Хорошо быть тихоней что с чарли сделала тетя хелен?

8 ответов на вопрос “Хорошо быть тихоней что с чарли сделала тетя хелен?”

  1. JUSI Ответить

    Что конкретно сделала тетя Хелен с маленьким Чарли, я из путаных флэшбеков не вполне уяснил, но явно что-то нехорошее, связанное с насилием и неподобающее возрасту мальчика на тот момент. На момент собственно действия фильма Чарли уже 16 и он перешел в старшую школу, но память постоянно возвращает его к эпизоду гибели тетки, в которой он, хоть ни в чем не виновен, упрекает себя, а в связи с этим не просто страдает – его преследуют видения, иногда и приступы агрессии. Эта линия в фильме не главная и я бы сказал, необязательная, а кроме того, она становится поводом для неопытного режиссера, экранизирующего собственную (и насколько я понимаю, по меньшей мере отчасти автобиографическую) книжку для не слишком удачного самовыражения: нервный монтаж, композиционные сдвиги, появление “клонов” героя и т.п. – по счастью, не так много и фильм к тому не сводится. В основная часть картины – школьная драма, довольно толковая и в некотором смысле оригинальная.
    Чарли – первогодок, да еще и с “психическими отклонениями” – его и в младшей школе, похоже, травили, а в новом классе хай-скул он сразу становится отверженным. Однако жизнь его переворачивает знакомство с компанией выпускников – сводными братом и сестрой, а также их друзьями. Для канонического подросткового фильма старшеклассник выступает по отношению к младшему почти всегда искусителем, “учит его плохому”. Чарли с новыми друзьями тоже пробует ЛСД, начинает ходить на вечеринки и понемножку “морально разлагается” – но это не низвержение в пучину порока, а “воспитание чувств”, да и интеллекта тоже. То есть “Тихоня” – это история взросления. Его новые друзья – сестричка, влюбленная в изменчивого раздолбая, и брат-гей, у которого тайная связь с звездой школьного футбола. В сестричку Чарли, конечно, влюбляется тоже, а братик становится его лучшим другом, хотя сам чарли – из дружной и здоровой (не считая погибшей тети Хелен) католической семьи и у него имеются родные брат с сестрой, отношения с которыми тоже очень хорошие. Но родственники не могут дать 16-летнему герою то, что он получает от новых знакомых. В компании старшеклассников у него закручивается вынужденный и отягощающий Чарли роман с одной девицей, веганкой и гражданской активисткой, но на самом деле нужна ему только героиня Эммы Уотсон.
    Приглашение на главные роли узнаваемых молодых артистов, уже практически “звезд” детского и подросткового кино – по-моему, еще одна ошибка режиссера, но, может, таков продюсерский ход. Потому что в подобного рода картинах участвовать должен малоизвестный и неузнаваемый молодняк, чтобы проще было исполнителя отождествить с персонажем. Эмма же Уотсон (разбитную сестричку играет она) ассоциируется с “Гарри Поттером”, хочешь не хочешь. Логан Лерман, исполнитель роли Чарли – с Перси Джексоном (до этого у него еще была главная роль в “Геймере”, но про нее уже почти не помнят). Талантливый и яркий Эзра Миллер (братец-гей, участвующий в транс-шоу) совсем недавно снялся в “Что-то не так с Кевином” – фильме, который мне не нравится, но он стал заметным, и хотя актер здесь выступает в совсем ином амплуа (в “Кевине” Миллер играл характер, который ближе как раз к Чарли, чем к его эксцентричному, нервному и многослойному персонажу). Даже на футболиста, с которым у героя Миллера роман, взяли Джонни Симонса, уже довольно приметного парня (мелькавшего, в частности, в “Скотте Пилигриме” – не в заглавной роли, там Майкл Сера мой любимый, но все равно приметно). Плюс к остальным – Пол Радд, которому достался вдумчивый и толковый учитель английского. Чарли, пробующий свои силы в писательстве (все повествование в фильме представляет собой серию посланий к воображаемому адресату), становится любимчиком преподавателя, тоже литературно одаренного, выпустившего книгу и пристроившего пьесу на Бродвей, но предпочитающего педагогическую деятельность в провинции.
    На первых же эпизодах, когда я еще не понял, что за кино, нравится оно мне или нет, подумалось: какой-то Фицджеральд для старшего школьного возраста. И когда персонаж Радда дает Чарли “Великого Гэтсби” (а в финале, распуская класс на каникулы, снова вспоминает про тот же роман Фицджеральда), для меня благодаря этой литературной ассоциации все окончательно встало на свои места.

  2. NOVY Ответить

    Дорогой друг!
    Это был один из самых прекрасных вечеров в моей жизни. Правда, на самом деле, я уверен, что лучше его ещё никогда не было, просто не хотелось этим задеть чувства моих близких.
    После нашего крайнего разговора с Сэм, прошло уже чуть больше месяца. И я почти забыл, что обещал рассказать ей всё. Я бы и не вспомнил о своём обещании, не приснись мне опять…
    Извини, но прямо сейчас я не могу рассказать тебе свой сон, потому как уверен, что ты всё неправильно поймёшь и будешь порицать тех, кто в нём замешан, а этого я не хочу тем более.
    Лучше, чтобы ты всё узнал постепенно, тогда, может, и получится понять меня правильно.
    Это был последний вечер в июне 92-го, когда я ещё мог видеть Сэм. Следующим утром она уже укатит в Пенсильванский университет на подготовительные курсы и вернётся, возможно, только в конце августа.
    Но тем вечером я старался об этом не думать. Депрессую я периодически, и тогда не хотелось забивать мысли предстоящим расставанием.
    Мы сидели дома у Сэм и Патрика в игровой комнате. Мы — то есть я, Сэм, Патрик, Мэри-Элизабет, Элис и Боб. И это, я думаю, наша последняя такая посиделка. Потом все поразъедутся, всем будет некогда, почувствуют, так сказать, себя взрослыми, появятся новые заботы, может, и новые друзья, с которыми все будут чувствовать себя если не лучше, то уж точно не хуже, чем сейчас. И, встретившись лет так через пять нашей компанией, ни один не сможет ощутить ту лёгкость и непринуждённость, что между нами сейчас. И от этого очень грустно.
    Каждый это прекрасно осознавал, но не хотел задаваться вопросами о будущем в эти часы, когда мы ещё вместе и являемся теми, кем хотим быть. И поэтому все предались воспоминаниям. И вечер прошёл вообще до обидного незаметно, но зато до глубины души трогающе. Я даже не засёк, когда солнце успело спрятаться, небо — почернеть, а звёзды — продырявить это некогда единое полотно, настолько был увлечён. А вспоминали мы всё, что только могло прийти в голову. Стесняться нам было нечего и некого.
    А помните, как на «Рокки Хорроре»…
    А помните первую встречу с Чарли на вечеринке…
    …когда он обдолбался пирожным с коноплёй…
    А помните на выпускном…
    А Тайного Санту?..
    И это всё могло продолжаться очень долго, потому как воспоминаний было столько, что тишина не наступала до ухода всех, кроме меня. Но нас троих так захватила эта идея, что мы ещё около получаса вспоминали свои истории.
    Чарли, помнишь нашу первую встречу на стадионе…
    После игры мы всегда заваливались в Биг-бой…
    А когда мы гуляли…
    А тоннель…
    А бесконечность…
    И после мы замолчали. Не от незнания о чём говорить. Каждого полностью захватил тоннель и категорическое отрицание из него выбираться. Песня, сменяющаяся шипением где-то в середине пути, куда не доходят радиоволны. Тишина. Желание остаться там навсегда. А потом… Бесконечность. В ту минуту, когда ты почти уверен, что выхода отсюда нет, а песня вот-вот придёт на смену монохромному шипению. Но ты покидаешь тоннель. И его тёплый свет. И теперь перед глазами открылся ночной город, тысячи, миллионы огней небоскрёбов. И ты понимаешь, что каждому из них отведён определённый срок, кроме тебя. Потому как ты до сих пор бесконечен.
    Патрик вскоре ушёл. Сказал, что сильно устал, и ему сегодня как никому нужно хорошенько выспаться. Сэм взглянула на него и улыбнулась. Я вместе с ней.
    — Спокойной ночи.
    После этих слов Патрик оставил нас.
    Вдвоём мы больше не могли переключиться на тоннель. Наверное, это получается только, когда мы вместе.
    Сэм попросила меня подняться с ней в её комнату. Ей осталось убрать в чемодан ещё несколько вещей.
    — Если ты не против.
    — Конечно, нет.
    И мы поднялись в её комнату. Тут многое изменилось с той встречи, когда Сэм подарила мне пишущую машинку и мой первый поцелуй.
    Стены уже были голыми. Никаких плакатов. Полки тоже теперь пустовали. Очень много хлама было свалено на её кровать. Большая такая куча. Не знаю, где Сэм собиралась сегодня спать.
    — Чарли.
    Она стояла передо мной. Комнату освещала люстра, но всё равно было достаточно тускло. Просто из двух лампочек горела всего одна.
    — А?
    Сэм села на пол и одновременно потянула за руку и меня. И вот мы вдвоём сидим на полу и смотрим друг другу в глаза. Мне так хотелось их помнить всю жизнь. Ведь если мы больше ни разу в жизни не встретимся, я вряд ли к сорока годом смогу восстановить их в памяти, если, конечно, захочу. Чёрт, непременно захочу! Её зелёные глаза.
    — Чарли, завтра я уезжаю.
    Я кивнул. Хотелось сказать что-то ободряющее, но это наверняка не было бы уместным.
    — Чарли, ты понимаешь, что я могу не вернуться? Что это, возможно, наша последняя встреча?
    Я опять кивнул. И я очень хорошо это понимал.
    — Чарли, скажи мне только честно, что ты почувствовал, когда мы расстались с Крейгом?
    — Я…
    — Честно, Чарли.
    — Я почувствовал, что тебе очень больно. Твою боль.
    — А ты не думал, что раз мы с ним разбежались, то ты можешь что-то со мной попробовать?
    — Но ты говорила, чтобы я не смел ничего представлять насчёт нас.
    — Чарли, это было девять месяцев назад.
    — Я не знал как…
    — В этом и есть твоя проблема, Чарли. Ты слишком много думаешь о том, как будет лучше другим, а иногда это сказывается только негативно. Помнишь, как я советовала тебе поступать с Мэри-Элизабет?
    Я кивнул.
    — Так вот ты сам видишь, что она встречается с полной противоположностью моих советов. А почему?
    — Потому что… она девушка?
    — Нет, Чарли. Потому что идеал — это в первую очередь предсказуемость. Представь, что ты купил себе пирожное, о котором так давно мечтал. Ты его ешь, наслаждаешься этим непередаваемым вкусом, его запахом, формой. Ты счастлив, да?
    Я кивнул.
    — А теперь представь, что ты будешь ходить в эту кондитерскую так каждый день. В одно и то же время покупать одно и то же пирожное у одной и той же продавщицы. Как теперь?
    — Незаманчиво.
    — Вот и я о том же. Да, ты был парнем мечты для Мэри-Элизабет. Но с тобой она уже распланировала всю свою жизнь, и, что хуже, всё шло по её заготовленному сценарию. А Питер, он другой. Ты понимаешь, что я имею в виду?
    — Кажется, да.
    — Так вот, Чарли. Девять месяцев назад я сказала, чтобы ты не смел даже думать о нас. И я представляла, что ожидает меня после тех слов.
    — И что же?
    — Всё, что происходило до этого момента.
    Сэм стихла. А её слова стали для меня таким толчком правды, что я опять растерялся.
    — Чарли, прямо сейчас сделай то, чего хочешь именно ты. Не спрашивая меня.
    — Сэм…
    Но её взгляд был таким умоляющим, что я заткнулся. Имя её ещё продолжало резонировать в комнате, когда я её поцеловал. По-настоящему. И Сэм ответила. Тогда я обнял её за талию и повалил на пол, ни на секунду не отрываясь от её губ. В воздухе повисли только наши тихие вздохи, а шуршание на ковре давало ясность присутствия. Я-то давно уже забыл, где находился.
    Неожиданно Сэм взяла меня за руки и положила их себе на живот, ведя обе немного вверх. А дальше руки мои двигались сами. Медленно, но в верном направлении. А её руки поднимались по моим к плечам. Однако, дойдя до её грудей, я остановился.
    — Чарли, чего хочешь ты?
    И я расстегнул пуговицу, отчего стал виден её белый бюстгальтер, потом ещё одну, и другую. Так я опять оказался у её живота, но теперь ничем не прикрытого. У Сэм такая нежная кожа. Казалось, что мои пальцы способны её поцарапать.
    И тут она снова опустила руки к моим запястьям, но теперь тянула их вниз, пока те не соприкоснулись с джинсами.
    — Ты хочешь этого, Чарли?
    И я снова её поцеловал. И она опять мне ответила. В параллель я расстёгивал пуговицу на её джинсах, потом, взявшись за собачку, повёл молнию вниз. Джинсы сразу же стали такими свободными, что я легко проник под них, ближе к её телу обеими ладонями. Стянув их немного, вернулся. Сейчас пальцами я ощущал только мягкую кружевную ткань, но кожа Сэм всё равно была в тысячу раз мягче, а поцелуи — в миллионы разнообразнее узоров. Мои пальцы отделяло только тонкое кружево её трусиков от того, чтобы прикоснуться к Сэм там. Чтобы почувствовать её по-настоящему. Но не так, как это делал Крейг, когда они занимались здесь сексом, а сидел на первом этаже и слушал.
    Всё слушал. Скрип кровати, на которой сейчас куча хлама, стоны Сэм, от которых я сам чуть не кончил, и какие-то выкрики Крейга типа: «Громче! Громче!». И Сэм стонала всё громче и громче, а кровать скрипела всё сильнее и сильнее, пока не начала биться о стену. А Крейг всё продолжал: «Громче, Сэм! Покажи, как ты меня любишь!». И Сэм стонала ещё громче, выкрикивая его имя и какие бессвязные предложения о любви. А я так и сидел на первом этаже и слушал.
    — Чарли, не останавливайся, — прошептала Сэм и, расстегнув мне джинсы, повела ладони в направлении моего «там».
    И в ту секунду что-то резко отрезвляющее пробежало по всему телу. Я оторвался от губ Сэм, и она вмиг открыла глаза.
    — Чарли, что-то не так?
    На мне лица не было. Сам это понимал.
    — Я… я не знаю.
    Я сел на прежнее место, Сэм тоже поднялась и, спрашивая меня о причине, попутно натягивала джинсы.
    — Чарли, если ты не готов…
    Нет, я был абсолютно готов! Почему так? Почему? У меня покраснели глаза.
    — Сэм, я должен тебе кое-что рассказать.
    — Конечно, Чарли, я тебя слушаю.
    — Помнишь, чуть больше месяца назад…
    — Да.
    Она подтвердила это с каким-то негодованием.
    — Тогда я сразу продолжу.
    Джинсы я и не думал застегивать, так и сидел перед Сэм полураздетый, но она просто молча за мной наблюдала.
    — Иногда мне начинает казаться, что тётя Хелен была не такой хорошей.
    — Что ты имеешь в виду?
    И я поспешил ответить, потому как в прошлый раз на этом месте я расплакался и всё закончилось.
    — Иногда мне снится, как тётя Хелен целует меня так, как ты сейчас… гладит меня там, где ты сейчас…
    Я больше не мог продолжать. Но Сэм и так уже всё поняла. Она замерла и ничем не могла мне ответить.
    — Ты кому-нибудь рассказывал об этом?
    Я покачала головой в отрицании.
    — Чарли…
    И Сэм приблизилась ко мне на коленях и обняла. Но в это раз не плакал. Ведь Сэм, скорее всего, рассчитывала на обратное, а я проявил такую крошечную, но непредсказуемость.
    — Хочешь остаться у нас на ночь?
    Я потёрся о её плечо, и Сэм поняла, что я согласился.
    Спал я в гостиной на диване. Той ночью мне снова приснилась тётя Хелен. Но это был какой-то другой сон. Действие происходило зимой. Был вечер субботы. Я стоял с тётей Хелен у входной двери, было мне не больше шести, она одевалась и уверяла меня, что едет за подарком. Она улыбалась, но я почему-то страшно её ненавидел. Из глаз моих катились слёзы. Тётя Хелен ушла, пообещала вскоре вернуться, а я про себя всё время желал ей смерти.
    — Просыпайся, соня!
    Голос Патрика сегодня был наилучшим для меня будильником. По правде говоря, я уже около десяти — тринадцати минут назад покинул царство сновидений, только вот никак не мог открыть глаза, а голос Патрика как нельзя лучше этому поспособствовал.
    Рывком поднявшись, я заявил, что должен отправиться домой. Патрик начал было настаивать, что, мол, сначала проводишь, а потом со спокойной душой пойдёшь, тем более всё необходимое для умывания гостя у них есть. Да и завтрак уже скоро. Но я был непреклонен и пообещал вернуться уже через час. Так что пишу тебе это письмо, а сам на время всё поглядываю. Осталось у меня ещё пятнадцать минут. Так что без лишних соплей…
    Счастливо.
    Чарли

  3. XUGE Ответить

    Руслан
    И фильм смотрел, и книгу читал. Хочу сказать, что произведение очень впечатляющее, очень масштабное на самом деле и знакомиться с ним нужно очень внимательно.
    Тетя Хелен растливала Чарли в детстве. Об этом не говорится напрямую ни в книге, ни на экране, но это всегда проскальзывает между строк, как 25 кадр. Я думаю, что на подсознательном уровне зрители это понимают, поэтому, несмотря на то, что все вроде бы идет неплохо, но во время просмотра фильма все-равно чувствуется напряжение, что что-то плохое вот-вот произойдет. А на счет смерти тети Хелен из мною прочитанного могу сказать, что тогда была суббота и тетя Хелен по обыденному, если можно так выразиться, совершала с ним действия не детского характера. Он любил ее, когда она была такой, какой бывает при родителях – доброй тетей Хелен, а ту, что была с ним наедине по субботам он ненавидел. И когда после она поехала ему за подарком на День Рождение, Чарли мысленно очень сильно желал ей зла, он даже пожелал ей смерти. Так вот когда маленький Чарли понял, что тетя действительно скончалась, то он связал свое пожелание смерти со случившимся.
    Мальчик не убивал тетю Хелен, это она была виновна в совершении многих ошибок, а он был слишком маленьким, чтобы пожаловаться (да и как он мог пожаловаться родителям на любимую тетю Хелен – он считал, что они скорее его возненавидят, а может считал, что он теперь плохой) . Короче, фильм сходу поймут те, кто сам подвергался в детстве растлению – так чувства главного героя становятся понятнее, ближе и нет чувства непонятности, незаконченности, как может показаться большинству. Когда это происходит в детстве дети часто начинают винить самих себя в случившемся и для этого под час не нужно какого-то грандиозного повода. Но многие люди часто не знаю эту сторону жизни.
    Расписал я. Надеюсь, что теперь все встало на свои места. Фильм очень тяжелый, на любителя. Удачи.

  4. Ananadar Ответить

    На экраны вышла молодежная драма «Хорошо быть тихоней» (The Perks of Being a Wallflower, США, 2012, режиссер: Стивен Чбоски, в ролях: Логан Лерман, Эмма Уотсон, Эзра Миллер, Дилан МакДермотт, Кейт Уолш, Патрик Де Ледебур, Джонни Симмонс, Том Савини, Пол Радд, Джоан Кьюсак).
    Чарли (Логан Лерман) — тот самый тихоня из названия фильма (хотя английское wallflower в данном случае скорее означает тинейджера, застенчиво подпирающего стенку на танцах, — и такой момент в фильме имеется). Чарли стал старшеклассником, и в первые же дни школа показалась ему весьма неприятным местом. Никто не любит выскочек, всезнаек и ботаников, а Чарли тем более одиноко, что его лучший друг недавно покончил с собой. Кроме этого, его одолевают воспоминания (и чувство вины) о покойной тёте, которая погибла в автокатастрофе, когда отправилась за подарком Чарли. Тихоня ищет спасения в литературе и пишет письма воображаемому другу, надеясь, что когда-нибудь создаст роман.
    Однажды тихая размеренная жизнь Чарли кардинально меняется: в нее входят без пяти минут выпускники Патрик (Эзра Миллер) и Сэм (Эмма Уотсон). Они приносят с собой веселье, кассеты The Smiths, секс, выпивку и наркотики. Чарли взрослеет, и внимание зрителя, как утверждает пресс-релиз, «акцентируется на дилемме пассивности и страсти», что бы эта белиберда ни значила.
    Снятый дебютантом Стивеном Чбоски по собственному же бестселлеру, «Хорошо быть тихоней» оставляет очень приятное впечатление и долгое послевкусие. За исключением мелких недочетов, вроде психологической травмы главного героя (всё-таки что с ним сделала его тётя перед тем, как погибнуть? Эта загадка не дает покоя), сомнительных монтажных склеек (облатка на причастии загадочным образом превращается в марку с ЛСД) и несколько затянутого хронометража, к этой картине и ее обитателям хочется возвращаться снова и снова.
    Герои «Хорошо быть тихоней» — не хипстеры в их теперешнем понимании, а фильм — не очередная американская инди-поделка. В кадре ни разу не появляется сотовый или компьютер, а Чарли, влюбившись в Сэм, записывает ей самый что ни на есть «микстейп» (сборник любимых песен на аудиокассету) — в этом мире, где нет Интернета, а школьники читают Сэлинджера и Генри Уолдена Торо, издают DIY-журнал и участвуют в самодеятельных постановках «Шоу ужасов Рокки Хоррора», оказывается удивительно уютно.
    Это неожиданно целомудренная, но отнюдь не ханжеская лента. Герои не изъясняются вымученными клише, они говорят умные и уместные вещи, а экс-Гермиона (это первая полноценная роль Эммы Уотсон после сами-знаете-чего) блистает в качестве романтического идеала Чарли.
    У Чарли всё еще впереди — первая любовь, первый нервный срыв и первый роман. И на выходе из кинозала отчетливо понимаешь, что искренне хочется пожелать ему счастья — подобная эмоциональная вовлеченность дорогого стоит. И еще, пожалуй, немаловажный момент: в деле перевоспитания отечественных гомофобов этот фильм может сделать куда больше, чем вансентовский «Харви Милк» или какой-нибудь «Филипп Моррис, я люблю тебя».
    Денис ШЛЯНЦЕВ.

  5. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *