Смотреть как я влиял на севку смотреть онлайн?

9 ответов на вопрос “Смотреть как я влиял на севку смотреть онлайн?”

  1. withay Ответить

    В школу меня не пустила мама.
    — У ребёнка воспалительный процесс, — сказала она. — Застудит, будет хуже. Пусть посидит денёк-другой дома.
    Папа промолчал. Я тоже. Когда речь идёт о моём здоровье, спорить с мамой бесполезно.
    Но мне надо было идти на тренировку. Первую в своей жизни.
    Я дождался, когда мама уйдёт на работу и сказал бабушке, будто между прочим:
    — Я к товарищу. На полчасика.
    — Ишь ты, чего выдумал, — сказала бабушка. — Его в школу не пустили, а он по приятелям будет разгуливать!
    — Ладно, — сказал я, — а в библиотеку я имею право сходить?
    — Господи! Что за настырный ребёнок, — сказала бабушка. — Кто ж тебя такого на улицу отпустит? Я из ума ещё не выжила покуда. Ты на себя в зеркало погляди…
    Мне нечего было смотреть в зеркало. Я видел себя утром. Когда умывался. Прямо тип из витрины «не проходите мимо!»… И сколько я ни увивался вокруг бабушки, сколько ни ныл, на улицу она меня не отпустила. Я потерял всякую надежду вырваться из плена, когда бабушка принялась давать наставления насчёт обеда.
    — А разве ты уходишь? — спросил я.
    — Ухожу, — сказала бабушка, — до вечера ухожу.
    — Жаль, — сказал я и опустил вниз свой единственный зрячий глаз. — Очень жаль. Но ты не беспокойся. Поем и даже посуду вымою. Делать всё равно нечего. А потом, книжку почитаю. Замечательная книжка попалась. Про шпионов. За неё как сядешь — не оторвёшься. Целые сутки будешь читать и не надоест.
    Я лёг на диван и раскрыл книжку.
    С порога бабушка сказала:
    — Чтоб зря дверью не хлопал, я тебя снаружи на ключ запру.
    — Да ты что?! — подскочил я. — Вдруг… вдруг срочно нужно будет дверь открыть, а я на замке…
    — Какая же такая срочность может быть? — спросила бабушка.
    — Мало ли… — сказал я, лихорадочно соображая, что бы такое придумать. — Мало ли что может случиться… Например, пожар… Ну да, самый обыкновенный пожар. Так что ж, прикажешь гореть вместе с диваном и табуретками? Или прыгать без парашюта с пятого этажа?
    — Господи! — всплеснула руками бабушка. — И чего только мелет?
    Но я видел, видел собственным глазом: сейчас ключ останется по эту сторону двери и тогда… Мой глаз, наверно, меня и выдал. Бабушка покачала головой:
    — Хочешь старуху провести, бесстыдник. Оставлю ключ Ефросинье Кузьминичне. Надо будет, постучишь в стенку, — откроет.
    Хлопнула дверь, щёлкнул ключ и я остался, как узник в темнице: один и под замком.
    Первым делом я забросил под стол книжку. Мне не хотелось читать про глупых выдуманных шпионов.
    Мне хотелось на улицу. К Севке, к капитану, к моей команде. Но я понимал: сегодня это никак невозможно. И я принялся мечтать.
    Буду тренироваться. Каждый день. Каждый час. Каждую свободную минуту. Слава обо мне пройдёт по всем дворовым командам. Посмотреть на меня будут собираться толпы мальчишек с соседних улиц. Однажды возле хоккейной площадки остановится высокий человек с седеющими висками и весёлыми молодыми глазами. Он долго будет следить за игрой, а когда она кончится, выйдет на лёд и попросит у первого попавшегося мальчишки:
    — А ну-ка, дай на минутку клюшку!
    Мальчишка пожмёт плечами и отдаст клюшку человеку. А он кивнёт мне и скажет:
    — А ну-ка, вставай в ворота!
    Я тоже пожму плечами и встану в ворота. Человек сильным ударом пошлёт в ворота шайбу. Это будет очень трудно, но я её поймаю. Человек пошлёт ещё раз. Я поймаю опять. И так долго-долго. Потом человек вытрет со лба пот, улыбнётся и скажет:
    — Давай знакомиться. Я тренер сборной Советского Союза по хоккею. Во взрослую тебе рановато, по возрасту, конечно. А в молодёжную — приглашаю. Вполне официально.
    Все ребята, как один, пораскрывают рты, а я небрежно скажу:
    — Что ж, лично у меня возражений нет. Только я буду выступать за свою команду, — я кивну в сторону Севки, капитана и остальных.
    — А ты хороший товарищ! — похвалит тренер сборной. — Таким и должен быть настоящий спортсмен.
    Я так размечтался, что не сразу услышал, что меня зовут с улицы.
    Подбежал к окну — внизу вся команда надрывается в один голос:
    — Кос-тя! Кос-тя!
    Увидев меня, ребята замахали клюшками и закричали что-то вразнобой.
    — Не понимаю! — помотал я головой. — Ничего не понимаю.
    Капитан собрал всех ребят в кружок, взмахнул рукой и они хором закричали:
    — Вы-хо-ди! Вы-хо-ди!
    Я показал на забинтованную голову и заорал что было сил:
    — Не мо-гу! За-пер-ли! Зав-тра обя-за-тель-но!!!
    В стенку мне сердито постучали соседи. А снизу донеслось:
    — Вы-здо-ра-вли-вай! Мы те-бя ждём!!! Вы-здо-рав-ли-вай!!!
    Ребята ушли. Я спрыгнул с подоконника. Я не мог больше лежать на диване.
    Вместе со всеми мне только что кричал и махал клюшкой Эдик. Я был рад, что он выздоровел. Но где взять теперь коньки и клюшку?
    В передней лежали мои старые ботинки с коньками. Я достал коробку. Стряхнул пыль. Развязал бечёвку.
    Через полчаса я легонько цокал коньками, разгуливая по комнате. Я был мокрым, словно вылез из ванны и забыл вытереться, и на каждом шагу морщился от боли. Зато теперь я мог выйти на лёд на собственных коньках.
    Оставалась клюшка.
    Её я решил сделать сам.
    Папа очень любил по вечерам мастерить полочки, шкафчики и вообще всякие вещи для домашнего хозяйства. Я всегда удивлялся: и охота человеку, который строит настоящие большие машины, возиться с такой ерундой?
    Под раковиной в кухне у нас был настоящий склад. Чего там только не было: и разные пилы, и отвёртки, и напильники! Так что насчёт инструментов я не беспокоился. Вопрос, как делать клюшку, меня тоже особенно не волновал. Семилетний ребёнок знает, что такое клюшка: палка с загогулиной на конце. А вот из чего сделать клюшку, я не знал. На улице можно было бы найти подходящий материал. А в квартире?
    Нужно мне было совсем немного. Палку для ручки и кусок толстой фанеры для крючка.
    Я ходил по комнатам и думал: вот положение! Хуже, чем у Робинзона Крузо. Он на своём необитаемом острове дом построил. А я не могу клюшку сделать!
    Мне повезло. В передней возле вешалки из-под пальто выглядывала щётка.
    Об этой щётке мама с бабушкой спорили давно. «Выбросить её пора, — говорила мама, — и купить новую». — «Зачем же выбрасывать, — говорила бабушка, — щётка совсем хорошая. Она нас с тобой переживёт».
    Мне представлялся великолепный случай разрешить спор в мамину пользу. Я отпилю у щётки ручку и тогда, хочешь не хочешь, придётся покупать новую.
    Хуже было дело с крючком для клюшки.
    Три раза обошёл квартиру — ничего подходящего.
    Я сидел на кухне, горевал и продолжал шарить глазами по полу, стенам и даже потолку. И вдруг я увидел: за невысоким белым кухонным шкафчиком гвоздь. А на гвозде… И как я сразу не сообразил?!
    На гвозде висела доска, на которой мама разделывала тесто для пирогов. Доску делал папа. По правде сказать, там и делать было нечего. По краям листа толстой фанеры набил планочки — вот и вся работа.
    Но маме доска очень нравилась. И её у нас брали все соседи.
    Я подумал: если я оставлю маму совсем без доски, получится страшный тарарам. Но ведь мне вся доска и не нужна. Нужен совсем небольшой кусочек. Ровно на крюк для клюшки. А я, когда меня выпустят на улицу, найду подходящий лист фанеры и сделаю маме другую доску. Новенькую. Я не очень-то умел обращаться с инструментами. Но недаром говорят: кто хочет, тот добьётся. Первый крюк не получился совсем. Второй — получше. А за третий меня бы похвалил, наверно, сам Иван Тихонович, наш учитель по труду.
    Я отпилил у щётки ручку и прибил к ней гвоздями крюк. Намотал побольше синей изоляционной ленты и клюшка получилась хоть куда, совсем как настоящая. Погонял немножко по квартире банку из-под гуталина и стал убирать мусор. И тут только заметил: от маминой доски остался совсем маленький кусочек с ручкой, похожий на букву «T».
    Сначала я очень испугался. А потом подумал: из-за шкафа всё равно один только этот кусочек и выглядывал. Я повесил на гвоздь букву «Т» ногой вверх и отошёл на середину кухни. Так и есть! Будто никто и пальцем до доски не дотрагивался: висит себе и висит!
    Когда вернулась бабушка, я лежал на диване с большущей книгой в руках.
    Бабушка подозрительно посмотрела на меня, обошла всю квартиру, как видно, успокоилась и принялась готовить ужин. Потом пришли папа с мамой. Меня распирало от желания похвастаться клюшкой. Но я понимал: ничего хорошего из этого не получится и терпел. Только мне трудно было сидеть на одном месте, я бродил по квартире и всем мешал.
    На кухне бабушка возилась около газовой плиты и что-то бормотала себе под нос. У меня было расчудесное настроение и я спросил:
    — Опять с кастрюльками разговариваешь?
    — Чем зубоскалить, — сказала бабушка, — щётку бы лучше принёс! Ишь, тут мусор какой-то, опилки, что ли, не пойму…
    Я так и застыл с раскрытым ртом.
    — Ну, — сказала бабушка, — чего стоишь? Иль не слышал?
    Я не двигался с места, только глазами моргал. Бабушка покачала головой и, шаркая домашними туфлями, отправилась в переднюю.
    Мне всё было видно: как она подошла к углу, где из-под пальто и плащей выглядывала щётка; как стала по привычке шарить рукой, разыскивая палку, на которой была насажена сама щётка. Я даже слышал, как бабушка бормотала: «И куда ж ты запропастилась?!»
    А потом… Я никогда не думал, что взрослый человек может поднять такой крик из-за старой вылинявшей щётки. Просто, наверно, бабушка перепугалась от неожиданности. Прибежала мама, вышел папа, а бабушка держала в руках остатки щётки и причитала:
    — Батюшки, да что же это делается? Батюшки…
    Сначала бабушка и мама посмотрели на папу. Папа пожал плечами. Тогда все трое повернулись ко мне.
    — Ты, может быть, объяснишь, — сердито сказала мама, — что это такое?
    — По-моему, щётка… — сказал я.
    — Я тебя спрашиваю совершенно серьёзно! — закричала мама.
    Я молчал и думал, хоть бы кто-нибудь пришёл, что ли? Хоть бы гости какие-нибудь…
    — Д-з-з… — зазвонил звонок.
    Я пулей бросился к двери. На лестничной площадке стояла Лялька. Я обрадовался. Сейчас она скажет, что её мама просит зайти мою маму послушать новую долгоиграющую пластинку или посмотреть новую кофточку…
    — Проходи, — сказал я. — Проходи, пожалуйста. Что ж ты стоишь?
    Лялька вошла и стала со всеми по очереди здороваться:
    — Здравствуйте, дядя Миша! Здравствуйте, тётя Вера!
    Когда очередь дошла до бабушки, Лялька увидела щётку с отпиленной ручкой и захлопала в ладоши:
    — Ой, какая хорошенькая! Вы её купили, да?
    — Нет, — сказала бабушка в сторону, — он сделал.
    — Ой, как мне нравится! — сказала Лялька.
    — А ты попроси, он и тебе такую сделает.
    — Правда? — спросила Лялька.
    — Конечно, — ответила за меня мама и я понял, что тучи над моей головой рассеиваются.
    Но я не знал, за чем пришла Лялька. Она поболтала ещё немножко и сказала:
    — Тётя Вера, у мамы завтра день рождения, мы пирог будем печь, с вареньем. Дайте нам, пожалуйста, вашу доску для теста.
    — Принеси, — сказала мама.
    И всё началось сначала. Только теперь это была не бабушка, а мама.
    — Ну, — сказала она, — чего стоишь, или не слышишь?
    Потом она, как бабушка, покачала головой и пошла на кухню. Я видел, как она опускает руку за шкаф… Когда мама с каменным лицом вынесла в переднюю букву «Т», даже папа удивлённо поднял брови и сказал:
    — Занятно…
    А мама наклонилась к Ляльке:
    — Скажи своей маме, что у нас нет больше доски для теста…
    — А где же она? — спросила Лялька.
    — А это надо узнать у Кости, — сказала мама. — Очевидно, он сделал из неё что-нибудь очень важное. Что именно, он нам сейчас расскажет. Ну?
    — Клюшку, — сказал я. — Хоккейную клюшку.
    — Вот видишь, так и передай своей маме, из доски для теста Костя сделал хоккейную клюшку. Сейчас мы внимательно осмотрим квартиру, не исключено, что нас ещё ждут сюрпризы…
    Лялька, вытаращив глаза, ушла.
    Мне здорово попало от мамы и бабушки. А папа молчал и я не мог понять: сердится он на меня или нет. А если сердится — сильно или не очень.
    Когда мама и бабушка немножко успокоились, мама сказала:
    — Какой смысл было делать клюшку, если ботинки с коньками тебе всё равно малы? А ведь ты прекрасно знаешь, новых в этом году мы тебе покупать не будем.
    — А зачем мне новые, — сказал я. — Мне очень даже хорошо годятся старые. Не веришь? Пожалуйста, могу показать.
    Я принёс из передней коробку, развязал бечёвку и открыл крышку. Я стиснул зубы и приготовился изо всех сил тянуть ботинок, но ничего этого делать не пришлось. Нога в ботинок проскочила совсем свободно. У меня на голове зашевелились волосы. Ещё бы: два часа назад я еле напялил ботинки. А сейчас… Не могли же они за это время вырасти?
    Мама сначала очень удивилась, а потом нахмурилась:
    — Опять какие-нибудь фокусы?
    — Честное слово… — начал я.
    Мама повернулась к папе:
    — Михаил, может быть, ты объяснишь, что происходит в этом доме?
    Папа отложил газету.
    — Это насчёт чего?
    — Я спрашиваю совершенно серьёзно! — сказала сердито мама и даже топнула ногой.
    — А! — сказал папа. — Коньки? Видишь ли, я купил их для будущей зимы. Но, коль скоро ботинки не очень велики, думается, Константин может покататься немного и сейчас. Но это в том, разумеется, случае, если ты не будешь возражать. Так ведь, Константин?
    — Конечно, — сказал я. — Только в этом случае.
    Мама молчала долго-долго. Потом покачала головой и засмеялась:
    — Ну и хитрющие вы у меня, мужчины!

  2. white girl Ответить

    Я прочитал: «Внимание!!! Внимание!!! Пионер нашего отряда Горохов Константин взял шефство над отстающим товарищем Мымриковым Всеволодом. Результат уже есть! Мымриков В. получил сегодня по арифметике отметку “четыре”! Берите пример с Горохова К.!!! Помогайте товарищам!!! Так поступают пионеры!!!»
    В класс вошла Лидия Сергеевна, учительница русского языка, и строго спросила:
    — Что за митинг?
    Все, кто стоял возле «молнии», разбежались по своим местам.
    Лидия Сергеевна прочитала «молнию» и сказала:
    — Ах, вот оно что! А как у нас, Мымриков, с домашними заданиями по русскому языку?
    — Хорошо, — сказал Севка. — А как же ещё? Что ж я одну арифметику буду учить? Я такой: не учить, так всё. А учить, так тоже всё подряд!
    Лидия Сергеевна посмотрела Севкину тетрадку.
    — Прямо на тебя не похоже. Ни одной ошибки. А может быть…
    Лидия Сергеевна, видимо, хотела, как и Анна Ивановна, спросить, сам ли Севка готовил уроки, но посмотрела в мою сторону.
    — Впрочем, тут, кажется, это исключено, — и сказала:
    — Будь добр, расскажи правило, по которому выполнил это упражнение.
    Севка скорчил страдальческую физиономию и заныл:
    — Лидь Сергеевна… Что же получается? Стоит человеку один раз выучить, как его на каждом уроке будут спрашивать? Что ж я, железный?
    Весь класс вступился за Севку:
    — Лидия Сергеевна…
    Лидия Сергеевна засмеялась:
    — Пусть будет по-вашему. Сегодня не спрошу. А за домашнее задание я тебе, Мымриков, ставлю четвёрку. Твёрдую.
    Севка просиял. Весь класс захлопал в ладоши. А Лидия Сергеевна постучала карандашом по столу:
    — Тише, тише, ребята. Я вас прекрасно понимаю. Но вы не в театре.
    На большой перемене мимоходом, но с чувством ещё раз мне пожал руку Игорь.
    — А ещё скромничал!
    Я нырнул в буфет. Взял порцию котлет и стакан киселя и забился в самый дальний угол. И даже, для верности, отвернулся к окну.
    Репродуктор над моей головой передавал школьные новости. Я не слушал. У меня хватало своих забот. И вдруг — я даже подавился котлетой — диктор радиоузла назвал мою фамилию.
    «Да, да, — продолжал диктор, — один из лучших учеников — он решил не только сам хорошо учиться, но и помочь товарищу. Впрочем, об этом лучше расскажет председатель совета отряда пятого “Б” Игорь Булавин».
    Игорь говорил нудно и неразборчиво. Точно говорил и жевал одновременно. Игорем дело не кончилось. Едва он умолк, диктор сказал: «А теперь мы попросим к микрофону Севу Мымрикова…»
    Этого я уже вынести не мог. Оставил недопитым кисель и пулей вылетел из буфета.
    После уроков Анна Ивановна объявила:
    — Завтра — экскурсия в зоопарк. Сбор к десяти часам возле школы.
    Я вспомнил: завтра воскресенье. И обрадовался. Значит, хоть один день не увижу Севку. Я первым выскочил из класса. Первым попал в раздевалку. Первым выбежал из школы.
    Папа и мама были уже дома.
    — Нуте-с, начинающий Песталоцци, как дела? — сказал папа.
    — Ничего, — ответил я. — Потихоньку.
    — Иди мой руки, — сказала мама. — Обед стынет.
    По дороге в ванную я завернул в кабинет посмотреть, кто был этот самый Песталоцци и что хотел папа: похвалить меня или обругать. Я достал том энциклопедического словаря на букву «П» и прочитал: «Песталоцци Иоганн Генрих, выдающийся швейцарский педагог…» Я захлопнул словарь и плюхнулся в кресло. Ну конечно, бабушка успела рассказать про Севку!
    Я сидел долго. Потом вышел в переднюю. В комнате разговаривали взрослые.
    — Всё это очень хорошо, прекрасно, — говорила мама. — Но у ребёнка и без того большая нагрузка. И так он целыми днями не видит воздуха, сидит над книжками. А как он выглядит? Худущий, кожа да кости…
    — Ничего, ничего, — успокаивал папа. — Это полезно.
    — Ещё бы, — сказала мама, — прикрепили няньку. Ни о чём самому думать не надо…
    — Да не тому полезно, — сказал папа. — То есть, надеюсь, и ему пойдёт на пользу. Но сейчас я о Константине. Нельзя всё время держать парня в тепличных условиях. И нельзя, чтобы он рос эгоистом, думал только о себе…
    — Котик растёт эгоистом?!
    Я вошёл в комнату. Папа и мама замолчали. Они всегда перестают говорить обо мне, когда я вхожу. Говорить при детях о детях непедагогично. Это я уже знаю. Потом папа спросил:
    — Как зовут твоего подопечного?
    — Севка, — сказал я, — Севка Мымриков.
    — Плохо учится?
    — Неважно, — вздохнул я.
    — Лодырь, что ли?
    — Неусидчивый он и, — я посмотрел на бабушку, — у него здоровье неважное…
    — Ну-ну, — сказал папа. — Смотри, не осрамись.
    — Постараюсь, — сказал я.
    — И приглашай к нам. Пусть приходит.
    — Ладно, — пообещал я.
    Глава четвёртая
    Утром я подумал: кто такой Севка, чтобы я из-за него пропускал экскурсию?
    Мне нравилось в зоопарке. Я любил смотреть на медлительного, степенного слона, ленивого бегемота, весёлых попрошаек мишек.
    Только чуточку было жалко зверей. Казалось, они никак не могут забыть всякие там свои джунгли и пустыни. И оттого у слона такие печальные глаза, а тигры часто мечутся по клетке и кричат что-то сердито и жалобно на своём тигрином языке.
    Я быстро оделся, ещё быстрее позавтракал и побежал к школе.
    Честно говоря, я надеялся, что Севка на экскурсию не придёт. Не было ещё такого случая, чтобы Севка приходил на экскурсии.
    И правда, возле школы весь класс был в сборе. Не хватало двоих: меня и Севки. Я пришёл. А Севку ждать не стали.
    — Мымриков в своём репертуаре, — сказала Любовь Дмитриевна, наша учительница по ботанике. — Пойдёмте, ребята.
    Я разыскал глазами Иру Зимину. Возле неё стояли Толька Овчинников и Алик Камлеев. Алик ей что-то смешное рассказывал. А Толька поглядывал сверху вниз и улыбался.
    Ира была девчонка что надо. Разговаривать с ней интереснее, чем с любым мальчишкой. А играть в настольный теннис — не берись. То есть можешь браться, пожалуйста. Только наверняка вылетишь. Хорошо, если не всухую.
    На школьных вечерах она выходила на сцену и садилась за рояль. И играла не какую-нибудь там «Перепёлочку», а настоящую взрослую музыку. Её всегда вызывали много раз. И она играла всё новое и новое. А я удивлялся: и влезает же человеку в голову столько музыки!
    Я стал придумывать, как бы тоже вступить в разговор и начал понемножку продвигаться в сторону Зиминой. Вдруг земля вырвалась, у меня из-под ног. Я полетел в сугроб. Вскочил — передо мной Севка. Рот — до ушей и орёт во всю глотку:
    — Здорово, Горох! Чуть не опоздал. Как приёмчик? Сила! Хочешь, научу?!
    Можно было, конечно, обозвать Севку дураком. Полезть на него с кулаками. А что толку?
    Я покосился на Иру Зимину. Она была занята разговором, моего полёта не видела.
    — Ладно, — сказал я Севке, — научи.
    Любовь Дмитриевна укоризненно покачала головой.
    4

  3. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *