Есть такие люди в которых как ни бейся не возбудишь никак духа вражды?

8 ответов на вопрос “Есть такие люди в которых как ни бейся не возбудишь никак духа вражды?”

  1. Barius Ответить

    Человеческий аппетит возрос до такой степени, что может расщеплять атомы с помощью своего вожделения. Их эго достигло размеров кафедрального собора. Смазывая даже убогие мечты зелеными, как доллары, и желтыми, как золото, фантазиями, можно добиться того, что каждое человеческое существо превратится в честолюбивого императора и будет обожествлять самого себя.
    Пока мы суетимся, совершая одну сделку за другой, кто позаботится о нашей планете? И это в то время, когда воздухом уже нельзя дышать, а воду нельзя пить, даже пчелиный мед приобретает металлический привкус радиоактивности.
    Все заняты тем, что торгуют контрактами на будущее, а ведь будущего уже нет! У нас целый миллиард Эдди Борзунов, несущихся трусцой в будущее, и каждый из них готов надругаться над бывшей планетой Господа, а потом отказаться нести ответственность. Когда они дотронутся до клавиши компьютера, чтобы подсчитать свои часы работы, оплачиваемые в долларах, придет прозрение, но будет поздно. Им придется заплатить по счетам, Эдди, отказаться от своих обязательств не выйдет!
    Возможно, Бог слишком часто предавался азартным играм с будущим человечества. Он бросил всех нас на произвол судьбы.

  2. SpyCryDie Ответить

    Какой смысл горячо желать чего-то, если вы не знаете, зачем оно вам надо.
    Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, – вот жизнь! Кто выдумал, что она – счастье, наслаждение? Безумцы!..»
    В жизни на многое приходится закрывать глаза.
    Если отталкивать всякий случай, как ошибку, когда же будет – не ошибка?..
    Пока не совершишь поступок, так и не поймешь, ошибка он или нет…
    Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности – все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой – и тогда под ногами открывается бездна…
    Иногда человек ведет себя так, будто в него вселяется бес.
    Короткое, ежедневное сближение с человеком не обходится ни тому, ни другому даром: много надо и с той и с другой стороны жизненного опыта, логики и сердечной теплоты, чтоб, наслаждаясь только достоинствами, не колоть и не колоться взаимными недостатками.
    Сближение с человеком — это обмен либо недостатками, либо достоинствами.
    Мы не выходим замуж, нас выдают или берут.
    Выходим, потому что берут.
    Да, кум, пока не перевелись олухи на Руси, что подписывают бумаги, не читая, нашему брату можно жить.

  3. KalloBok Ответить

    Какой смысл горячо желать чего-то, если вы не знаете, зачем оно вам надо.
    Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, – вот жизнь! Кто выдумал, что она – счастье, наслаждение? Безумцы!..»
    В жизни на многое приходится закрывать глаза.
    Если отталкивать всякий случай, как ошибку, когда же будет – не ошибка?..
    Пока не совершишь поступок, так и не поймешь, ошибка он или нет…
    Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности – все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой – и тогда под ногами открывается бездна…
    Иногда человек ведет себя так, будто в него вселяется бес.
    Короткое, ежедневное сближение с человеком не обходится ни тому, ни другому даром: много надо и с той и с другой стороны жизненного опыта, логики и сердечной теплоты, чтоб, наслаждаясь только достоинствами, не колоть и не колоться взаимными недостатками.
    Сближение с человеком — это обмен либо недостатками, либо достоинствами.
    Мы не выходим замуж, нас выдают или берут.
    Выходим, потому что берут.
    Да, кум, пока не перевелись олухи на Руси, что подписывают бумаги, не читая, нашему брату можно жить.

  4. Yopta_Bandit Ответить

    – Так прочтёте поэму, когда выйдет? Я бы принёс… – спросил Пенкин.
    Обломов сделал отрицательный знак головой.
    – Ну, я вам свой рассказ пришлю?
    Обломов кивнул в знак согласия.
    – Однако мне пора в типографию! – сказал Пенкин. – Я, знаете, зачем пришёл к вам? Я хотел предложить вам ехать в Екатерингоф; у меня коляска. Мне завтра надо статью писать о гулянье: вместе бы наблюдать стали, чего бы не заметил я, вы бы сообщили мне; веселее бы было. Поедемте…
    – Нет, нездоровится, – сказал Обломов, морщась и прикрываясь одеялом, – сырости боюсь, теперь ещё не высохло. А вот вы бы сегодня обедать пришли: мы бы поговорили… У меня два несчастья…
    – Нет, наша редакция вся у Сен-Жоржа сегодня, оттуда и поедем на гулянье. А ночью писа?ть и чем свет в типографию отсылать. До свидания.
    – До свиданья, Пенкин.
    «Ночью писа?ть, – думал Обломов, – когда же спать-то? А подь, тысяч пять в год заработает! Это хлеб! Да писать-то всё, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и всё куда-то двигаться… И всё писа?ть, всё писа?ть, как колесо, как машина: пиши завтра, послезавтра; праздник придёт, лето настанет – а он всё пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
    Он повернул голову к столу, где всё было гладко, и чернила засохли, и пера не видать, и радовался, что лежит он, беззаботен, как новорождённый младенец, что не разбрасывается, не продаёт ничего…
    «А письмо старосты, а квартира?» – вдруг вспомнил он и задумался.
    Но вот опять звонят.
    – Что это сегодня за раут у меня? – сказал Обломов и ждал, кто войдёт.
    Вошёл человек неопределённых лет, с неопределённой физиономией, в такой поре, когда трудно бывает угадать лета?; не красив и не дурён, не высок и не низок ростом, не блондин и не брюнет. Природа не дала ему никакой резкой, заметной черты, ни дурной, ни хорошей. Его многие называли Иваном Иванычем, другие – Иваном Васильичем, третьи – Иваном Михайлычем.
    Фамилию его называли тоже различно: одни говорили, что он Иванов, другие звали Васильевым или Андреевым, третьи думали, что он Алексеев. Постороннему, который увидит его в первый раз, скажут имя его – тот забудет сейчас, и лицо забудет; что он скажет – не заметит. Присутствие его ничего не придаст обществу, так же как отсутствие ничего не отнимет от него. Остроумия, оригинальности и других особенностей, как особых примет на теле, в его уме нет.
    Может быть, он умел бы по крайней мере рассказать всё, что видел и слышал, и занять хоть этим других, но он нигде не бывал: как родился в Петербурге, так и не выезжал никуда; следовательно, видел и слышал то, что знали и другие.
    Симпатичен ли такой человек? Любит ли, ненавидит ли, страдает ли? Должен бы, кажется, и любить, и не любить, и страдать, потому что никто не избавлен от этого. Но он как-то ухитряется всех любить. Есть такие люди, в которых, как ни бейся, не возбудить никак духа вражды, мщения и т. п. Что ни делай с ними, они всё ласкаются. Впрочем, надо отдать им справедливость, что и любовь их, если разделить её на градусы, до степени жара никогда не доходит. Хотя про таких людей говорят, что они любят всех и потому добры, а, в сущности, они никого не любят и добры потому только, что не злы.
    Если при таком человеке подадут другие нищему милостыню – и он бросит ему свой грош, а если обругают, или прогонят, или посмеются – так и он обругает и посмеётся с другими. Богатым его нельзя назвать, потому что он не богат, а скорее беден; но, решительно бедным тоже не назовёшь, потому, впрочем, только, что много есть беднее его.

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *