Каким именем подписалась нечистая сила в книге тим талер или проданный смех?

11 ответов на вопрос “Каким именем подписалась нечистая сила в книге тим талер или проданный смех?”

  1. Pethis Ответить

    Тим слушал его, то краснея, то бледнея, потом понемногу пришёл в себя, и лицо его снова приняло свой обычный смуглый оттенок. (Цвет лица он унаследовал от матери.)
    — Детям ведь, кажется, не разрешается играть на скачках, — проговорил он наконец и снова запнулся.
    Но незнакомец не отставал.
    — Этот ипподром, — заявил он, — один из немногих, где не так уж строго придерживаются этого правила. Не то чтобы это разрешалось официально, но здесь на это смотрят сквозь пальцы. Так что же ты думаешь о моём предложении, Тим?
    — Я вас совсем не знаю, — тихо ответил Тим. Только сейчас он заметил, что господин этот называет его по имени.
    — Зато я о тебе много чего знаю, — заявил незнакомец. — Ведь я встречался с твоим отцом.
    Это решило дело. Правда, у Тима как-то плохо укладывалось в голове, что отец его водил знакомство с таким странным, хорошо одетым господином; но раз незнакомец знает, как зовут Тима, значит, уж каким-то образом он был знаком с его отцом.
    Постояв ещё немного в нерешительности, Тим взял заполненную квитанцию и, достав из кармана свою монету, пошёл к кассе. В этот момент громкоговоритель объявил, что начинается второй заезд.
    Незнакомец крикнул:
    — Давай скорее, пока не закрыли окошка! Вот увидишь, я принесу тебе счастье!
    Тим протянул кассирше деньги и квитанцию, взял отрывной талончик и обернулся, ища глазами господина в клетчатом. Но тот уже исчез.
    Второй заезд кончился, и лошадь, на которую поставил Тим, пришла к финишу первой, на три корпуса обойдя другую.
    Тим получил в окошке свой выигрыш: такой кучи ассигнаций он никогда ещё не видел. И опять то краснея, то бледнея, только на этот раз от радости и гордости, стоял Тим у кассы и с сияющими от счастья глазами показывал всем любопытным выигранные деньги.
    Радость и горе всегда живут рядом. На Тима вдруг снова нахлынули воспоминания об отце, которого сегодня похоронили: никогда он не выигрывал столько денег! Слёзы сами потекли по лицу Тима, и он расплакался у всех на глазах.
    — Э, парень, кому привалило такое счастье, тому уж хныкать не след, — раздался вдруг у него над ухом скрипучий гортанный голос.
    Тим увидел сквозь слёзы человека в помятом костюме и с помятым лицом. Слева от него какой-то рыжий верзила с высоты своего роста внимательно разглядывал Тима. Справа стоял низенький, лысый, элегантно одетый господин; он смотрел на Тима с живым участием.
    Все трое, казалось, держались вместе; во всяком случае, они в один голос спросили, не хочет ли Тим выпить вместе с ними лимонаду, чтобы отпраздновать выигрыш.
    Тим, поражённый такой доброжелательностью не меньше, чем счастьем, неожиданно выпавшим на его долю, кивнул в знак согласия и, всхлипнув ещё разок, сказал:
    — Я хотел бы посидеть за столиком вон там, в саду.
    Сколько раз он сидел здесь с отцом и пил лимонад!
    — Хорошо, малыш, в саду так в саду, — опять сказали в один голос все трое.
    И через минуту они уже сидели вместе с Тимом за столиком в тени большого каштана.
    Господин в клетчатом, который принёс Тиму счастье, больше не появлялся, и вскоре Тим совсем позабыл о нём, тем более что трое новых приятелей, заказав себе пива, а мальчику — лимонаду, принялись развлекать виновника торжества всякими фокусами. Рыжий верзила, поставив себе на нос стакан с пивом, долго балансировал с ним, не пролив при этом ни капли; человек в помятом костюме и с помятым лицом всякий раз вытаскивал из колоды ту самую карту, которую наобум называл Тим, а низенький лысый господин проделывал всевозможные смешные штуки с деньгами Тима. Он заворачивал их в носовой платок, свёртывал его, потом расправлял, и… платок оказывался пустым.
    Лысый хихикал и говорил:
    — А теперь, мальчик, сунь-ка руку в левый карман твоей курточки!
    Тим лез в карман и, к своему изумлению, находил там все свои деньги.
    Да, это было удивительное воскресенье! Ещё три часа назад Тим, бесконечно несчастный, бродил один по городу, а теперь он то и дело смеялся, да так весело, как уж давно не смеялся, даже несколько раз подавился от смеха лимонадом. Его новые товарищи необычайно нравились ему. Он был горд, что нашёл себе настоящих друзей, да ещё с такими редкими профессиями: «помятый» оказался чеканщиком монет, рыжий — кошелечных дел мастером, а лысый — специалистом по каким-то кассовым книгам, — Тим не совсем его понял.
    Когда Тим попытался было широким жестом оплатить счёт, принесённый кельнером, все трое, улыбаясь, решительно замахали на него руками. Низенький лысый господин сам заплатил за всё, в том числе и за лимонад, выпитый Тимом; и когда Тим распрощался со своими новыми друзьями, в кармане его лежал нетронутым весь выигрыш.
    Тим собирался уже вскочить в трамвай, как вдруг столкнулся носом к носу с господином в клетчатом. Без всякого предисловия тот заявил:
    — Эх, Тим, Тим, ну и глупый же ты мальчик! Теперь у тебя не осталось ни гроша!
    — Ошибаетесь, господин, — рассмеялся Тим. — Вот мой выигрыш!
    Он вытащил из кармана пачку денег, показал её незнакомцу и, немного помолчав, добавил:
    — Они ваши.
    — Деньги, которые ты держишь в руке, — презрительно сказал незнакомец, — просто разноцветные бумажки. Они ничего не стоят!
    — Я получил их в кассе! — крикнул Тим. — Это уж совершенно точно!
    — В кассе, дружок, ты получил настоящие деньги. А эта троица, с которой ты сидел в саду, наверняка обменяла их на фальшивые. Я их хорошо знаю. Жаль, я слишком поздно увидел тебя в их компании. Только я хотел подойти, а их уж и след простыл. Ведь это самые настоящие мошенники!
    — Ошибаетесь, господин! Один из них — кошелечных дел мастер…
    — Ну, ясно, ворует кошельки!
    — Ворует кошельки? — растерянно переспросил Тим. — А что же тогда делает чеканщик?
    — Печатает фальшивые деньги. Он фальшивомонетчик.
    — А третий? Специалист по кассовым книгам?…
    — Этот продаёт здесь поддельные талоны. Короче говоря, мошенничает на скачках!
    Нет, Тим не хотел этому верить. Тогда господин в клетчатом достал из своего бумажника ассигнацию и сравнил её с ассигнацией Тима. И правда, ни на одной из ассигнаций Тима, сколько Тим ни смотрел через них на свет, нельзя было отыскать водяных знаков.
    Тим удручённо кивнул. И вдруг, швырнув бумажки на землю, принялся в бешенстве топтать их ногами. Какой-то старичок, проходивший мимо, удивлённо взглянул сперва на Тима, потом на деньги, потом на господина в клетчатом и вдруг бросился бежать, словно увидел чёрта.
    Господин в клетчатом немного помолчал, потом вытащил из кармана монету в пять марок и, протянув её ошарашенному Тиму, предложил ему прийти сюда снова в следующее воскресенье. Затем он поспешно удалился.
    «Интересно, почему он сам не играет на скачках?» — подумал Тим. Но тут же забыл про этот вопрос и, сунув деньги в карман, пошёл пешком домой — в свой переулок. Фальшивые деньги так и остались валяться на земле.
    Мачеха, как ни странно, на этот раз не отлупила Тима, хотя он удрал с похорон и так поздно вернулся домой. Она только оставила его без ужина и, не сказав ни слова, тут же отправила спать. Зато Эрвину было разрешено сегодня лечь попозже и посидеть ещё немного с гостями; гости молча проводили Тима неприязненными взглядами.
    За этим странным воскресеньем последовала длинная печальная неделя. Тим, как всегда, получал затрещины и колотушки дома и ещё чаще, чем всегда, замечания и предупреждения в школе. И всё время он раздумывал над тем, идти ли ему в воскресенье на ипподром или остаться дома. Монету он спрятал — засунул в щель в стене соседнего дома, чтобы её случайно не нашёл Эрвин. И всякий раз, проходя мимо этого дома, он невольно улыбался: мысль, что ему, может быть, ещё раз посчастливится выиграть на скачках, доставляла ему тайную радость.
    Лист третий
    ВЫИГРЫШ И ПРОИГРЫШ
    Когда наступило долгожданное воскресенье, Тим знал уже с самого утра, что после обеда пойдёт на скачки. Не успели старинные часы в гостиной пробить три раза, как он потихоньку выскользнул за дверь, выковырял из щели в стене соседнего дома свою монету и со всех ног помчался на ипподром.

  2. LolyDoly_FUN Ответить

    Окна Тима выходили во двор отеля. Поэтому он не слыхал крика барона, когда произошла автомобильная катастрофа. Из-за всеобщего переполоха он очень поздно узнал о несчастном случае. После краткого телефонного разговора с Тречем у него возникло смутное чувство, словно эта авария тоже из приключенческого романа, как и всё в этот день.
    Он немного стыдился этого чувства, когда думал о тяжёлом состоянии барона, но ничего не мог поделать: оно почти вытеснило сострадание.
    И следующий шаг, который собирался сейчас совершить Тим, был тоже из приключенческого романа. А собирался он сделать то, что приказывала ему записка («выбирай чёрный ход и задворки») и что предвидел Треч («возможно, мальчишка тоже переоденется»). Сейчас Тиму очень пригодилось то обстоятельство, что в последний год барон гораздо щедрее, чем раньше, снабжал его деньгами на мелкие расходы.
    Тим позвонил горничной и, когда она вошла, предложил ей триста марок, если она сумеет быстро и незаметно доставить ему в номер поношенный матросский костюм: брюки клёш, свитер и матросскую шапку.
    Горничная — она наверняка зачитывалась приключенческими романами! — сочла это таинственное поручение чрезвычайно захватывающим. Она сказала, что её жених как раз служит в пассажирском флоте, — она встретится с ним сегодня вечером в восемь часов. У него она и возьмёт всё, что нужно.
    — Хорошо, — сказал Тим, — а потом заверните, пожалуйста, эти вещи в свежее постельное бельё и принесите их мне к девяти часам.
    — Но ведь мы, мистер Браун, — ответила горничная (Треч и Тим были зарегистрированы в отеле как отец и сын Брауны), — никогда не меняем по вечерам постельное бельё. Разве что приносим чистое купальное полотенце.
    — Ну, тогда заверните, пожалуйста, в купальное полотенце. Важно только, чтобы всё это попало ко мне не позже девяти часов.
    — А что мне сказать тому господину, который стоит в коридоре, господин Браун?
    — Какому господину? — спросил Тим.
    — Тому, который дал мне сто марок, чтобы я шпионила за вами и доносила ему, что вы делаете.
    — А, господину сыщику! Скажите ему, что я попросил у вас таблетку от головной боли, а вы мне напомнили, что таблетки лежат в аптечке в ванной.
    — Хорошо, мистер Браун!
    — И вот ещё что. Когда вы придёте сегодня в девять часов вечера, вы ведь не будете считаться на дежурстве?
    — Нет, а что?
    — А не могли бы вы надеть вечером вашу форму?
    — Я и сама собиралась это сделать, мистер Браун. У меня есть запасная форма дома. Я надену её под пальто. А поверх наколки повяжу платок. Тогда мне не придётся здесь переодеваться.
    — Отлично, — сказал Тим, и возле уголков его губ появились два отчётливых маленьких полукруга. — Значит, я могу на вас вполне положиться?
    — Вполне, мистер Браун. А я могу вполне рассчитывать на эти деньги?
    — Вы получите их прямо сейчас.
    С этими словами он достал из своего бумажника три ассигнации по сто марок и протянул их ей.
    — Вы чересчур легкомысленны! — рассмеялась девушка. — За такие услуги никогда не платят вперёд. Ну, да не беспокойтесь, я вас не подведу. Большое спасибо. И пока до свидания.
    — До девяти! — сказал Тим.
    Он запер за ней дверь и прилёг на диван. Спать он, разумеется, не мог, но решил хотя бы отдохнуть.
    Через несколько минут после того, как пробило девять, горничная вернулась в номер. Она была в чёрном халатике из искусственного шёлка и в белой наколке. Купальную простыню она крепко прижимала к груди.
    — Этот господин спросил меня, что мне у вас понадобилось, — шепнула она. — Я ответила, что вы просили сегодня днём принести вам к девяти часам чистое купальное полотенце.
    — О, это очень мило с вашей стороны, — сказал Тим как можно громче. Потом шепнул: — Поклонитесь от меня вашему жениху из пассажирского флота!
    — Спасибо, мистер Браун! Большое спасибо!
    Закрывая за собой дверь, она ещё раз подмигнула Тиму. И Тим подмигнул ей в ответ.
    К счастью, жених горничной оказался не таким великаном, как Джонни. Он был, как видно, чуть побольше Тима. Но брюки легко удалось подтянуть кверху, немного укоротив подтяжки, а что касается свитера, то чем свободнее он сидит, тем лучше.
    Взглянув в зеркало, Тим едва узнал себя в матросской шапке. Только одно его выдавало: слишком нежная кожа лица. Но и тут он быстро сообразил, как быть. На умывальнике в ванной лежал большой кусок пемзы. Тим натёр докрасна щёки, а потом, зачерпнув земли из цветочного горшка, вымазал лицо. Затем смыл землю и проделал всю эту процедуру сначала. Потом ещё и ещё раз. Результат получился вполне утешительный. Тот, кто взглянул бы сейчас на лицо Тима, наверное, решил бы, что он только что переболел оспой. Короче говоря, теперь Тим с головы до ног был матросом пассажирского флота.
    Оставалось только как следует обдумать, что взять с собой. Ведь он никогда уже больше не вернётся в этот отель. Тим понимал, что в ту самую минуту, как к нему возвратится смех, роль богатого наследника будет доиграна до конца. И это его нисколько не огорчало. Так что же взять с собой? Он решил не брать ничего, кроме некоторых документов: паспорта, контракта о проданном смехе, контракта о покупке пароходства «ГГП» и третьего контракта о приобретении кукольного театра. Да ещё таинственную крошечную записочку, исписанную микроскопическими каракулями. Аккуратно сложив бумаги, Тим засунул их в глубокий задний карман своих флотских брюк и тщательно его застегнул.
    Итак, Тим был вполне готов к самому серьёзному шагу в своей жизни. Тем временем стрелка часов подошла к одиннадцати. Да, оставалось ещё одно дело: он быстро выкурил одну за другой три сигареты. Теперь от него пахло табаком и голос его стал немного сиплым. Вообще-то он не курил, но на столе в его номере всегда стоял палисандровый ящичек с сигаретами для посетителей.
    Теперь надо было выйти из отеля так, чтобы этого не заметили шпики. Пока он курил, стрелка часов подвинулась к четверти двенадцатого. Вылезти из окна слишком рискованно — его могут увидеть. Значит, остаётся только один путь — через отель. Необходимо как-то отвлечь сыщика в коридоре. И Тим уже придумал, как это сделать. Он написал коротенькое письмецо барону с пожеланием скорейшего выздоровления и позвонил мальчику-лифтёру. Тем временем стрелка дошла до половины двенадцатого. Мальчик, явившийся по звонку, был примерно одного возраста с Тимом, но казался гораздо моложе. Рыжий, курносый, с лукавым веснушчатым лицом, он очень понравился Тиму.
    — Не согласитесь ли вы за двести марок разыграть небольшой спектакль?
    Это были все его деньги, больше у Тима ничего не осталось. Лицо боя расплылось в улыбке.
    — А что надо делать?
    — Тут, поблизости от моей двери, стоит шпик…
    — Ну как же, знаю, — сказал паренёк и улыбнулся ещё шире.
    — Ну так вот, его надо отвлечь. Возьмите-ка вот это письмо и засуньте его за обшлаг рукава вашей куртки так, чтобы краешек торчал. Если сыщик спросит, кому вы несёте письмо — а уж он обязательно спросит, я его знаю, — притворитесь растерянным и сделайте вид, что никому не должны его показывать. И тут же быстрым шагом направляйтесь по коридору за угол. Шпик, конечно, побежит за вами и станет предлагать вам деньги, чтобы вы дали ему прочесть письмо.
    — Это уж наверняка, мистер Браун.
    — Вот именно. Я в этом не сомневаюсь. И я очень прошу вас: переругивайтесь с ним до тех пор, пока я не выйду из номера и не улизну из отеля чёрным ходом. Письмо он, разумеется, может прочесть.
    Курносый весело встряхнул рыжим чубом.
    — Значит, мне надо задержать его минут на пять. Есть такое дело! Тем временем я могу с ним поторговаться. А потому с меня хватит и ста марок — больше не давайте.
    Тим хотел было что-то возразить, но бой не дал ему и рта раскрыть.
    — Да нет, правда не надо! Сто марок — это и так много. Посмотреть, как вы вырядились, — вряд ли вы собираетесь жить среди богачей. А значит, вам очень даже пригодятся на первых порах эти деньги.
    — Может быть, вы и правы, — ответил Тим. — Ну что ж, большое спасибо. Вот письмо, вот сто марок. А когда вы заманите шпика за угол, притворитесь, пожалуй, что у вас приступ кашля.
    — Всё будет о’кей, мистер Браун!
    Бой сунул деньги в верхний карман куртки, а письмо — за обшлаг. Потом он протянул руку Тиму, хотя это было против правил, и сказал:
    — Желаю удачи!
    — Да, удача мне очень нужна, — серьёзно ответил Тим и крепко пожал ему руку.
    Когда бой вышел, Тим приложил ухо к двери и прислушался. Сердце его громко стучало. Наконец он услышал лающий кашель. Часы показывали без четверти двенадцать. Он осторожно приоткрыл дверь. В коридоре никого не было.
    Тим выскользнул за дверь и, чтобы не терять времени, не стал её даже запирать. Сделав несколько шагов, он оказался на лестнице чёрного хода. «Выбирай чёрный ход и задворки», — он выполнил всё в точности.
    Никто не задержал его. Коридорная, когда он пробормотал на ходу: «Добрый вечер!» — как видно, его не узнала.
    Мостовая блестела под фонарём — моросил мелкий дождик. Какой-то человек с зонтом стоял на другой стороне улицы. В эту минуту он как раз отвернулся. В свете фонаря блеснул ободок его очков.
    Только не бежать! Плестись, насвистывать — разыгрывать моряка. Тим огляделся, словно не зная, в какую сторону направиться, и, насвистывая, повернул в сторону ратуши. Шагов за собой он не слышал. А обернуться назад не решался. Он шагал неторопливо, вразвалочку, пока не свернул в какой-то переулочек, и только тут бросился бежать.
    Добежав до площади перед ратушей — часы на башне как раз начали бить полночь, — он остановился. Здесь, на площади, стояло в ряд несколько такси. Но лишь у одного из них был заведён мотор. Тим медленно подошёл к этой машине и сразу узнал за рулём Джонни, хотя тот был тоже переодет.
    Часы на башне ударили в последний раз. Наступила полночь — «чёрный час трамваев». Тим открыл дверцу и сел рядом с шофёром.
    — Извините, — сказал Джонни, — машина занята. Пересядьте, пожалуйста, в другую!
    Говоря это, он даже не взглянул на пассажира; он с нетерпением всё ещё искал кого-то глазами на площади.
    — «Прибудь в „Гусь, гусь — приклеюсь, как возьмусь!“» — негромко ответил Тим.
    Джонни так и подскочил на месте.
    — Чёрт возьми, Тим! Ну и вид у тебя, парень!
    — У горничной из отеля, Джонни, жених в пассажирском флоте.
    — Кто-нибудь следит за тобой?
    — Как будто бы нет.
    Машина мчалась мимо редких освещённых витрин; затем у Релингсмаркта круто свернула направо, в сторону гавани.
    — А за тобой, Джонни?
    — Возможно, Тим. У меня уже примерно с час такое чувство, словно за мной наблюдают. Но это ведь только чувство, понимаешь? Пока я не заметил ни подозрительной машины, ни человека, который бы за мной следовал. И всё-таки мы сейчас свернём в боковую улицу.
    Теперь, рядом с рулевым, Тим почувствовал себя спокойнее. Он представлял себе раньше эту поездку ночью в такси гораздо драматичнее. И хотя они ехали сейчас по таинственным, тёмным переулкам, это были, пожалуй, самые безмятежные минуты за последние сутки — сутки, похожие на приключенческий роман.
    Джонни вёл машину твёрдой, уверенной рукой, всё увеличивая скорость. Время от времени он поглядывал в зеркало. Нет, как будто никто их не преследовал.
    Но машина, внезапно вынырнувшая откуда-то из переулка, уже ехала за ними на некотором расстоянии с потушенными фарами.
    Несколько раз Тим пытался задать Джонни вопрос о Крешимире. Но тот перебивал его:
    — Погоди-ка, вот сейчас увидишь его самого! Погоди, Тим, очень тебя прошу!
    — А можно спросить тебя, Джонни, про другое — не про Крешимира?
    — Про что же?
    Они проезжали уже район Альтоны.
    — Откуда ты узнал, что мы с бароном прилетели на самолёте?
    Рулевой улыбнулся:
    — Ты помнишь человека по имени Селек Бай?
    — Ещё бы!
    — Он связался с нами по телефону и сообщил нам об этом. Когда приземлился ваш самолёт, мы наняли все такси, стоявшие возле аэродрома, и вам пришлось волей-неволей сесть в мою машину, вернее, не мою, а моего тестя.
    — А откуда вы узнали, что мы наймём такси? Ведь обычно мы ездим на машинах фирмы.
    — Селек Бай знал, что вы прибываете в Гамбург инкогнито, Тим. Даже фирма не была извещена о вашем прибытии. Мысль напустить на барона твою мачеху тоже принадлежит Селек Баю. Пригодилось это тебе на что-нибудь?
    — Нет, Джонни, ничего мне не помогло. И если уж Крешимир мне не поможет, тогда…
    — Даю голову на отсечение, Тим… Ладно, не будем пока больше говорить об этом. Погоди немного.
    Они были уже совсем близко от шоссе, проходившего по берегу Эльбы, совсем близко от предместья Овельгёне.
    Вдруг Джонни ни с того ни с сего рассмеялся.
    — Что с тобой?
    — Да я вспомнил про твою сделку с бароном! Как ты променял свои акции на пароходство! Я, конечно, тут же вмешался и сразу назвал пароходство, про которое знал наверняка, что его вот-вот продадут. Ты и в самом деле получил его?
    — Контракт лежит у меня в кармане, рулевой!
    — Здорово! «ГГП» — это ведь прямо клад, а не пароходство! Если тебе понадобится рулевой…
    Они уже выехали на шоссе, тянувшееся вдоль берега Эльбы, и теперь Джонни заметил в зеркало машину с потушенными фарами, следовавшую за ними на некотором расстоянии.
    Он ничего не сказал Тиму, только ещё увеличил скорость и теперь то и дело поглядывал в зеркало.
    Тим что-то говорил, но Джонни его не слушал. Он увидел, что машина, шедшая сзади, тоже увеличила скорость и понемногу их нагоняет.
    Тормоза заскрежетали и взвизгнули. Свободной рукой Джонни удержал Тима, чтобы тот не налетел лбом на ветровое стекло. Такси резко остановилось. Машина без фар пронеслась мимо.
    — Вылезай! — рявкнул Джонни.
    До них донёсся скрежет и визг тормозов другой машины.
    Рулевой, схватив Тима за руку, потащил его за собой. Они помчались по шоссе, спустились бегом по крутой узкой лестнице вниз, к набережной, бросились вправо через кустарник, перемахнули через невысокую каменную ограду, очутились в длинном пивном погребе, выскочили в другую дверь и, ещё раз перескочив через ограду, побежали вниз по замшелой каменной лесенке, ещё круче прежней.
    — Что случилось, Джонни? Нас всё-таки кто-то преследует?
    — Молчи, Тим, береги дыхание. Мы выиграли время, надо этим воспользоваться. Внизу стоит Крешимир.
    Тим споткнулся. Джонни подхватил его на руки и сбежал с ним с последних ступенек. Взгляд Тима упал на освещённую табличку, прибитую внизу лестницы: «Чёртов спуск».
    Джонни поставил Тима на землю и свистнул. Где-то поблизости раздался ответный свист.
    — Тут же исполняй, что скажет Крешимир! — шепнул Джонни.
    Из темноты вынырнули две фигуры: Крешимир и господин Рикерт.
    — Давай руку, Тим! Держи со мной пари, что ты получишь назад свой смех. Быстрее! — Это был родной голос — голос Крешимира.
    Тим в смятении протянул ему руку.
    — Держу пари…
    — Стой! — раздалось на самом верху лестницы. — Стой!
    Но никого не было видно.
    Крешимир сказал спокойно и твёрдо:
    — Держу пари, что ты никогда не получишь назад свои смех, Тим! На один грош!
    — А я держу пари…
    — Стой! — снова донеслось сверху.
    — Не слушай, продолжай! — шепнул Джонни.
    — А я держу пари, Крешимир, что верну назад мой смех! На один грош!
    Джонни разнял руки спорящих. И вдруг наступила зловещая тишина.
    Тим заключил пари, как ему подсказали, но он всё ещё не понимал, что случилось. Он стоял растерянный и онемевший. Три дорогих лица, едва освещённые светом далёкого фонаря, были обращены к нему с выражением ожидания. Его же лицо находилось в тени, только кусочек лба белым пятнышком светился в темноте.
    Господин Рикерт не сводил взгляда с этого бледного лба. Он уже видел однажды лицо Тима, освещённое точно так же. Во время спектакля, кукольного театра — в задней комнате трактира, в нескольких шагах от которого они сейчас стояли. «Так человек природой награждён: когда смешно, смеяться может он!» «О, неужели он может наконец смеяться?..» — с тревогой и надеждой думал господин Рикерт.
    И Крешимир, и Джонни тоже не отрывали глаз от освещённого лба Тима — единственного пятнышка на его лице, белевшего в темноте.
    Тим стоял, опустив глаза в землю. И всё-таки он чувствовал на себе эти спрашивающие взгляды. У него было смутное чувство, будто что-то должно сейчас подняться в нём, выйти из неволи, что-то тихое, лёгкое, свободное, словно птица, словно щебет ласточки, рвущийся на простор. Но сам Тим был как бы ещё слишком тяжёл для этого, и он чувствовал себя беспомощным. Да, он услышал их, эти переливы с весёлым, захлёбывающимся смешком на конце. Но он словно всё ещё не владел своим прежним смехом: скорее это смех овладел им. Теперь, когда наступил долгожданный, выстраданный за долгие годы миг, Тим почувствовал, что сам он ещё к нему не готов. Нет, он не смеялся — его сотрясал смех. Пришёл час его счастья, а он… он был отдан на произвол этому счастью. Тогда, в кукольном театре, он заметил, как внешне, мимикой и движениями, смех похож на плач. Теперь ему казалось, что смех и плач — это почти одно и то же: он плакал и смеялся одновременно. Слёзы катились по его щекам; он бессильно опустил руки; он даже не смотрел на своих друзей. У него было такое чувство, словно он рождается заново.
    И тут произошло нечто удивительное: Тим увидел сквозь слёзы, застилавшие ему глаза, три светлых лица, приблизившиеся к его лицу, и вдруг почувствовал, что настоящее смещалось с прошлым. Он снова был маленьким мальчиком и стоял перед окошком кассы на ипподроме: он выиграл деньги, очень много денег. Он плакал от счастья, что выиграл, и от горя, что отец его умер и уже никогда больше не разделит с ним его счастья. И тогда он услышал скрипучий, гортанный голос: «Э, парень, кому привалило такое счастье, тому уж хныкать не след…»
    Тим поднял глаза. Из какого-то уголка его памяти должен был сейчас возникнуть человек с помятым лицом и в помятом костюме. Но образ этого человека то и дело расплывался. Вместо него перед глазами Тима вставал другой образ: живой, огромный Джонни. И когда он увидел рулевого Джонни, к нему снова вернулось настоящее: ночь перед трактиром в Овельгёне, свет на лестнице, ведущей вверх, в темноту, и трое друзей, — на их лицах, казалось, вот-вот проступит нерешительная улыбка.
    Его возвращённый смех был словно буря. А теперь наступило затишье, буря улеглась. Тим снова почувствовал власть над своим смехом. Он вытер рукой слёзы и спокойно спросил:
    — Помните, господин Рикерт, что я обещал вам, когда уезжал из Гамбурга?
    — Нет, Тим.
    — Я сказал: когда я вернусь, я буду смеяться. И теперь я смеюсь, господин Рикерт! Я смеюсь, Крешимир! Джонни, я смеюсь! Только… — переливы со счастливым, захлёбывающимся смешком помешали ему говорить, — только я сам не пойму, как это случилось…
    Друзья Тима, начинавшие уже бояться, как бы он не потерял от счастья рассудок, очень обрадовались, что он снова говорит так разумно.
    — Ты давно уже мог бы смеяться, — улыбаясь, сказал Крешимир.
    — Не понимаю.
    — Ну-ка повтори, какое пари ты со мной заключил, Тим?
    — Я поспорил с тобой, что получу назад свой смех.
    — Верно. Что должно было случиться, если бы ты выиграл?
    — Я получил бы назад мой смех. И я правда его получил!
    — Но ты получил бы его и в том случае, если бы проиграл, Тим!
    И тут Тима осенило. Он со смехом ударил себя по лбу и крикнул:
    — Ну конечно! Ведь проигранное пари должно было вернуть мне мой смех. Значит, я мог поспорить с любым человеком, что получу мой смех назад! И всё равно — проиграл бы я или выиграл — мой смех вернулся бы ко мне!
    — Нет, парень, — сказал Джонни, — не так-то уж всё это просто. Ты никак не мог бы поспорить с первым попавшимся человеком. Ведь тогда бы ты выдал себя, сказав, что твой смех тебе не принадлежит. А этого сделать ты не мог. Спорить можно было только с тем, кто сам догадался про твой контракт с Тречем.
    — Со мной, — добавил Крешимир, — дело было верное! Успех был обеспечен!
    Теперь, когда к Тиму снова вернулся смех и он словно выздоровел, он понял вдруг, как всё это было просто. А он-то в смятении и отчаянии столько лет пробирался окольными путями, вместо того чтобы выйти на прямую дорогу! Он-то разрабатывал запутанные планы, в которых ворочал акциями и миллионами! А смех, оказывается, можно было вернуть назад куда более лёгким способом, и стоило это дешевле, чем сто граммов маргарина, — всего один грош.
    Значит, так дешёв смех, если считать на деньги. Но настоящую его цену не измерить никакими миллионами. «Смех, — сказал тогда Селек Бай, — это не маргарин, не товар для купли-продажи… Смехом не торгуют. Его можно только заслужить».

  3. Tejurus Ответить

    #сапер
    Фауст для самых маленьких.
    Детская сказка о том, что есть вещи дороже денег.
    Мальчонке Тиму не повезло в жизни. Сначала он потерял маму. Затем обзавёлся мачехой и сводным братом, которые вовсе не красили его жизнь. А потом он потерял и отца… Ко всему этому, парень ощущал на своей шкуре безденежье, в которое попала семья. Единственное, что было к него, казалось бы, не отнять – это весёлый нрав и жизнерадостный смех… Но тут появился клетчатый и предложил странную сделку – продать смех в обмен на способность выиграть любое пари! Стоило ли одно другого?
    Ну, предполагаемый ответ вполне понятен. Хотя, сначала это может показаться совершенно не очевидным. У парня покупают не сердце же, не доброту, не ум… Просто смех. Можно же быть счастливым, не смеясь? Но получается, что все несколько сложнее. Нравится вам дружески болтать с исключительно угрюмым индивидом? Что чувствуете вы, когда все веселятся, а вам – в силу каких-то внутренних причин – веселье это недоступно? Зачем, в конце концов, этому странному “клетчатому” смех мальчишки? Ого, а это уже морально-этический аспект про ответственность за то, чтобы ваше “имущество” не попало в чужие руки и не принесло кому-то горе.
    В общем, главный посыл – деньги не равно счастье, продажа души ни к чему хорошему не ведёт, а обыграть нечистого и исправить совешренную ошибку ой как непросто…
    Хотя, надо сказать, отождествление смех-душа несколько сомнительное. Но, думаю, это именно потому, что книга детская. Как ещё объяснить малышам, что без души жить будет плохо? Что вообще такое душа? А смех – это что-то настолько естественное для ребенка, что ситуация сразу обретает конкретику. Без всяческих сложных абстракций.
    При этом книга, вообще-то, не по-детски жесткая. Судьбу малышу нарисовали такую трудную, и хоп – он уже должен быть готов противостоять самому черту. И как же он это должен был взрастить в себе такое умение в столь юном возрасте? Ему-то даже и посоветоваться не с кем. Но нет, извольте – распознай, прояви стойкость, просчитай последствия, откажись… Как? Не смог? Поплатись! Просто-таки готовый комплекс вины для пацана. Это, на самом деле, минус книги. Нежнее надо с малышами, нежнее.
    Но что мне понравилось, так это аллюзии на Фауста и на булгаковских персонажей. Вот этот контракт, эта обработка жертвы в “злачном месте”, клетчатый, опять же, да и толстый кот тоже присутствовал. Такие пасхалочки, которые, внезапно встретившись, заставляют улыбнуться. Еще из таких жирненьких плюсов – приземленные и понятные мотивы Треча. Никакой вам метафизики и вселенского зла – вполне коммерческий и беспринципный расчет. Это как-то правдоподобнее, нежели – бессмысленное “хочу погубить как можно больше душ”. Ну и конечно, способ обдурить черта прост и изящен. Казалось бы – очевидная штука, но так вот вдруг в голову не приходит.
    В сухом остатке – приятная книжка, оставившая хорошее послевкусие, и такая, знаете, вызывающая желание прочитать и обсудить ее в какой-то момент с гипотетическими детьми.

  4. VideoAnswer Ответить

  5. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *