить

    Герой романа наделен трагическим мировосприятием. Для него характерны раздвоенность сознания, несогласие, раскол с самим собой (отсюда и фамилия – Раскольников), внутреннее противоборство, столкновение в душе добра и зла, любви и ненависти. Это гордый, мыслящий, несомненно талантливый человек. Он глубоко переживает несправедливость, боль и страдания других людей – но сам же оказывается преступником.
    Преступление Раскольникова есть следствие его идеи, теории, но сама эта идея возникла в его смятенном сознании под влиянием внешних жизненных обстоятельств. Ему во что бы то ни стало нужно найти выход из того тупика, в который он попал, надо предпринять какие – то активные действия. Вопрос – “Что делать?”
    Раскольников становится свидетелем потрясающей по искренности, безысходности и отчаянию исповеди Мармеладова, его рассказа о трагической судьбе безответной Сони, ради спасения близких вынужденной пойти на улицу продавать себя, о мучениях маленьких детей, вырастающих в грязном углу рядом с пьяным отцом и умирающей, вечно раздраженной матерью – Катериной Ивановной. Из письма своей матери Раскольников узнает о том, как в доме Свидригайлова была опозорена его сестра, Дуня, бывшая там гувернанткой, как она, желая помочь брату, соглашается стать женой дельца Лужина, т. е. готова, по существу, продать себя, что напоминает герою судьбу Сони: “Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит! Жертву-то, жертву-то себе вы измерили ли вполне? Так ли? Под силу ли? В пользу ли? Разумно ли?”
    Обращение к разуму в данном случае особенно многозначительно. Именно разум приводит Раскольникова к его чудовищной теории и – как следствие – к преступлению.
    Следователь Порфирий Петрович говорит Раскольникову: “…вы выше ум человеческий цените, по примеру всей молодежи. Игривая острота ума и отвлеченные доводы рассудка вас соблазняют-с…” Порфирий Петрович очень умен. Он нашел то основное звено в мыслях и поведении Раскольникова, которое и предопределило его преступление, – отвлеченные доводы рассудка, логические построения.
    В случайно подслушанном разговоре Раскольникова поразили слова: “За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика!” Но еще до этого эпизода Раскольников, мысленно готовясь к убийству, убеждает себя, что во всех его расчетах все “ясно как день, справедливо, как арифметика”. Арифметика становится символом сухого расчета, построенного на доводах чистого разума, логики. Достоевский убежден, что арифметический подход к явлениям жизни может привести к самым трагическим последствиям, например к топору. Это ведь не случайный образ в романе. Почему именно так Раскольников осуществляет свое ужасное преступление? Топор стал своего рода символом насильственного преобразования действительности. Если вы помните, послал же кто-то письмо в герценовский “Колокол” с призывом: “К топору зовите Русь!” Раскольников и берет в руки топор…
    Впрочем, мысли и поступки Раскольникова к одной арифметике, логике свести никак нельзя. Напротив, нередко он поступает подчеркнуто алогично, даже вопреки собственному благополучию и безопасности. Математического расчета в его действиях часто нет никакого. Раскольников то и дело сознательно ставит себя на край пропасти, находя в этом какое-то болезненное удовольствие: “Так мучил он себя и поддразнивал этими вопросами даже с каким-то наслаждением”.

  3. Rainbringer Ответить

    ИДЕЯ «КРОВИ ПО СОВЕСТИ»

    В РАССУЖДЕНИЯХ РАСКОЛЬНИКОВА (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»)

    Для читателя романа «Преступление и наказание» идея «крови по совести» впервые является отнюдь не от главного героя. Ее высказывает некий безымянный студент, разговаривавший с офицером в трактире. «Не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь — тысячи жиз­ней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифмети­ка!» И эти горячие слова особенно сильно восприни­маются Раскольниковым оттого, что он сам немногим ранее написал статью, где выдвигал те же самые идеи в отношении всего человечества. Да, «кровь по совес­ти» — это не изобретение одного человека, эта мысль хотя бы раз в жизни посещала каждого, и хотя бы раз она вызывала согласие. Но согласие еще не означает личной готовности претворить идею в жизнь и про­лить кровь. Так уж заведено, что думать значительно легче, нежели действовать. Раскольников сумел под­твердить теорию практикой; что из этого получилось, мы узнали, прочтя «Преступление и наказание». «Кровь по совести», даже если принять ее за истин­ную, стоящую идею, все равно останется слишком тяжким бременем, и далеко не каждый человек смо­жет это бремя нести. Раскольников, например, не смог. Хотя материальных улик своего преступле­ния, по большому счету, он не оставил, и значит, за­кон не способен настичь своего нарушителя. То есть можно сполна почувствовать гордость за то, что твоя идея воплотилась в жизнь и восторжествовала. Тем не менее Родион Романович сломался.
    Однако идея получила оформление и даже нашла себе приют на страницах раскольниковской статьи. Значит, ее нужно рассмотреть и оценить с позиции людей, живущих на полтора столетия позже, чем ге­рой Ф. М. Достоевского. Лучше всего сделать это на примере рассуждений Раскольникова при его первой встрече с Порфирием Петровичем. Там все наиболее ясно и полно, там лихорадочный норов Родиона Рома­новича не слишком сильно вносит путаницу в цепоч­ку мыслей.
    «В ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права пересту­пать закон, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступ­ления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные». Порфирий Петрович доста­точно прямо и жестко формулирует идею Раскольнико­ва. Сам Родион Романович может к этому добавить только то, что вовсе не настаивает, «чтобы необыкно­венные люди непременно должны и обязаны были тво­рить всегда всякие бесчинства… я просто-запросто на­мекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… разрешить своей совести перешагнуть через… иные препятствия, и единственно в том случае, если исполне­ние его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». В качестве приме­ра Раскольников приводит Ньютона и Кеплера, Магоме­та, Ликурга и Наполеона. Действительно, каждый из них был человеком необыкновенным, отдельные и вправду переступали общечеловеческие законы ради своей идеи. Но давайте соотнесем между собой количе­ство таких людей и количество тех, кто прожил жизнь, не преступив черты закона. У Раскольникова и на этот случай готов аргумент — дескать, так и должно быть по некоему еще не открытому закону природы. Мол, вели­ких людей единицы, «необыкновенных» чуть больше, а прочие — только материал.
    Не правда ли, очень удобная теория для «крови по совести»? Как-то сразу становится незаметным гнет преступлений, лежащих на плечах каждого такого «вершителя судеб». А в самом-то деле, чего пережи­вать? Расходный материал есть расходный материал, он для того и нужен, чтобы быть фундаментом истинно великим делам. Каждый человек так или иначе начи­нает с малого. Значит, можно сперва переступить через одного, двух человек, добиться за счет этого некоторых успехов и получить возможность манипулировать мно­гими людьми. То есть, если исходить из теории Рас­кольникова, обрести власть над большим количеством материала. И, опять же по этой теории, страшного в этом ничего нет — все равно людей «необыкновенных» гораздо меньше, чем «обыкновенных».
    «Кровь по совести» — это не только собственно кровь. Данная идея прекрасно толкуется и в перенос­ном смысле. Можно обманывать, подставлять людей, оскорблять их и унижать. Лишь бы это шло во благо идее, которая может быть хорошей, а зачастую и спа­сительной для человечества. Но кто из людей так про­сто признает свои идеи неверными? Не те маленькие идейки, которые из нас лезут постоянно, а настоящие, глобальные идеи, которые есть у всех, без исключения. Даже тот человек, который совершенно не интересует­ся устройством жизни в мире и отношениями людей в обществе, хоть раз задумывался о методах улучше­ния всеобщего благосостояния. И то, что он придумал, казалось ему мудрым и правильным. Значит, каждый человек, в принципе, имеет право на преступление во имя идей, рождающихся в его голове.
    Раскольников, конечно, утверждает, что совершен­но не любой, а только необыкновенный человек. Одна­ко он же говорит: «Порядок зарождения людей всех этих разрядов и подразделений, должно быть весьма верно и точно определен каким-нибудь законом приро­ды. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным». Так скажите, пожалуйста, как опреде­лить необыкновенность человека объективно и тем са­мым оправдать его преступления? Закон ведь до сих пор неизвестен! А значит, каждый сам творит этот за­кон для себя. То есть, количество «необыкновенных» людей может оказаться примерно сравнимым с чис­ленностью человечества. И все они могут творить, что хотят, во имя собственных идей, которые кажутся им правильными. Вся та статистика, которую представля­ет Раскольников, рассказывая о количестве «необык­новенных», в условиях отсутствия объективного закона летит кувырком. И место «крови по совести» занимает обыкновенный закон джунглей.
    В общем-то, в жизни так и случалось. На верхушке неизменно оказывались люди, способные мостить себе дорогу жизнями и судьбами остальных. И Раскольни­ков опять же это подтверждает: «Одним словом, я вы­вожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже спо­собные сказать что-нибудь новенькое, должны, по при­роде своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется». Но если исходить из его же мнения, что «необыкновенные» люди созданы вершить судьбами остальных, возникает вопрос: а все ли из тех, кто вознесся над людьми, достойны такого положения? И получится, что далеко не все. Зачастую такие состо­явшиеся «необыкновенные» не блещут ни особым умом, ни мудростью, ни талантом. Они просто готовы драться за место под солнцем с другими и нисколько не счи­таться с соразмерностью целей и средств. Кстати, а не в этом ли суть того самого закона, по которому стоит определять «необыкновенный» ли перед нами человек? И если необыкновенный, то насколько? В самом де­ле все просто. Чем больше крови готов пролить претен­дент на «необыкновенность», чем больше людей пре­вратить в расходный материал он способен, тем выше степень «необыкновенности», которой он достигнет.
    Что же получается? Тот самый закон, который Рас­кольников объявлял еще не найденным, на самом деле существует ровно столько, сколько на Земле идет борьба за существование, естественный отбор! Только так мож­но объяснить это деление на обыкновенных и необыкно­венных — одни из них сильные, а другие — слабые. И «кровь по совести» — это кровь слабых или недоста­точно сильных, пролитая теми, у кого сил в избытке.

  4. Alli Mil Ответить

    Тема: – Путь Раскольникова от сострадания обездоленным к идее «крови по совести»

    Раскольников находился в таком положении, при котором все лучшие силы человека поворачиваются против него самого и вовлекают его в безнадежную борьбу с обществом. Самые святые чувства и самые чистые стремления, которые обыкновенно поддерживают, ободряют и облагораживают человека, когда человек лишается возможности доставлять им правильное удовлетворение.
    Д. Писарев.
    Роман “Преступление и наказание” был написан Ф. М. Достоевским в 70-е годы XIX века. В это время писатель размышляет о нравственных последствиях повсеместного обнищания, роста преступности и народного пьянства, вызванного реформой 1961 года и последующим разгулом капиталистического хищничества. Достоевский воспринимает свою эпоху не просто как хаос, ломку, неустойчивость и переходность. Он видит в этом приближающуюся катастрофу. И поэтому писатель считает, что не случайно эта эпоха породила таких людей, как Раскольников. Достоевский в своем романе изображает столкновение теории с логикой жизни. Главная мысль романа раскрывается как столкновение человека, одержимого крайне преступной теорией, с жизненным процессом, отвергающим эту теорию. Как же шел главный герой романа к этой теории? Герой Достоевского утверждает свое право пролить кровь “по совести”, то есть исходя из своего личного убеждения. Писатель показывает, что это еще более страшно, чем “официальное разрешение кровь поливать”, потому что открывает широкую дорогу для полного произвола.
    Раскольников хочет помочь людям, но в то же время и узнать, способен ли он быть человеком, который может управлять судьбами людей. “Тварь я дрожащая или право имею?” Рядом с любовью к людям в нем живет страшная гордыня -— желание взять на себя решение участи всех людей. Раскольников не способен был примириться с действительностью, с ее неправдами и ее несправедливостями. Положительное отношение к миру, такому, как он есть, — подлость, думает Раскольников. Он вознамерился поставить себя против мира, чтобы устранить несправедливый порядок или погибнуть вместе со взорванным миром, только бы не сидеть сложа руки. Раскольников движется не вместе с миром, а против мира. Он не только вступает в конфликт с ним, он его решительно не принимает. Неприятие мира вело Раскольникова к преступлению его законов, к преступлению как таковому.
    Раскольников делит людей на подлецов и не подлецов, а практику их — на подлую и не подлую. Его волнуют различия бедности и богатства, счастья и несчастья, доли и обездоленности. Он перестал бояться каких бы то ни было преград и стеснять себя какими бы то ни было нормами — лишь бы не примириться с “гнусной”, с неправедной действительностью, лишь бы не пройти по миру “подлецом”.
    Раскольников уже давно вынашивал в голове свою ужасную идею и свой ужасный замысел, но все это до поры до времени оставалось мрачной фантазией, не более того. Он уже встретился с Мармеладовым, уже сердце его пронзили вопли униженных и оскорбленных, а он еще ничего не решил. Но вот пришло письмо от матери. Он остался наедине с ним, он прочел наивную и жестокую по правде своей исповедь, и она поставила его на роковую черту: или смириться перед участью своих родных и перед законом, царствующим в мире, или попытаться что-то сделать для спасения своих близких и тем самым восстать против царствующей в мире закономерности. “Не хочу я вашей жертвы, Дунечка, не хочу, мамаша! Не бывать тому, пока я жив, не бывать, не бывать!” Давняя тоска, давние думы, терзавшие его, сконцентрировались в одном пункте. То, что месяц тому назад и даже еще вчера было только “мечтой”, теоретическим предположением, стало в дверях и требовало под угрозой гибели самых близких людей, немедленного разрешения, немедленного действия.
    Раскольников просто так никого бы не убил, даже в случае самозащиты. А вот за мать, за честь сестры, охраняя ребенка, за идею готов убить — и убил. В преддверии преступления Раскольникова звучит фраза, подслушанная им в трактире: “Убей ее и возьми ее деньги, — с тем, чтобы с их помощью посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу”.
    Раскольников решает “сразу” совершить преступление, чтобы себя проверить и в то же время, чтобы уже “начать”. Он задумал убить старуху-процентщицу — злую, беззастенчиво грабящую людей, — и как бы “отомстить” ей за обездоленных. Вместе с тем, он собирался с помощью старухиных денег помочь бедным и несчастным, смягчить жизнь матери и сестре, создать себе независимое положение, чтобы затем использовать его для “счастья всего человечества”.
    Страшный сон снится Раскольникову еще перед “делом”, сон, в котором истязают маленькую, тощую крестьянскую клячонку, — символический сон, вобравший в себя все его думы о зле и несправедливости в мире. Такие сны не снятся людям, утратившим всякую совесть и примирившимся с вековечной и всеобщей неправдой мирового порядка.
    Раскольников решился проложить путь в будущее не вместе с трудно и сравнительно медленно видоизменявшейся передовой общественной мыслью, а в одиночку и сплеча. Решившись на убийство, Раскольников должен был отказаться от демократических социально-утопических мечтаний, с особой силой вспыхивавших в его сознании, когда он стоял и думал на берегу Невы. Да и само решение убить могло возникнуть только тогда, когда он признал своих прежних товарищей бессильными перед мировым злом, когда он пришел к заключению, что путь утопии — это в итоге путь капитуляции перед отвергаемой действительностью.
    “Теория” для Раскольникова, как и для Базарова в романе “Отцы и дети” И. С. Тургенева, становится источником трагедии. Во имя людей Раскольников заставляет себя переступить законы человечности — убить. Но он не может перенести нравственной тяжести своего поступка. Страшные муки совести — его наказание.

  5. Anarim Ответить

    В РАССУЖДЕНИЯХ РАСКОЛЬНИКОВА (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»)
    Для читателя романа «Преступление и наказание» идея «крови по совести» впервые является отнюдь не от главного героя. Ее высказывает некий безымянный студент, разговаривавший с офицером в трактире. «Не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь — тысячи жиз­ней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифмети­ка!» И эти горячие слова особенно сильно восприни­маются Раскольниковым оттого, что он сам немногим ранее написал статью, где выдвигал те же самые идеи в отношении всего человечества. Да, «кровь по совес­ти» — это не изобретение одного человека, эта мысль хотя бы раз в жизни посещала каждого, и хотя бы раз она вызывала согласие. Но согласие еще не означает личной готовности претворить идею в жизнь и про­лить кровь. Так уж заведено, что думать значительно легче, нежели действовать. Раскольников сумел под­твердить теорию практикой; что из этого получилось, мы узнали, прочтя «Преступление и наказание». «Кровь по совести», даже если принять ее за истин­ную, стоящую идею, все равно останется слишком тяжким бременем, и далеко не каждый человек смо­жет это бремя нести. Раскольников, например, не смог. Хотя материальных улик своего преступле­ния, по большому счету, он не оставил, и значит, за­кон не способен настичь своего нарушителя. То есть можно сполна почувствовать гордость за то, что твоя идея воплотилась в жизнь и восторжествовала. Тем не менее Родион Романович сломался.
    Однако идея получила оформление и даже нашла себе приют на страницах раскольниковской статьи. Значит, ее нужно рассмотреть и оценить с позиции людей, живущих на полтора столетия позже, чем ге­рой Ф. М. Достоевского. Лучше всего сделать это на примере рассуждений Раскольникова при его первой встрече с Порфирием Петровичем. Там все наиболее ясно и полно, там лихорадочный норов Родиона Рома­новича не слишком сильно вносит путаницу в цепоч­ку мыслей.
    «В ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права пересту­пать закон, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступ­ления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные». Порфирий Петрович доста­точно прямо и жестко формулирует идею Раскольнико­ва. Сам Родион Романович может к этому добавить только то, что вовсе не настаивает, «чтобы необыкно­венные люди непременно должны и обязаны были тво­рить всегда всякие бесчинства… я просто-запросто на­мекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… разрешить своей совести перешагнуть через… иные препятствия, и единственно в том случае, если исполне­ние его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». В качестве приме­ра Раскольников приводит Ньютона и Кеплера, Магоме­та, Ликурга и Наполеона. Действительно, каждый из них был человеком необыкновенным, отдельные и вправду переступали общечеловеческие законы ради своей идеи. Но давайте соотнесем между собой количе­ство таких людей и количество тех, кто прожил жизнь, не преступив черты закона. У Раскольникова и на этот случай готов аргумент — дескать, так и должно быть по некоему еще не открытому закону природы. Мол, вели­ких людей единицы, «необыкновенных» чуть больше, а прочие — только материал.
    Не правда ли, очень удобная теория для «крови по совести»? Как-то сразу становится незаметным гнет преступлений, лежащих на плечах каждого такого «вершителя судеб». А в самом-то деле, чего пережи­вать? Расходный материал есть расходный материал, он для того и нужен, чтобы быть фундаментом истинно великим делам. Каждый человек так или иначе начи­нает с малого. Значит, можно сперва переступить через одного, двух человек, добиться за счет этого некоторых успехов и получить возможность манипулировать мно­гими людьми. То есть, если исходить из теории Рас­кольникова, обрести власть над большим количеством материала. И, опять же по этой теории, страшного в этом ничего нет — все равно людей «необыкновенных» гораздо меньше, чем «обыкновенных».
    «Кровь по совести» — это не только собственно кровь. Данная идея прекрасно толкуется и в перенос­ном смысле. Можно обманывать, подставлять людей, оскорблять их и унижать. Лишь бы это шло во благо идее, которая может быть хорошей, а зачастую и спа­сительной для человечества. Но кто из людей так про­сто признает свои идеи неверными? Не те маленькие идейки, которые из нас лезут постоянно, а настоящие, глобальные идеи, которые есть у всех, без исключения. Даже тот человек, который совершенно не интересует­ся устройством жизни в мире и отношениями людей в обществе, хоть раз задумывался о методах улучше­ния всеобщего благосостояния. И то, что он придумал, казалось ему мудрым и правильным. Значит, каждый человек, в принципе, имеет право на преступление во имя идей, рождающихся в его голове.
    Раскольников, конечно, утверждает, что совершен­но не любой, а только необыкновенный человек. Одна­ко он же говорит: «Порядок зарождения людей всех этих разрядов и подразделений, должно быть весьма верно и точно определен каким-нибудь законом приро­ды. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным». Так скажите, пожалуйста, как опреде­лить необыкновенность человека объективно и тем са­мым оправдать его преступления? Закон ведь до сих пор неизвестен! А значит, каждый сам творит этот за­кон для себя. То есть, количество «необыкновенных» людей может оказаться примерно сравнимым с чис­ленностью человечества. И все они могут творить, что хотят, во имя собственных идей, которые кажутся им правильными. Вся та статистика, которую представля­ет Раскольников, рассказывая о количестве «необык­новенных», в условиях отсутствия объективного закона летит кувырком. И место «крови по совести» занимает обыкновенный закон джунглей.
    В общем-то, в жизни так и случалось. На верхушке неизменно оказывались люди, способные мостить себе дорогу жизнями и судьбами остальных. И Раскольни­ков опять же это подтверждает: «Одним словом, я вы­вожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже спо­собные сказать что-нибудь новенькое, должны, по при­роде своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется». Но если исходить из его же мнения, что «необыкновенные» люди созданы вершить судьбами остальных, возникает вопрос: а все ли из тех, кто вознесся над людьми, достойны такого положения? И получится, что далеко не все. Зачастую такие состо­явшиеся «необыкновенные» не блещут ни особым умом, ни мудростью, ни талантом. Они просто готовы драться за место под солнцем с другими и нисколько не счи­таться с соразмерностью целей и средств. Кстати, а не в этом ли суть того самого закона, по которому стоит определять «необыкновенный» ли перед нами человек? И если необыкновенный, то насколько? В самом де­ле все просто. Чем больше крови готов пролить претен­дент на «необыкновенность», чем больше людей пре­вратить в расходный материал он способен, тем выше степень «необыкновенности», которой он достигнет.
    Что же получается? Тот самый закон, который Рас­кольников объявлял еще не найденным, на самом деле существует ровно столько, сколько на Земле идет борьба за существование, естественный отбор! Только так мож­но объяснить это деление на обыкновенных и необыкно­венных — одни из них сильные, а другие — слабые. И «кровь по совести» — это кровь слабых или недоста­точно сильных, пролитая теми, у кого сил в избытке.
    В то же время идея Раскольникова не так уж и не­верна. Было бы несправедливым промолчать о том, что на самом деле порою нужно уметь преступить законы общества. Только вовсе не обязательно при этом со­вершать убийство или другое уголовное преступление. Нужно просто ломать застарелые стереотипы и не бо­яться ответной реакции застывшего в неподвижности общества. Не бояться сплетен и домыслов, возможного людского неприятия и презрения. Ведь те, кто скован стереотипами, кто не может вырваться из рамок обы­денности, кто успокоился, достигнув некоего уров­ня, они более ничего не могут сделать. Ни для себя, ни для общества.
    И если мы будем именно так воспринимать теорию Раскольникова, то она перестанет быть вредной и опас­ной. Она становится великолепным руководством к дей­ствию. Но, напоминаем, не надо забывать, что пролитая кровь и сломанная чужая жизнь — это чересчур доро­гая цена за осуществление своих теорий.
    Раскольников, оказавшись в плену своих рассужде­ний о крови и преступлении, не заметил альтернативы. Собственная теория оказалась не рассмотренной им до конца, не понятой в той степени, как следовало бы. Де­ло кончилось трагедией. Хотя, если бы он в нужный момент просто сумел подумать трезво, не поддаться своей вечной лихорадочности в мыслях и действиях, то смог бы найти выход из положения, в котором ока­зался. И для этого не понадобилось бы убивать про­центщицу. Тем более, что посеянное зло неспособно по­родить что бы то ни было, кроме зла.
    И вообще, Родион Романович, кажется, немного прогадал, определяя свой статус в этом разделении на категории. «Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то со­чинили, — ведь уж быть того не может, хе, хе! чтобы вы сами себя не считали, — ну хоть на капельку, — тоже «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с? – Очень может быть, — презрительно ответил Раскольников».
    Да, безусловно, он считал себя необыкновенным. И жил с болезненным ощущением того, что находится не на своем месте, что ему полагается быть значи­тельно выше. Наверное, оттого он не смог совершить медленное восхождение со дна вверх и предпочел сделать попытку рывка. А точкой опоры для этого рывка стало убийство.
    «Кровь по совести»? Да — если смотреть с позиции Раскольникова. Но готов ли он понять, что «необыкно­венность» — это не только привилегия избранной ка­тегории людей, но и тяжкое бремя. И действительно, шагать по мостовой из людей — это очень непросто, особенно на первых порах, когда ты мостишь ее своими руками. Раскольников шел на убийство, представляя себе, сколько судеб он спасает от долгового ига. Подхо­дила ли эта идея под его рассуждения о преступлении во имя блага? Да. Но убивать ему пришлось самому. Именно его руки опускали смертельное железо топора на беззащитные женские головы. И наверняка, куда легче тому самому «пророку», который «ставит где-ни­будь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого». Этот пророк загребает жар чужими руками. И жертвы для него — не более, чем статистика.
    Таким образом, Раскольников, рассуждая о «крови по совести» и определяя свое место в жизни в качестве человека «необыкновенного», попал в ловушку. Готов­ность проливать «кровь по совести» не отменяет нали­чие совести, которая способна четко определить — кто же на самом деле человек. Но самое главное: если есть совесть — то и человек — необыкновенный. А кровь проливать не нужно.
    У нас большая база и мы ее постоянно пополняем, и поэтому если вы не нашли, то пользуйтесь поиском
    В нашей базе свыше 15 тысяч сочинений
    Сохранить сочинение:

  6. Thunderbrew Ответить

    Роман Достоевского определяли иногда как идеологический. «Полифонизм». М. Бахтин обратил внимание на существование в романах Достоевского самостоятельных сознаний, соотнесенных друг с другом, на диалогическую форму повествования и признал «многоголосие» – равноправие различных голосов – характерной чертой романов Достоевского. А. В. Луначарский в статье «О «многоголосности» Достоевского», приняв основной тезис М. Бахтина, уточнял его, говоря, что голос автора в этом многозвучии не распылен между голосами героев, как это получается иногда у М. Бахтина, преувеличивающего самостоятельность голосов, а управляет этим многоголосием, сводит их в единую систему. Важным при рассмотрении творчества Достоевского как христианского писателя является вопрос человека в рамках веры и неверия.
    Полифонизм структуры «Преступления и наказания» обнаруживается в системе «двойников» Раскольникова. Позиция Раскольникова не просто сопоставляется с воззрениями других лиц романа, как, например, у Тургенева в «Отцах и детях» (Базаров и…), но дополняется, пародируется, осуждается, поддерживается, каждый раз по-новому освещая не только взгляды героя, но его характер во всей его изменчивости и противоречивости. К.Мочульский пишет: «Свидригайлов – тот же Раскольников, но уже окончательно «исправленный» от всяких предрассудков», то есть от нравственных мук. Стоит только ему задавить в себе бунтующую совесть, как он станет таким же отпетым злодеем. Свидригайлов, человек без совести и чести, – как бы предостережение Раскольникову, если он не послушается голоса собственной совести и захочет жить, имея на душе преступление, не искупленное страданием.
    Центральное место в этом отношении занимает прямая цитата из евангелия – притча о воскресении Лазаря, которую Соня читает Раскольникову. Данный сюжет звучит как метафора духовной смерти героя – за которой, однако, обещано воскресение (этот мотив развивается в эпилоге). Четыре дня мертв Лазарь, и именно четыре дня прошло к моменту чтения после убийства Раскольниковым старухи. Лазарь лежит в гробу, а комната Раскольникова не раз сравнивается с гробом. Таким образом, сюжет притчи и само ее появление в романе играет важную роль в повествовании, придает религиозный аспект осмыслению преступления Раскольникова, который заключается и в том, что, приводя в действие свою теорию, он выполняет, по сути, то, что имеет право делать только Бог – отнимает жизнь у человека. Жанр притчи символизирует духовную мысль романа – о возвращении к Богу и к себе самому – к человеку, созданному по подобию Бога.
    История Сонечки составила контрастную параллель преступлению главного героя. «Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить», – настаивает Раскольников в романе. Но авторский смысл соотнесения ситуаций героев прямо противоположный: не «то же», наоборот Сонечка, пусть и нарушив моральный закон («переступив»), тем не менее себя принесла в жертву, а Раскольников – другого человека. Значима и противоположность морального самосознания героев: переступившая «через себя» Соня мучительно страдает от сознания своей греховности; переступивший через других Раскольников, напротив, утверждается в своем «праве» на преступление.
    Можно сказать, что в образах Сони и Раскольникова в «Преступлении и наказании» нашли выражение две принципиально различные системы этики. В одной этической системе, основывающейся на почве религиозного миросозерцания, понятие греха имеет абсолютный характер: не важно, почему и зачем, по какой причине и для какой цели (пусть даже самой святой), но если заповедь нарушена – без сомнений и колебаний: «Я великая, великая грешница!» (как говорит о себе Сонечка в журнальной редакции романа). В другой этической системе – наоборот: моральный закон относителен, а может быть, вообще мораль – это фикция, предрассудок. И нужно ее отбросить, освободиться от ее гипноза, чтобы обрести новую, небывалую свободу. Так с появлением рядом с героем героини в произведении возникает второй композиционный центр: Раскольников и Сонечка Мармеладова становятся двумя «полюсами» идейной, художественной структуры «Преступления и наказания» в целом.
    Для отражения психологического состояния главного героя в романе «Преступление и наказание» автор использовал разнообразные художественные приемы, среди которых немаловажную роль играют сны, так как в бессознательном состоянии человек становится самим собой, теряет все наносное, чужое и, таким образом, свободнее проявляются его мысли и чувства. В романе существуют четкие описания снов Раскольникова, способствующие раскрытию образа главного героя. Так, первый сон Раскольников видит незадолго до убийства – об убийстве беспомощной лошаденки толпой пьяных хулиганов – маленький Раскольников пытается защитить несчастное животное, это доказывает, что по своей природе он вовсе не жесток и возможное насилие над человеческой личностью для него омерзительно, противоестественно.
    Видение накануне убийства – пустыня и в ней оазис с голубой водой; здесь используется традиционная символика цвета: голубой – цвет чистоты и надежды, возвышающий человека; Раскольников хочет напиться, значит, для него еще не все потеряно, есть возможность отказаться от «эксперимента над собой». Другой сон Раскольников, как и первый, кошмарный: старуха-процентщица смеется в ответ на попытки Раскольникова убить ее. Сон четко и достоверно отражает состояние взволнованной, отчаявшейся души героя, особенно усилившееся после провала «эксперимента над собой». Раскольников оказывается не Наполеоном, не властелином, имеющим право с легкостью переступать через чужие жизни ради достижения своей цели; муки совести и страх разоблачения делают его жалким, и смех старухи – это смех и торжество зла над не сумевшим убить в себе совесть Раскольниковым. Последний сон (о трихинах), который главный герой видит на каторге, уже на пути к нравственному возрождению, заставляет взглянуть на свою теорию другими глазами и окончательно раскаяться.

    Похожие сочинения

    Образ Сони Мармеладовой

  7. Kerdin Ответить

    За несколько месяцев до преступления, Раскольников из-за крайней нужды оставил университет. На вынужденном досуге он написал статью, в которой изложил давно занимавшую его мысль о природе преступления, но газета, куда он послал статью, закрылась, и, не зная, что статья напечатана в другом издании, что за нее можно получить деньги, Раскольников, уже две недели не обедая, живет впроголодь в своей конурке, похожей на гроб, с низким, «теснившим душу» потолком.
    Его мучит, по словам Свидригайлова, «раздражение от голода и тесной квартиры». Избегая всех знакомых, «гордо и надменно» скрывая от них свою нищету, Раскольников в своем уединении с болезненным постоянством передумывает засевшую ему в голову мысль, и она под влиянием внешних впечатлений постепенно принимает конкретную форму, овладевает всем его существом. Мысль эта своими корнями уходит в почву общественного неравенства.
    Отрешившись от крепостнического обоснования, которое веками выдвигалось в защиту неравенства, Раскольников думает, что «по закону природы» существуют два разряда людей: одни «живут в послушании и любят быть послушными», а другие «все преступают закон, разрушители», и если им нужно «для своей идеи», могут даже «дать себе разрешение перешагнуть через кровь». Ликурги, Солоны, Магометы, Наполеоны пользовались этим правом. И Кеплеры с Ньютонами имели бы право «устранить» десять или сто человек, если бы эти десять или сто мешали остальному человечеству воспользоваться их научными открытиями.
    Гибель одного, десяти, ста человек – и благополучие остального человечества… да тут простая арифметика подтверждает право «преступить». Это, по выражению следователя Порфирия Петровича, «книжные мечты, теоретически раздраженное сердце». Но к этому присоединяются и иные влияния, влияния эпохи, «когда помутилось сердце человеческое, когда цитируется фраза, что «кровь освежает».
    В мрачных тайниках наследственной крепостнической жестокости и «закоренелого безделья» у Раскольникова копошится и дразнит его просто желание «попробовать», к какому разряду людей он сам принадлежит, «вошь» он или «право имеет» преступать. Но и теоретически-холодные размышления о ньютоновском праве «преступить», и жгучее любопытство испытать свои собственные «права» застилаются в сознании Раскольникова более реальными и глубоко проникающими ему в душу впечатлениями.
    Мармеладов «пьяненький» на деньги, вырученные таким страшным путем; Соня и за ней ее следующая сестра с перспективой развратной жизни, отвратительных болезней и смерти на улице, а там, в «далекой и зверской» провинции сестра Дуня, готовая продать себя Лужину.
    В воспаленном мозгу Раскольникова какой-то навязчивой идеей стоит сравнение сестры и Сони Мармеладовой. Обе не уйдут от злой ямы. Именно потому, что у самого Раскольникова под поверхностью чистой теории таилась и еще какая то старая нечисть, он боится всякого даже внешнего соприкосновения с пороком. «Ко всему подлец человек привыкает». Нет, нужно или отказаться от жизни, задушить в себе все, отказаться от всякого права действовать, жить и любить, или… или «надо решиться». Решиться на то, чтобы преступить преграды, стать «миллионером» и, сделав одно зло, потом устроить сотню человеческих благополучий.
    Самому Раскольникову деньги не нужны. Порфирий Петрович едва ли кстати заговорил о любви к комфорту, имея его в виду; Раскольников способен был последнюю мелочь отдать другому, не подумав о себе. Но все-таки и для помощи другим нужны деньги.
    Так однажды мысль Раскольникова останавливается на существовании старушонки ростовщицы, и постепенно около этого существования сосредоточивается конкретное воплощение всей его теории. Мысль была необыкновенно проста, и к удивлению Раскольникова, она приходила в голову и другим. Как будто внушение гипнотизера, как голос «предопределения», стучали в его сознании слова из услышанного им случайно разговора: «Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на лужение всему человечеству и общему делу…»
    И этот разговор, и некоторые другие случайные совпадения обстоятельств толкают Раскольникова на убийство старухи процентщицы.

  8. Эйроэнд Ответить

    Когда помочь себе ты сможешь сам,
    Зачем взывать с мольбою к небесам?
    Нам выбор дан. Те правы, кто посмели;
    Кто духом слаб, тот не достигнет цели…
    В. Шекспир
    В романе «Преступление и наказание» Достоевский рассказывает историю убийства, совершённого ради проверки теории, которая сложилась в голове нищего студента. Родион Раскольников оскорблён несправедливым устройством окружающего мира, где гибнут миллионы слабых и беззащитных (как семья Мармеладовых), а преуспевают тысячи бессовестных подлецов (как Свидригайлов и Лужин). Как же исправить общественную несправедливость? Раскольников, сидя на чердаке в своей комнате, похожей на гроб, голодный, озлобленный, обдумывает этот «вечный» вопрос. Своё решение он изложит в статье «О преступлении». Обучение на юридическом факультете университета не прошло для него даром. В его голове выстраивается ряд исторических деятелей, которые прославились тем, что дали своим народам новые законы, отменив («переступив») прежние: Ликург (законодатель Спарты), Солон (законодатель Афин), Магомед (по законам шариата до сих пор живут исламские страны), Наполеон (по Кодексу Наполеона Франция живёт почти двести лет). Эти «преступники» облагодетельствовали свои народы, оставили по себе благодарную память на века. Теперь понятно, что всех людей Раскольников, согласно своей теории, разделил на две группы: большинство — «твари дрожащие», которые могут только подчиняться и выполнять законы-приказы, и единицы — «право имеющие», эти создают законы и имеют власть повелевать «всем муравейником».
    Бедный студент, сам испытывающий унижение от нищеты, считает, что достойная задача для сверхчеловека — ни больше ни меньше как «благо человечества». Сверхчеловек должен для «всеобщего счастья» устранить общественное зло, символом которого для Раскольникова пока становится противная, злая, бесполезная старушонка процентщица Алёна Ивановна. Допустимо ли ради счастья большинства уничтожить «ненужное» меньшинство? На этот вопрос Раскольников отвечает своей теорией так: допустимо и должно, ведь это «простая арифметика» (1, VI). Достоевский же доказывает в романе, что арифметические подсчёты по отношению к людям неприемлемы. Писатель показывает, как умозрительная теория главного героя последовательно опровергается самой жизнью.
    Во-первых, теория Раскольникова не может быть воплощена в жизнь, так как соединяет в себе несоединимые цели и средства. Как ехидно замечает Свидригайлов, «в теории ошибочка вышла» (5, V). Сверхчеловек, по мнению главного героя, должен так вмешаться в судьбу человечества, чтобы пусть жестокими, кровавыми, безнравственными средствами, но добиться воцарения в мире нравственности и справедливости. За идеей о «всеобщем благе» в теории Раскольникова проступает «идея Наполеона» — одного избранника, стоящего над человечеством и предписывающего всем свои законы. Однако по-настоящему встать над людьми Раскольникову не удается, потому что имеет в душе прекрасное качество — человеколюбие. Раскольников, несмотря на презрение к «муравейнику», не может равнодушно пройти мимо пьяной девочки на Конногвардейском бульваре, хотя потом сам ругает себя: «Разве не чудовищно, что давеча я ввязался в историю с девочкой…» (1, IV). Крушение теории Раскольникова началось, когда Соня в ответ на его признание в убийстве заплакала: её слёзы перевесили в душе героя всю «логику идеи» (5, IV).
    Во-вторых, униженные и оскорблённые, ради которых главный герой задумал стать сверхчеловеком и облагодетельствовать мир, отвергают его благодеяние. Раскольников, кроме старухи процентщицы, неожиданно убивает кроткую и безответную Лизавету, так что «простая арифметика» не срабатывает. Когда убийца объясняет Соне мотивы своего преступления («Я ведь не человека убил, а вошь!»), она не понимает их и восклицает: «Это человек-то вошь!» (5, IV). Соня не принимает бунта Раскольникова, она не хочет избавления любой ценой, и поэтому она — личность. По мысли Достоевского, она воплощает в романе народное начало: терпение, смирение, безмерную любовь к человеку и Богу. Только народ (в образе Сони) может осудить «наполеоновский» бунт Раскольникова, заставить его подчиниться нравственному суду совести и пойти на каторгу — «страдание принять» (5, IV).
    В-третьих, Достоевский сталкивает своего героя с людьми, разделяющими его мнение насчёт сверхличности и толпы. Первым «теоретиком» становится предполагаемый жених Дуни — Пётр Петрович Лужин, который рассуждает: «Наука говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано» (2, V). С точки зрения Лужина, чтобы в государстве было больше счастливых людей, нужно поднять уровень зажиточности. Так как основой экономического прогресса является личная выгода, то каждый должен о ней заботиться и обогащаться, не беспокоясь сильно о любви к ближнему и о других романтических бреднях. Лужинский призыв к личной наживе — логическое продолжение идеи Раскольникова — «сильному всё позволено». Главный герой понимает это и формулирует аккуратному и самодовольному Петру Петровичу суть его «экономической» теории: «Доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей резать можно…» (2, V).
    Вторым героем, допускающим «кровь по совести», является Аркадий Иванович Свидригайлов. Он, правда, уже не теоретик, а практик. Этот господин уже освободился от «принципов» и «идеалов», для него жизнь уже не имеет смысла: жить скучно и неинтересно. От скуки он делает и добро (обеспечивает детей Катерины Ивановны), и зло (убивает жену, которая мешает его роману с Дуней), — добро и зло для него уже неразличимы. Оба — Раскольников и Свидригайлов — разрешают преступление, поэтому они «одного поля ягоды», как справедливо замечает Аркадий Иванович. Но Свидригайлов свыкся с убийствами, а главный герой всё ещё держится за «справедливость», за «высокое и прекрасное», за «Шиллера» (6, III), хотя уже оправдывает преступление, если оно приносит пользу (!) человечеству. Итак, Раскольников встречается с человеком, который не обдумывает, не примеряет к себе идею о «крови по совести», а живёт по ней. И жизнь, и мысли этого «переступившего» сверхчеловека ужасны. Достаточно вспомнить его беседы с убитой женой или его представление о вечности (загробном мире) как о закопчённой бане с пауками в углах.
    В-четвёртых, против теории Раскольникова восстаёт «натура человеческая». Почему личность всякого человека священна? Логически доказать эту истину невозможно — таков нравственный закон, закон человеческой совести. Сразу после убийства главный герой не испытывает раскаяния, но очень быстро начинает чувствовать себя как бы «отрезанным» (2,11) от людей. Холодное отчуждение царит у него в душе даже по отношению к близким родственникам: с любимой матерью он чувствует себя неловко, скованно. Собственная совесть, по убеждению Достоевского, мстит ему за нарушение нравственного закона.
    Наиболее последовательно защищает «человеческую натуру» (3, V) Разумихин: он принципиально отвергает любые теории насилия над людьми, так как жизнь всегда гораздо сложнее, чем это кажется теоретикам. «Действительность и натура есть важная вещь, и ух как иногда самый прозорливый расчёт подсекают!» (4,V) — вторит Разумихину Порфирий Петрович. Следователь оказывается прав: бывший студент, под влиянием Сони, доносит на себя, принимает наказание-страдание за преступление, которого, по его собственному убеждению, не совершал. Ведь пока никто не доказал ему ошибочность его теории, прозрение для него наступит только на каторге. Так совесть (нравственный закон) протестует против пролития крови и побеждает в Раскольникове разум, оправдывающий кровь.
    Подводя итог, следует отметить, что Достоевский построил своё произведение так, чтобы доказать обречённость бунта Раскольникова против мира, даже такого неустроенного, несправедливого, каким он показан в романе. По мнению Достоевского, переустройство мира по «логике» и «разуму» (по теории) невозможно, ибо ни в каком обществе не избегнуть зла, пока не изменится сам человек. Подчинение идее (теории), как бы она ни была изначально логична и гуманна, ведёт к убийству и одиночеству, что и случилось с Раскольниковым.
    Для Достоевского очевидно, что деление людей на «тварей дрожащих» и «право имеющих» ошибочно. В романе герои, относящиеся, по теории Раскольникова, к «тварям» (Соня, Дуня, Пульхерия Александровна, Мармеладов, Катерина Ивановна, Разумихин) не примитивные, а сложные и глубокие личности. А герои, которые, по теории Раскольникова, имеют «право на кровь», вовсе не «титаны-благодетели человечества», а мелкие подлецы (Лужин) или безумные эгоисты (Свидригайлов).
    С точки зрения писателя, идеальным человеком является не законодатель, «переступивший» старые законы, а Соня Мармеладова, способная на жертвенную любовь, способная понимать и отзываться на чужую боль. В отличие от Раскольникова с его бесчеловечной теорией, Соня убеждена, что все люди имеют одинаковое право на жизнь; в отличие от Лужина, она считает, что личное счастье не может быть единственной целью существования, настоящее счастье человек постигает через страдание-любовь. Эти убеждения подтверждаются авторским замечанием в эпилоге: «Их воскресила любовь…»
    Осуждая бунт в принципе, так как он ведёт к убийству людей, Достоевский, однако, показывает в романе неизбежность бунта, который неминуемо вытекает из несправедливого устройства общества. Тем не менее писатель утверждает значимость любой личности, а следовательно, равноценность всех людей, несмотря на их реальное социальное и материальное неравенство. В этом проявляется высокий гуманизм Достоевского.

  9. Silverredeemer Ответить

    Кульминационная сцена, где сам убийца перечисляет, пересматривает и в конечном счете отвергает все мотивы преступления, — сцена его признания Соне. Раскольников анализирует причины своего преступления, и здесь его теория “разрешения крови по совести” впервые столкнулась с Сониным отрицанием права на убийство человека. Оба героя, переступившие нормы морали того общества, в котором они живут, совершили аморальные поступки из разных побуждений, так как у каждого из них есть
    свое понимание правды. Раскольников дает различные объяснения: “хотел Наполеоном сделаться”, помочь матери и сестре; ссылается на безумие, на озлобление, которое довело его до сумасшествия; говорит о бунте против всех и вся, об утверждении своей личности (“вошь ли я, как все, или человек”). Но все доводы рассудка, казавшиеся ему столь убедительными, отпадают один за другим. Если прежде он веровал в свою теорию и не находил никаких возражений против нее, то теперь, перед “правдой”
    Сони, вся его “арифметика” рассыпается в прах, так как он чувствует шаткость этих логических построений, а следовательно, и нелепость своего чудовищного эксперимента. Теории Раскольникова Соня противопоставляет один простой аргумент, с которым Родион вынужден согласиться: “— Я ведь только вошь убил. Соня, бесполезную, гадкую, зловредную. — Это человек-то вошь! —
    Да ведь я знаю, что не вошь, — ответил он, странно смотря на нее. — А впрочем, я вру, Соня, — прибавил он, — давно уже вру ” Сам Раскольников внушает Соне не отвращение, не ужас, а сострадание, потому что он беспредельно мучается. Соня велит Раскольникову принести покаяние в соответствии с народными представлениями: покаяться перед оскверненной убийством матерью-землей и перед всем честным народом.

  10. VideoAnswer Ответить

Добавить комментарий для Эйроэнд Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *