Как сердцу высказать себя другому как понять тебя?

12 ответов на вопрос “Как сердцу высказать себя другому как понять тебя?”

  1. Цветы_для_ванны Ответить

    Молчи, скрывайся и таи
    И чувства и мечты свои —
    Пускай в душевной глубине
    Встают и заходят оне
    Безмолвно, как звезды в ночи,-
    Любуйся ими — и молчи.
    Как сердцу высказать себя?
    Другому как понять тебя?
    Поймёт ли он, чем ты живёшь?
    Мысль изречённая есть ложь.
    Взрывая, возмутишь ключи,-
    Питайся ими — и молчи.
    Лишь жить в себе самом умей —
    Есть целый мир в душе твоей
    Таинственно-волшебных дум;
    Их оглушит наружный шум,
    Дневные разгонят лучи,-
    Внимай их пенью — и молчи!..
    _______________
    * Silentium — Молчание! (лат.)

    Анализ стихотворения «Silentium!» Тютчева

    Тютчев стал известен благодаря своим стихотворениям в жанре пейзажной лирики. Но в ранний период творчества он обращался к философским и глубоко личным темам. Эти произведения писались исключительно для себя, поэт не стремился к литературной известности и не пытался опубликовать свои творения. Лишь поддавшись уговорам друзей, Тютчев решился издать некоторые ранние стихотворения. Одним из них было стихотворение «Silentium!», опубликованное в 1830 г. Считается, что написано оно было гораздо раньше. Стих выдержал несколько серьезных авторских правок. Тютчев опасался передать на суд публике некоторые сугубо личные размышления.
    Латинское название произведения (в пер. – «молчи», «молчание») сразу же указывает на склонность автора к романтизму, который являлся на тот момент доминирующим направлением в искусстве. Ему был присущи мотивы неудовлетворенности окружающим миром и одиночества лирического героя. Эти мотивы четко прослеживаются в стихотворении. Автор обращается к воображаемому собеседнику с призывом скрывать свои истинные чувства от остального общества. Этот монолог можно считать откровенным разговором Тютчева с самим собой. Сокровенные мечты человека являются его высшей ценностью. Автор сравнивает их со «звездами в ночи», которыми можно только безмолвно любоваться.
    Внутренний мир человека уникален и неповторим. Интимные переживания невозможно выразить в словах, а тем более передать другому. Мысли чисты и совершенны, они являются высшим даром природы. Слова — лишь слабое отражение человеческой мысли, они значительно ее искажают и меняют первоначальный смысл на прямо противоположный («мысль изреченная есть ложь»). Поэтому молчание – единственный выход для человека, который хочет сохранить целостность своих сокровенных размышлений.
    Внутреннее душевное богатство позволяет человеку существовать независимо от окружающего мира, только этому необходимо научиться. Способность к самосозерцанию и самосовершенствованию – особое качество человека, отличающее его от животного мира. «Наружный шум», который символизирует бессмысленную суету толпы, может повредить гармонию внутреннего мира. Человек должен тщательно беречь свою индивидуальность. В сочетании с молчанием это откроет перед ним все тайны мироздания.
    Стихотворение «Silentium!» очень важно для понимания внутреннего мира Тютчева. Можно предположить, что поэт стал по преимуществу «певцом природы» потому, что не хотел больше делиться с окружающими своими философскими размышлениями.

  2. Anaragra Ответить

    Стихотворение «Silentium!» было написано Ф. И. Тютчевым в 1830 году. Оно имело три редакции. Впервые было опубликовано 16 марта 1833 года в газете «Молва» № 33. Вторично (с ошибкой в 16-м стихе) было напечатано в «Современнике» за 1836 год. Затем было издано в третий раз – снова в «Современнике» в 1854 и 1868 годах, в так называемой «сушковско-тургеневской редакции». «Silentium!» было любимым стихотворением Л. Н. Толстого. Он включил его в «Круг чтения», сопроводив эпиграфом: «Чем уединеннее человек, тем слышнее ему всегда зовущий его голос Бога» [1]. В своем сборнике стихов Тютчева Толстой пометил «Silentium!» буквой «Г», отмечая особую философскую и лирическую глубину произведения. Также это стихотворение очень любил Д. И. Менделеев, цитировавший его в предисловии к «Заветным мыслям».
    Слово «silentium» в переводе с латыни означает «молчание», «тишина». Однако исследователи отмечают, что слово это употреблялось в Германии в качестве призыва к гостям перед тостами, призыва студентов к тишине в аудитории перед выступлением преподавателя или перед речью одного из студентов. Такое значение выражения, вероятно, также было знакомо Тютчеву, который с 1822-го года служил в Мюнхене, в Государственной Коллегии иностранных дел, и посещал лекции в местном университете. Таким образом, мы открываем новое значение заглавия – призыв к сосредоточенному слушанию, к полной концентрации внимания.
    Произведение относится к философской лирике, стиль его – романтический, открывающий многозначность смысла. Жанр – лирическое стихотворение. Известный исследователь Ю. Тынянов называл стихотворения Тютчева лирическими фрагментами. Также отметим ораторские, дидактические интонации произведения, возможное влияние на стиль его речей Цицерона и античных философов, с произведениями которых был хорошо знаком поэт.
    Основная тема – вечное противостояние внешнего мира и душевной жизни. Исследователи не раз отмечали, что дуализм и полярность мироощущения Тютчева отражены в его произведениях. Чувство и явление у поэта, как правило, дается вместе с антиподом. По такой же схеме построено стихотворение «Silentium!». В первой строфе поэт обращается к невидимому собеседнику, возможно, к другу, возможно, – к самому себе. Здесь действие из мира внешнего как будто переносится во внутренний мир. Поэт настойчиво и горячо убеждает своего собеседника:
    Молчи, скрывайся и таи
    И чувства и мечты свои —
    Пускай в душевной глубине
    Встают и заходят оне
    Безмолвно, как звезды в ночи, —
    Любуйся ими – и молчи.
    Энергия, волевой напор переданы в этой строфе глаголами повелительного наклонения («молчи», «скрывайся» и «таи») и особым построением фразы, в которой в единую фразу соединены три предложения. И уже здесь мы наблюдаем противопоставление мира внутреннего и внешнего. Жизнь внутренняя соотнесена у поэта с ночью, чувства и мечты он сравнивает с безмолвными ночными звездами. Так в этом сравнении легкими штрихами Тютчев-романтик обозначает «приметы» жизни души: тонкость, неуловимость, смутность, неопределенность и непредсказуемость наших желаний, дум, грез. Вместе с тем «чувства и мечты» здесь приобретают определенную автономность и значительность – они живут самостоятельной, полноценной жизнью: «встают» и «заходят». Человек порою сам не в состоянии разобраться в собственных чувствах – именно к такому выводу подводит нас первая строфа стихотворения.
    Вторая строфа представляет собой обращение из мира внутреннего к миру внешнему, а затем, наоборот, – снова к внутреннему. Энергичный напор, настойчивость сменяются холодным рассуждением, логикой. Вначале поэт ставит риторические вопросы, в которых звучит сомнение в самой возможности плодотворного контакта мира сердца и мира внешней жизни. Сомнение это подчеркнуто в тексте частицей «ли». Вопросы эти играют роль своеобразного тезис

  3. Kazrashura Ответить

    Молчи, скрывайся и таи
    И чувства и мечты свои —
    Пускай в душевной глубине
    Встают и заходят оне
    Безмолвно, как звезды в ночи, —
    Любуйся ими — и молчи.
    Как сердцу высказать себя?
    Другому как понять тебя?
    Поймет ли он, чем ты живешь?
    Мысль изреченная есть ложь —
    Взрывая, возмутишь ключи,
    Питайся ими — и молчи…
    Лишь жить в себе самом умей —
    Есть целый мир в душе твоей
    Таинственно-волшебных дум —
    Их оглушит наружный шум,
    Дневные разгонят лучи —
    Внимай их пенью — и молчи!..
    Другие редакции и варианты
    2??И мысли и мечты свои!
    4-5?Встают и кроются оне,
    ???Как звезды мирные в ночи, —
    16-17Их оглушит житейский шум,
    ???Разгонят дневные лучи, —
    Молва. 1833. № 32, 16 марта. С. 125.
    4-5?И всходят и зайдут оне
    ???Как звезды ясные в ночи:
    16-17Их заглушит наружный шум,
    ???Дневные ослепят лучи:
    Совр. 1854. Т. XLIV. С. 12, и след. изд.


    КОММЕНТАРИИ:
    ??Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 1 об.
    ??Первая публикация — Молва. 1833. № 32, 16 марта. С. 125. Вошло — Совр. 1836. Т. III. С. 16, под общим заголовком «Стихотворения, присланные из Германии», под номером XI, с общей подписью «Ф.Т.». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 12; Изд. 1854. С. 21; Изд. 1868. С. 24; Изд. СПб., 1886. С. 88–89; Изд. 1900. С. 103–104.
    ??Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 242.
    ??Датируется предположительно не позднее 1830 г.
    ??Автограф — на обороте листа со стих. «Цицерон». Авторские знаки в автографе — специфически тютчевские: шесть тире (во 2, 5, 10, 13, 15, 17-й строках), три вопросительных знака, все во второй строфе (1, 2, 3-й строках), восклицательный знак и многоточие — в конце. Конец строф основан на контрасте духовной активности (призывы: «любуйся», «питайся», «внимай») и будто пассивной замкнутости — призыв к молчанию. Последнее слово во всех строфах — «молчи» — сопровождается в автографе разными знаками. В первом случае стоит точка, во втором — многоточие, в третьем — восклицательный знак и многоточие. Смысловая, эмоциональная нагрузка этого слова в стихотворении возрастает. Особенно выразительно тире в конце знаменитого парадокса — «Мысль изреченная есть ложь». Суждение открыто, мысль не завершена, сохраняется многозначность высказывания.
    ??В Муран. альбоме (с. 18–19) текст, как в автографе, но 16-я строка — «Их заглушит наружный шум» (в автографе — «оглушит»). Знаки: убраны все тире в конце строк, вместо них во 2-й строке — восклицательный знак, в 5-й — двоеточие, в 10-й — точка с запятой, в 13-й — восклицательный знак, в 15-й — запятая, в 17-й— двоеточие, в конце стихотворения стоит точка.
    ??При печатном воспроизведении текст подвергся значительным деформациям. 2-я строка, которая в автографе — «И чувства и мечты свои», — в Молве имеет другой смысл: «И мысли и мечты свои!», но уже в пушкинском Совр. — «И чувства и мечты свои»; так и в дальнейшем. В автографе 4-я и 5-я строки — «Встают и заходят оне / Безмолвно, как звезды в ночи, — » (видимо, ударения: «заходя?т», «как звезды?»), но в Молве — другой вариант: «Встают и кроются оне / Как звезды мирные в ночи», в пушкинском Совр. — вариант автографа, но в Совр. 1854 г. и в других указанных выше изданиях дан новый вариант строк: «И всходят и зайдут оне / Как звезды ясные в ночи». 16-я и 17-я строки в автографе имели вид: «Их оглушит наружный шум / Дневные разгонят лучи —» (слово «разгонят» здесь требует ударения на последнем слоге). В Молве эти строки — «Их оглушит житейский шум / Разгонят дневные лучи», но в изданиях 1850-х гг. и последующих указанных — «Их заглушит наружный шум / Дневные ослепят лучи». Исправления, направленные на то, чтобы сделать стихи более гладкими и лишенными старинных ударений, затушевывали специфически тютчевскую выразительность. Интонации также далеко не достаточно зафиксированы в прижизненных и двух последующих изданиях. Не все тютчевские тире были сохранены; безосновательно отсутствовал восклицательный знак вместе с многоточием в конце стихотворения. Таким образом, обеднялся эмоциональный рисунок текста (в Молве, напротив, были поставлены в конце каждой строфы восклицательный знак и многоточие, но в этом случае игнорировалась указанная поэтом динамика эмоции).
    ??Сложилась целая история осознания и интерпретации этого стихотворения. Н.А. Некрасов, полностью перепечатав его в своей статье, отнес к той группе произведений поэта, «в которых преобладает мысль», но отдал предпочтение стих. «Как птичка раннею весной…», хотя не отрицал «очевидных достоинств» стих. «Silentium!» и «Итальянская villa» (Некрасов. С. 215). Рецензент ж. «Библиотека для чтения» (1854. Т. 127. Отд. 6. С. 3–4) выделил в Изд. 1854 лишь два стих. — «Как океан объемлет шар земной…» (см. коммент. С.361) и «Silentium!». По поводу последнего он заметил: «Другое стихотворение, равно милое по мысли и ее выражению, носит латинское заглавие: «Silentium» (полностью приведено стихотворение. — В.К.) Все думают точно так же, как господин Тютчев, но новость мысли не составляет достоинства в искусстве. Мысль какая-нибудь может казаться новою только тому, кто мало знаком с мыслями. Искусство действует, неизбежно, всеми известными, всех навещающими мыслями, и великий писатель — тот, кто для мысли, всеми ощущаемой, находит самое верное, самое короткое и самое красивое выражение, которого другие найти не умеют».
    ??И.С. Аксаков (Биогр. С. 48) полагал, что это стихотворение и «Как над горячею золой…» представляют «кроме своего высокого достоинства, психологический и биографический интерес. Первое из них, то самое «Silentium», которое, напечатанное в 1835 г. (Аксаков допустил фактическую ошибку. — В.К.) в Молве, не обратило на себя никакого внимания и в котором так хорошо выражена вся эта немощь поэта — передать точными словами, логическою формулою речи, внутреннюю жизнь души в ее полноте и правде». Аксаков полностью перепечатал стихотворение, выделив курсивом 1, 2, 10, 11, 12, 13-ю строки, содержащие афористически выраженные мысли.
    ??«Silentium!» относится к числу любимых стихотворений Л.Н. Толстого. В сб. стих. Тютчева он отметил его буквой «Г» (Глубина) (ТЕ. С. 145). По воспоминаниям современников, он часто читал его наизусть. А.Б. Гольденвейзер вспоминал высказывание писателя: «Что за удивительная вещь! Я не знаю лучше стихотворения» (Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. М., 1922. Т. II. С. 303). Цитаты из стихотворения использованы в романе «Анна Каренина». В одном из вариантов третьей главы шестой части романа Левин его цитировал; Левин говорил Кити о своем брате Сергее Ивановиче: «Он особенный, удивительный человек. Он именно делает то, что говорит Тютчев. Их замутит какой-то шум, внимай их пенью и молчи. Так он внимает пенью своих любовных мыслей, если они есть, и не покажет ни за что, не осквернит их» (ЛТ. Т. 20. С. 671). Впоследствии Толстой убрал из речи Левина ссылку на Тютчева и цитату применительно к Сергею Ивановичу, сблизив образ самого Константина с идеей «Silentium!». Толстой включил стихотворение в «Круг чтения» и сопроводил философским размышлением, по существу, он создал новый тип комментирования стихотворения— философско-религиозный:
    ??«30-е сентября.
    ??Чем уединнее человек, тем слышнее ему всегда зовущий его голос Бога.
    ??1
    ??(Стихотворение приведено полностью. — В.К.).
    ??2
    ??По одному тому, что хорошее намерение высказано, уже ослаблено желание исполнить его. Но как удержать от высказывания благородно самодовольные порывы юности? Только гораздо позже, вспоминая о них, жалеешь о них, как о цветке, который не удержался— сорвал нераспустившимся и потом увидел на земле завялым и затоптанным
    ??Временное отрешение от всего мирского и созерцание в самом себе своей божественной сущности есть такое же необходимое для жизни питание души, как пища для тела» (ЛТ. Т. 42. С. 107–108).
    ??Важным и оригинальным было то, что смысл тютчевского стихотворения раскрывался вне сферы индивидуалистической морали. Идея Тютчева «лишь жить в самом себе умей» получила развитие у Толстого в духе активного гуманизма, деятельного добра. Толстой против поверхностной общительности, она не имеет в его глазах цены, в основе ее могут лежать безнравственные соображения, он за глубокое единение личности с другими людьми на основе большой морали.
    ??Первые два суждения в «Круге чтения» Толстого раскрывают психологический механизм нравственного призыва к молчанию. Писатель предложил две психологические мотивировки необходимости молчания, отрицания самораскрытия.
    ??Первая. «По одному тому, что хорошее намерение высказано, уже ослаблено желание исполнить его». Снова Толстой выявляет психологию деятельного человека, от тютчевской созерцательности он ведет связующую нить к активно-практическому гуманизму: молчать о добрых движениях души нужно для того, чтобы лучше реализовать их. Это чисто толстовско-левинский поворот мысли. Многословие понимается как суррогат настоящего дела.
    ??Вторая. Совесть человека требует активной внутренней жизни, внутренней сосредоточенности, самоуглубления: «Лучшая часть той драмы, которая происходит в нашей душе, есть монолог или, скорее, задушевное рассуждение между Богом, нашей совестью и нами». Бессовестный человек, пустой чужд этого нравственного диалога с самим собой, нравственного самоотчета, самопроверки, самоиспытания. Суд собственной совести может происходить лишь в молчании.
    ??Идейную концепцию «Silentium!» Толстой органически включил в свою философию личности, в свою этику. Он объяснил и принял стихотворение с позиции активного человеколюбия.
    ??В.Я. Брюсов (Изд. Маркса. С. XLII), рассматривая стихотворение, решает гносеологическую проблему: «Из сознания непостижимости мира вытекает другое — невозможности выразить свою душу, рассказать свои мысли другому.
    ????Как сердцу высказать себя?
    ????Другому как понять тебя?
    ????Поймет ли он, чем ты живешь?
    Как бессильна человеческая мысль, так бессильно и человеческое слово. Перед прелестью природы Тютчев живо ощущал это бессилие и сравнивал свою мысль с «подстреленной птицей». Неудивительно поэтому, что в одном из самых своих задушевных стихотворений он оставил нам такие суровые советы:
    ????Молчи, скрывайся и таи
    ????И чувства и мечты свои.
    ????Лишь жить в самом себе умей…»
    С Брюсовым спорил А. Дерман (Заветы. 1912. № 9. С. 197): «Таким образом, из знаменитого восклицания «мысль изреченная есть ложь!» сделан г. Брюсовым силлогистический мостик к утверждению о предпочтительности нерассудочных форм постижения мира перед рассудочным познанием. Это явно неубедительно и основано на необъяснимом игнорировании прямого смысла восклицания и всего стихотворения «Silentium» в целом. Не «мысль, т. е. всякое рассудочное познание, есть ложь», но «мысль изреченная», и смысл стихотворения исключительно в том, что мысль искажается при своем рождении при превращении в слово». Развивая свою мысль и цитируя стихотворение, полемист уточняет свое понимание тютчевской идеи: «бессилие слова заключается в невозможности передать силу мысли, смысл не в равенстве мысли и слова, а в разности, в утечке и искажении мысли при передаче другому».
    ??Для Д.С. Мережковского это стихотворение — «сегодняшнее, завтрашнее». Логика мысли Тютчева, по мнению писателя, направлена на «самоубийство»: если в основе мира лежит злая воля, активное действие бессмысленно, разумно лишь созерцание. Человек не нужен другому человеку для действия. Если действие бессмысленно, то и общение не нужно. Отсюда вывод: «Лишь жить в самом себе умей» — выражение индивидуализма, одиночества, безобщественности. Следующий шаг на том же пути развития делают Бальмонт, пожелавший жить собой и быть себе солнцем, и З. Гиппиус, которая хочет «полюбить себя, как Бога». «Самоубийцы так и не знают, что цианистый калий, которым они отравляются, есть Молчание: «Молчи, скрывайся и таи / И чувства, и мечты свои… / Лишь жить в самом себе умей…». Его болезнь — наша: индивидуализм, одиночество, безобщественность» (Мережковский. С. 13).
    ??К.Д. Бальмонт выделил в наследии Тютчева это стихотворение: «Художественная впечатлительность поэта-символиста, полного пантеистических настроений, не может подчиниться видимому; она все преобразовывает в душевной глубине, и внешние факты, переработанные философским сознанием, предстают перед нами как тени, вызванные магом. Тютчев понял необходимость того великого молчания, из глубин которого, как из очарованной пещеры, озаренной внутренним светом, выходят преображенные прекрасные призраки» (Бальмонт. Кн. 1. С. 88–89).
    ??Вяч. Иванов считал это стихотворение определяющим в мироощущении Тютчева: «Молчи, скрывайся и таи» — знамя поэзии Тютчева; его слова — «тайные знамения великой и несказанной музыки духа» (По звездам. СПб., 1909). С. 37–38); поэт-теоретик имеет в виду самопогружение, когда «нет преград» между человеком и обнаженной бездной, такое приобщение к мировым безднам невыразимо в слове и требует Silentium. Это мгновение бытия ценно и вечно». Вяч. Иванов сблизил по смыслу стих. «Silentium!» и «День и ночь»: «Новейшие поэты не устают прославлять безмолвие. И Тютчев пел о молчании вдохновеннее всех. «Молчи, скрывайся и таи…» — вот новое знамя, им поднятое. Более того, главнейший подвиг Тютчева — подвиг поэтического молчания. Оттого так мало его стихов, и его немногие слова многозначительны и загадочны, как некие тайные знамения великой и несказанной музыки духа. Наступила пора, когда «мысль изреченная» стала ложью» (там же. С. 38).
    ??Символисты, изучая структуру тютчевского образа и стремясь найти у этого поэта модель символической поэзии, обращались к «Silentium!», видя в нем теоретическое обоснование поискам символов. Если «мысль изреченная есть ложь» и никаким логическим сочетанием слов, ни в каком определенном образе нельзя адекватно выразить идею, остается единственный путь — «поэзия намеков, символов» — так развивал свою мысль В.Я. Брюсов (Смысл современной поэзии. Избр. соч. М., 1955. Т. 2. С. 325). «Живая речь есть всегда музыка невыразимого; «мысль изреченная есть ложь», — ссылаясь на Тютчева, писал А. Белый (Магия слов. Символизм. М., 1910. С. 429) и заключал: «В слове-символе соединяется «бессловесный» внутренний мир человека с «бессмысленным» внешним миром». В конечном итоге развития этой мысли он сводил лирическое творчество к магическому заклинанию через звукоподражания и образец находил в поэтическом опыте Тютчева.
    Silentium – Молчание! (лат.).

  4. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *