Надобно посмотреть в каком духе пишут сами приверженцы?

14 ответов на вопрос “Надобно посмотреть в каком духе пишут сами приверженцы?”

ANKLLAW 20-02-2020 Ответить

Эта категория ароматов состоит в основном из насыщенных древесных нот — кедра, сандалового дерева, можжевельника, сосны, ветивелии. Для полного раскрытия придания духам оживления, их дополняют другими оттенками, например, цитрусовыми нотами (лимона, лайма, грейпфрута) или цветочными запахами (ириса, лаванды, пачули).
Древесные духи – это глубина и спокойствие. Ароматы с древесной нотой чаще всего создают для мужчин. English Laundry (Британия) представляет одну из образцовых линеек запахов для женщин и мужчин этого типа – «Arrogant». Он прекрасно подойдет людям после 30, уверенным и уравновешенным, будет уместен в любой обстановке и создаст вокруг себя хорошую рабочую атмосферу.

Озоновые

Ароматы этой категории появились не так давно. Благодаря развитию индустрии искусственного синтезирования молекул для создания запахов, стало возможным выделение этого типа в отдельную категорию.
Эффектный, легкий, свежий, почти невесомый флюид озона, похож по ощущениям на прохладу после дождя, воздух надвигающейся грозы или чистую свежесть горного ветерка. Такой эффект, помимо созданных в лаборатории эффектов, дополняют натуральными цитрусовыми, розовыми, мятными аккордами, а также нотами зеленого чая. Такой необычный энергичный, искрящийся и немного романтичный аромат подойдет молодым людям любого пола. Однако найти чистый озоновый тип духов будет не так просто.
Фирма S.T. Dupont из Франции создала отличный пример озонового парфюма -«Essence Pure Homme».

Фужерные или Папоротниковые

«Фужерный» и «папоротниковый» в данной категории скорее метафора. Это комбинация растительных, терпких нот в сочетании с утонченными ароматами цветов и деревьев. Хорошо дополняет фужерный парфюм бергамот, дубовый мох, цветы лаванды, пачули, кумарин и ладан.
Итальянская фирма, выпускающая косметику и парфюмерию Bottega Verde, создала образцовый папоротниковый парфюм «UOMO-Madera Marina». Он идеально подойдет спортсменам, путешественникам.
Считается, что фужерные духи больше подходят лицам мужского пола. В женских линейках такой тип сочетают с семействами древесными и пряными.

Зеленые или Травяные

Эта категория отличается горьковатым, насыщенным вкусом свежей зелени. Это может быть запах только что скошенной свежей травки, осеннего сена или опавших листьев. Их часто дополняют ароматами мха, цветов, деревьев, акцентами цитрусовых. Этот запах скорее создан для того, чтобы раскрыть и освежить цветочные, древесные и цитрусовые категории. В качестве отдельного типа парфюмерии встречается редко.
Пример парфюмерии зеленого типа -«Green Tea Intense», который выпускает парфюмерная фирма из Америки Elizabeth Arden.
Невесомые, легкие травяные запахи подходят девушкам и юношам от 14 до 25 лет на каждый день. Такие духи не вызывают раздражения и будут уместны и на учебе, и на работе, и на ужине.

Кожаные

Это один из самых редких типов духов. Нестандартные ингредиенты и акценты создают сложности в их выпуске. Несмотря на то, что сейчас он находится на пике популярности и многие производители занимаются разработками духов на его основе, встретить такой запах на полках в женском отделе очень сложно. А в отделах мужских, и на полках с ароматами унисекс, кожаный тип духов можно встретить в сочетании с запахом сухого табака, тонкими цветочными нотами. С категорией кожаных запахов хорошо сочетается дым костра, березовый деготь, мох, можжевельник и обуглившаяся древесина.
Фирма из Аргентины La Martina выпускает «Bayres Hombre» – прекрасный пример кожаных духов. Такой аромат может позволить себе приобрести яркая, волевая, уверенная в себе и независимая женщина, которую не испугает сложная композиция аромата.
Кроме того, этот парфюм будет прекрасным подарком мужчине средних лет сильному, смелому и целеустремленному.
Кожаная категория практически никогда не сочетается с другими семействами, поскольку сухой, естественный и специфический запах сам по себе является уникальным. Духи этого типа лучше всего подходят для вечернего приема, ужина или похода в театр.

Мускусные

Мускус – это тот афродизиак, который животные (косули, выхухоли, бобры, олени) используют в жизни для привлечения противоположного пола.
Изначально в натуральном виде его добывали их настоящих желез животных. Но сегодня более популярны другие два вида мускусных ароматов: цветочные и синтетические. Такие виды более приятные, а также не столь затратны в производстве. Растительный мускус производят из гальбанума, гибискуса и цветов амбретты. Синтетический аромат – химическим путем в специальных лабораториях.
Эта категория была создана, чтобы дополнять и раскрывать другие виды парфюмов. Мускусный запах прекрасно подчеркивает ароматы цветочные и древесные, придает им чувственность и мягкое звучание. Французские парфюмеры из Montale создали «Musk to Musk» — прекрасный пример мускусного типа духов. Мускусные запахи производители считают более подходящими для женщин.

Пряные

В неизменном виде категорию пряных ароматов встреть не просто. Чаще его используют с другими типами парфюма для создания богатой композиции. Основой этой категории являются цветы и специи, имеющие яркий, пряный запах: имбирь, гвоздика, корица. Такой тип хорошо сочетается с семействами цветов и деревьев, а также восточными запахами.
Пряные духи подойдут людям после 30, женщинам лучше выбирать сочетание их с восточными и цветочными нотами, а мужчина – с древесными.

Цитрусовые

Категория цитрусовых отличается яркими, бодрящими, чуть горькими ароматами. Для их создания используют натуральные эссенции, которые извлекают из плодов и цветов лимонового дерева, помело, апельсина, бергамота, лайма и др. Это семейство парфюмеры используют при создании духов в стиле унисекс. Цитрусовые запахи прекрасно смотрятся отдельно и в сочетании с другими категориями.
Совет: Цитрусовый аромат универсальный. Он подойдет практически любому человеку, придаст заряд бодрости, свежесть и энергию в теплое время года.
Итальянская парфюмерная компания Acqua di Parma выпускает беспроигрышный цитрусовый аромат «Colonia Assoluta», который чаще всего выбирают молодые люди на каждый день.

Гурманские

Шоколад, масло какао, пчелиный мед и воск, парное молоко, кокосовая стружка, конфеты, мороженое – все это основа гурманских запахов. Такие приторные и сладкие, возбуждающие аппетит ароматы в неизменном виде используются редко. Цветочные или восточные категории хорошо смягчают и усложняют гурманский тип парфюма.
Такие сладкие аккорды рассчитаны на женскую аудиторию сладкоежек. В мужской парфюмерии их используют разве что в сочетании с древесными, цветочными, пряными или кожными запахами.
Американская парфюмерная фирма Roxana Illuminated Perfume, которая делает акцент на натуральности производства духов, выпускает идеальный пример гурманского запаха «Figure: Cerise».

Цветочные

Цветочная категория – самая распространенная среди всех ароматов. Экстракты цветов фрезии, орхидеи, нарцисса, розы, лаванды, легкие или насыщенные, прекрасны и сами по себе, и в сочетании с любыми другими категориями ароматов.
Цветочные запахи подходят для любого времени суток. Они способны подчеркивать неповторимость и женственность их обладательницы. В мужской парфюмерии цветочные ноты освежают и придают густоту основному аромату.

Фруктовые

Это прежде всего моно-ароматы самых разных фруктов, а также мультифруктовые смешения. Лучше всего такие ноты сочетаются с аккордами цветов, дерева, фужерными и водными ароматами. Фруктовые запахи больше подходят женщинам, хотя применяются и в мужской парфюмерии.

Шипровые

Бергамот, кора и мох дуба – основа шипровых запахов. Это всегда контрастные чуть-чуть цитрусовые и свежие духи с нотами зелени, дерева и цветов. В комбинации с другими категориями ароматов они используются как в мужской, так и в женской категории парфюмов.
Примеры аромата из этой категории «Miss Dior» от Christian Dior. Духи с шипровой нотой подойдут бизнесменам и просто общительным людям.

Экзотические

Их отделяют от цветочных и фруктовых в основном в интересах маркетинга. Необычные компоненты, экстракты экзотических плодов и цветов, нестандартные сочетания с другими категориями создают экзотический тип парфюма.
Такие ароматы как «Folavril» от Annick Goutal чаще всего носят яркие, необычные, неординарные и смелые женщины.

Альдегидные

Благодаря развитию химии, совсем недавно возникла новая категория ароматов на основе синтетических соединений. Альдегиды позволяют создавать абсолютно любые запахи и смешивать их между собой. Такое производство гораздо дешевле и проще натурального и позволяет сильно расширить рынок парфюмерии.
Уникальная парфюмерия — Молекула, создающая для леди ее неповторимый запах. Стать обладательницей единственного в мире аромата поможет Escentric molecules.

Ноты в описаниях ароматов

Хороший аромат состоит из нескольких «нот». Чтобы описать запах, необходимо его нанести и дождаться раскрытия их всех (на это уходит примерно 10-15 минут):
Первая ступень – верхняя нота. Это самое первое впечатление от аромата, которое длится меньше минуты. Верхняя нота испаряется, как только мы открываем флакон с духами. Она нужна для подготовки обоняния к восприятию главного аромата.
Вторая ступень – нота сердца. Наступает мгновенно, после первой, когда парфюм начинает взаимодействовать с человеческой кожей. В ноте сердца обычно используют самые дорогие и труднолетучие вещества.
Третья ступень – базовая нота. Это тот стойкий запах, который Вы будете носить весь день. Он раскрывается обычно через 8-10 минут после нанесения на кожу.Третья нота помогает раскрыться ноте второй ступени и подчеркнуть темперамент и утонченность аромата.
De1arnish 20-02-2020 Ответить

(1)Я получил недавно письмо, в котором школьница пишет о своей подруге. (2)Учительница литературы предложила этой подруге написать сочинение об очень крупном советском писателе. (3)И в этом сочинении школьница, отдавая должное и гениальности писателя, и его значению в истории литературы, написала, что у него были ошибки. (4)Учительница сочла всё это неуместным и очень её бранила. (5)И вот подруга той школьницы обращается ко мне с вопросом: можно ли писать об ошибках великих людей? (6)Я ей ответил, что не только можно, но и нужно писать об ошибках великих людей, что велик человек не тем, что он ни в чём не ошибался. (7)Никто не свободен от ошибок в нашей жизни, в нашей сложной жизни. (8)Что человеку важно? (9)Как прожить жизнь? (10)Прежде всего – не совершить никаких поступков, которые бы роняли его достоинство. (11)Можно не очень много сделать в жизни, но если ты не делаешь ничего, даже мелкого, против своей совести, то уже этим самым ты приносишь колоссальную пользу. (12)Даже в обыденной нашей, повседневной жизни. (13)А ведь в жизни могут быть и тяжёлые, горькие ситуации, когда перед человеком стоит проблема выбора – быть обесчещенным в глазах окружающих или в своих собственных. (14)Уверен, что лучше быть обесчещенным перед другими, нежели перед своей совестью. (15)Человек должен уметь жертвовать собой. (16)Конечно, такая жертва — это героический поступок. (17)Но на него нужно идти. (18)Когда я говорю о том, что человек не должен идти против своей совести, не должен совершать с ней сделку, я вовсе не имею в виду, что человек не может или не должен ошибаться, оступаться. (19)Никто не свободен от ошибок в нашей сложной жизни. (20)Однако человека, который оступился, подстерегает серьёзнейшая опасность: он нередко приходит в отчаяние. (21)Ему начинает казаться, что все кругом подлецы, что все лгут и скверно поступают. (22)Наступает разочарование, а разочарование, потеря веры в людей, в порядочность — это самое страшное. (23)Да, говорят: «Береги честь смолоду». (24)Но если даже не удалось сберечь честь смолоду, её нужно и можно вернуть себе в зрелом возрасте, переломить себя, найти в себе смелость и мужество признать ошибки. (25)Я знаю человека, которым сейчас все восхищаются, которого очень ценят, которого и я в последние годы его жизни любил. (26)Между тем в молодости он совершил дурной поступок, очень дурной. (27)И он мне потом рассказал об этом поступке. (28)Сам признался. (29)Позже мы плыли с ним на теплоходе, и он сказал, опершись на поручни палубы: «А я думал, что вы со мной и разговаривать не станете». (30)Я даже не понял, о чём он: моё отношение к нему изменилось гораздо раньше, чем он признался в грехах молодости. (31)Я уже сам понимал, что он многое не осознавал из того, что делал… (32)Путь к раскаянию может быть долгим и трудным. (33)Но как же украшает мужество признать свою вину – украшает и человека, и общество. (34)Тревоги совести… (35)Они подсказывают, учат; они помогают не нарушать этических норм, сохранять достоинство – достоинство нравственно живущего человека.
(по Д.С. Лихачёву*)
* Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906–1999) – советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН.
Kamen' 20-02-2020 Ответить

(1)Я получил недавно письмо, в котором школьница пишет о своей подруге. (2)Учительница литературы предложила этой подруге написать сочинение об очень крупном советском писателе. (3)И в этом сочинении школьница, отдавая должное и гениальности писателя, и его значению в истории литературы, написала, что у него были ошибки. (4)Учительница сочла всё это неуместным и очень её бранила. (5)И вот подруга той школьницы обращается ко мне с вопросом: можно ли писать об ошибках великих людей? (6)Я ей ответил, что не только можно, но и нужно писать об ошибках великих людей, что велик человек не тем, что он ни в чём не ошибался. (7)Никто не свободен от ошибок в нашей жизни, в нашей сложной жизни. (8)Что человеку важно? (9)Как прожить жизнь? (10)Прежде всего – не совершить никаких поступков, которые бы роняли его достоинство. (11)Можно не очень много сделать в жизни, но если ты не делаешь ничего, даже мелкого, против своей совести, то уже этим самым ты приносишь колоссальную пользу. (12)Даже в обыденной нашей, повседневной жизни. (13)А ведь в жизни могут быть и тяжёлые, горькие ситуации, когда перед человеком стоит проблема выбора – быть обесчещенным в глазах окружающих или в своих собственных. (14)Уверен, что лучше быть обесчещенным перед другими, нежели перед своей совестью. (15)Человек должен уметь жертвовать собой. (16)Конечно, такая жертва — это героический поступок. (17)Но на него нужно идти. (18)Когда я говорю о том, что человек не должен идти против своей совести, не должен совершать с ней сделку, я вовсе не имею в виду, что человек не может или не должен ошибаться, оступаться. (19)Никто не свободен от ошибок в нашей сложной жизни. (20)Однако человека, который оступился, подстерегает серьёзнейшая опасность: он нередко приходит в отчаяние. (21)Ему начинает казаться, что все кругом подлецы, что все лгут и скверно поступают. (22)Наступает разочарование, а разочарование, потеря веры в людей, в порядочность — это самое страшное. (23)Да, говорят: «Береги честь смолоду». (24)Но если даже не удалось сберечь честь смолоду, её нужно и можно вернуть себе в зрелом возрасте, переломить себя, найти в себе смелость и мужество признать ошибки. (25)Я знаю человека, которым сейчас все восхищаются, которого очень ценят, которого и я в последние годы его жизни любил. (26)Между тем в молодости он совершил дурной поступок, очень дурной. (27)И он мне потом рассказал об этом поступке. (28)Сам признался. (29)Позже мы плыли с ним на теплоходе, и он сказал, опершись на поручни палубы: «А я думал, что вы со мной и разговаривать не станете». (30)Я даже не понял, о чём он: моё отношение к нему изменилось гораздо раньше, чем он признался в грехах молодости. (31)Я уже сам понимал, что он многое не осознавал из того, что делал… (32)Путь к раскаянию может быть долгим и трудным. (33)Но как же украшает мужество признать свою вину – украшает и человека, и общество. (34)Тревоги совести… (35)Они подсказывают, учат; они помогают не нарушать этических норм, сохранять достоинство – достоинство нравственно живущего человека.
(по Д.С. Лихачёву*)
* Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906–1999) – советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН.
Spreme 20-02-2020 Ответить

(1)Скажу «Таня» — и распахнётся что-то… (2)Словно откроешь утром плотные шторы — и свет ворвётся в дом.
(3)С Таней мы знакомы с детского садика: ещё совсем крохами ходили в одну группу. (4)Но там я её не помню, а первое воспоминание такое. (5)Мы с папой гуляли в парке, и вдруг я услышал пронзительный, яркий крик: кто-то звал меня. (б)Оказывается, это какая-то девчонка меня окликала.
(7)Впервые меня так радостно звали. (8)Она махала рукой и даже слегка подпрыгивала от радости, держась за руку своего папы.
(9)Мой отец сказал:— Да это же Таня, ты с ней вместе в садик ходил!
(10)Подумаешь, важность! (11)Стоит из-за этого так орать? (12)Даже при всём снисхождении к девчонкам мне показалась такая радость неприличной. (13)Хотя, конечно, и приятно…— (14)Это он стесняется, — громко сказал мой папа, оправдывая мою сдержанность.
(15)С тех пор живёт в душе острое и яркое воспоминание: знойное лето, в сверкающих солнечных лучах горит поставленная на просвет сочная изумрудная листва… (16)Посредине аллеи словно взлетает девчонка в зелёном сиянии и мне рукою машет.
(17)С Таней мы попали в один класс и проучились вместе десять лет.(18)Но так ни разу толком и не поговорили. (19)Я посматривал на неё с таким чувством… (20)Словно знал про неё какую-то тайну: вспоминал, как она меня тогда в парке звала.
(21)Таня расцветала. (22)Большие, ясные глаза её сияли драгоценным карим цветом. (23)На щеке, у губы, у неё была родинка — очень милая, какая-то родная. (24)Родинка — смешное слово: будто бы Родина, только маленькая…
(25)Таня стала прекрасной гимнасткой, занимала первые места на соревнованиях в нашем городе. (26)Правда, я так ни разу и не удосужился сходить на её выступления…
(27)Я почему-то сразу зачислил Таню в категорию лучших девчонок: душевных, прекрасных, наделил её лучшими качествами — и потерял к ней всякий интерес. (28)В старших классах у меня возникли важные задачи: олимпиады по математике, подготовка в институт… (29)Потом я поступил в институт и на каникулах встречался с одноклассниками, видел Таню и даже как-то написал ей письмо.
(30)В ту встречу мы с ней почему-то заговорили о листьях на деревьях, и тогда я нашёл стихотворение японского поэта о прожилках на листьях, о том, как он с детства любил эти прожилки рисовать и вот теперь с удивлением разглядывает их в старости. (31)Мне показалось, что Тане это будет интересно, и я ей это стихотворение переписал…
(32)Потом я долго не приезжал домой, не видел её, только слышал, что она не выходит замуж, а все предложения отклоняет. (33)А потом вышла и работает сейчас тренером по гимнастике, маленьких девочек воспитывает в каком-то тихом городке.
(34)Сейчас я почему-то часто о ней вспоминаю. (З5)Однажды учительница нам сказала на классном часе:— А сейчас перед вами выступит чемпионка нашего города по гимнастике…
(36)И выскочила из-за двери Таня в трико и начала куролесить между рядами: ходить колесом, делать стойку на руках, а под конец уселась у доски на шпагат — с гордо отставленной головой. (37)Осанка у неё всегда была прекрасной…
(38)А когда закончила скакать, отдышалась и запела песню — громко, ясно, высоким голосом, обводя всех своими драгоценными глазами. (39)Я подумал: Таня — настоящая красавица! (40)И отвёл глаза.(41) Почему-то мне казалось, что это всё Таня делает специально для меня.(42) Наверное, я страдал тогда манией величия, ведь я занимал первые места на олимпиадах по математике» (43)Теперь я знаю, что хорошие песни относятся очень лично к каждому:Хоть та земля теплей,А родина милей,Милей — запомни, журавлёнок, это слово!
(44)Таня. (45)Так и осталась в детстве моём эта светлая тайна. (46)Почему она кричала так радостно тогда, когда увидела меня в парке?
(По Ю. Нечипоренко *)* Юрий Дмитриевич Нечипоренко (род. в 1956 г.) — русский прозаик, арт-критик, художник, культуролог.
Monos88 20-02-2020 Ответить

(1)Я получил недавно письмо, в котором школьница пишет о своей подруге. (2)Учительница литературы предложила этой подруге написать сочинение об очень крупном советском писателе. (3)И в этом сочинении школьница, отдавая должное и гениальности писателя, и его значению в истории литературы, написала, что у него были ошибки. (4)Учительница сочла всё это неуместным и очень её бранила. (5)И вот подруга той школьницы обращается ко мне с вопросом: можно ли писать об ошибках великих людей? (6)Я ей ответил, что не только можно, но и нужно писать об ошибках великих людей, что велик человек не тем, что он ни в чём не ошибался. (7)Никто не свободен от ошибок в нашей жизни, в нашей сложной жизни. (8)Что человеку важно? (9)Как прожить жизнь? (10)Прежде всего – не совершить никаких поступков, которые бы роняли его достоинство. (11)Можно не очень много сделать в жизни, но если ты не делаешь ничего, даже мелкого, против своей совести, то уже этим самым ты приносишь колоссальную пользу. (12)Даже в обыденной нашей, повседневной жизни. (13)А ведь в жизни могут быть и тяжёлые, горькие ситуации, когда перед человеком стоит проблема выбора – быть обесчещенным в глазах окружающих или в своих собственных. (14)Уверен, что лучше быть обесчещенным перед другими, нежели перед своей совестью. (15)Человек должен уметь жертвовать собой. (16)Конечно, такая жертва — это героический поступок. (17)Но на него нужно идти. (18)Когда я говорю о том, что человек не должен идти против своей совести, не должен совершать с ней сделку, я вовсе не имею в виду, что человек не может или не должен ошибаться, оступаться. (19)Никто не свободен от ошибок в нашей сложной жизни. (20)Однако человека, который оступился, подстерегает серьёзнейшая опасность: он нередко приходит в отчаяние. (21)Ему начинает казаться, что все кругом подлецы, что все лгут и скверно поступают. (22)Наступает разочарование, а разочарование, потеря веры в людей, в порядочность — это самое страшное. (23)Да, говорят: «Береги честь смолоду». (24)Но если даже не удалось сберечь честь смолоду, её нужно и можно вернуть себе в зрелом возрасте, переломить себя, найти в себе смелость и мужество признать ошибки. (25)Я знаю человека, которым сейчас все восхищаются, которого очень ценят, которого и я в последние годы его жизни любил. (26)Между тем в молодости он совершил дурной поступок, очень дурной. (27)И он мне потом рассказал об этом поступке. (28)Сам признался. (29)Позже мы плыли с ним на теплоходе, и он сказал, опершись на поручни палубы: «А я думал, что вы со мной и разговаривать не станете». (30)Я даже не понял, о чём он: моё отношение к нему изменилось гораздо раньше, чем он признался в грехах молодости. (31)Я уже сам понимал, что он многое не осознавал из того, что делал… (32)Путь к раскаянию может быть долгим и трудным. (33)Но как же украшает мужество признать свою вину – украшает и человека, и общество. (34)Тревоги совести… (35)Они подсказывают, учат; они помогают не нарушать этических норм, сохранять достоинство – достоинство нравственно живущего человека.
(по Д.С. Лихачёву*)
* Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906–1999) – советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН.
Asmaelh 20-02-2020 Ответить

(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4) А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей комнате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5) На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы даже не подходили к ней: неприкосновенность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, исключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в деревню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять километров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (11)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила невероятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разговаривать!— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, болезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?(24)Я рассказал им, как было дело.— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими серыми глазками. — (27)А ты как узнал?— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервыеобратились к нему с просьбой.— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (З5)Разрешается.(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок .
(З7)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в единственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклянная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки побольше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, даже подташнивало. (43)Скоро я впал в забытьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)Солоухин Владимир Алексеевич (1924—1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобиографическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.
VITALSAZ 20-02-2020 Ответить

(1)Я получил недавно письмо, в котором школьница пишет о своей подруге. (2)Учительница литературы предложила этой подруге написать сочинение об очень крупном советском писателе. (3)И в этом сочинении школьница, отдавая должное и гениальности писателя, и его значению в истории литературы, написала, что у него были ошибки. (4)Учительница сочла всё это неуместным и очень её бранила. (5)И вот подруга той школьницы обращается ко мне с вопросом: можно ли писать об ошибках великих людей? (6)Я ей ответил, что не только можно, но и нужно писать об ошибках великих людей, что велик человек не тем, что он ни в чём не ошибался. (7)Никто не свободен от ошибок в нашей жизни, в нашей сложной жизни. (8)Что человеку важно? (9)Как прожить жизнь? (10)Прежде всего – не совершить никаких поступков, которые бы роняли его достоинство. (11)Можно не очень много сделать в жизни, но если ты не делаешь ничего, даже мелкого, против своей совести, то уже этим самым ты приносишь колоссальную пользу. (12)Даже в обыденной нашей, повседневной жизни. (13)А ведь в жизни могут быть и тяжёлые, горькие ситуации, когда перед человеком стоит проблема выбора – быть обесчещенным в глазах окружающих или в своих собственных. (14)Уверен, что лучше быть обесчещенным перед другими, нежели перед своей совестью. (15)Человек должен уметь жертвовать собой. (16)Конечно, такая жертва — это героический поступок. (17)Но на него нужно идти. (18)Когда я говорю о том, что человек не должен идти против своей совести, не должен совершать с ней сделку, я вовсе не имею в виду, что человек не может или не должен ошибаться, оступаться. (19)Никто не свободен от ошибок в нашей сложной жизни. (20)Однако человека, который оступился, подстерегает серьёзнейшая опасность: он нередко приходит в отчаяние. (21)Ему начинает казаться, что все кругом подлецы, что все лгут и скверно поступают. (22)Наступает разочарование, а разочарование, потеря веры в людей, в порядочность — это самое страшное. (23)Да, говорят: «Береги честь смолоду». (24)Но если даже не удалось сберечь честь смолоду, её нужно и можно вернуть себе в зрелом возрасте, переломить себя, найти в себе смелость и мужество признать ошибки. (25)Я знаю человека, которым сейчас все восхищаются, которого очень ценят, которого и я в последние годы его жизни любил. (26)Между тем в молодости он совершил дурной поступок, очень дурной. (27)И он мне потом рассказал об этом поступке. (28)Сам признался. (29)Позже мы плыли с ним на теплоходе, и он сказал, опершись на поручни палубы: «А я думал, что вы со мной и разговаривать не станете». (30)Я даже не понял, о чём он: моё отношение к нему изменилось гораздо раньше, чем он признался в грехах молодости. (31)Я уже сам понимал, что он многое не осознавал из того, что делал… (32)Путь к раскаянию может быть долгим и трудным. (33)Но как же украшает мужество признать свою вину – украшает и человека, и общество. (34)Тревоги совести… (35)Они подсказывают, учат; они помогают не нарушать этических норм, сохранять достоинство – достоинство нравственно живущего человека.
(по Д.С. Лихачёву*)
* Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906–1999) – советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН.
Sh-a-d 20-02-2020 Ответить

Странным исключением из общего закона была бы литература, если бы могла производить что-нибудь замечательное, отрешаясь от жизни. Но мы уже говорили в одной из прежних статей, что таких случаев никогда и не бывало. Каким же образом может находить себе защитников так называемая теория “чистого искусства” (искусства небывалого и невозможного), требующая от литературы, чтобы она исключительно заботилась только о форме? Тут все основано на том, что приверженцы так называемого чистого искусства сами не замечают истинного смысла своих желаний или хотят вводить других в заблуждение, говоря о чистом искусстве, которого никто не знает и никто, ни сами они, не желает. Не останавливаясь на общей фразе, которою заведомо или без ведома для самих себя прикрывают они свои истинные желания, надобно ближе всмотреться в факты, свидетельствующие о их стремлениях, надобно посмотреть, в каком духе сами они пишут и в каком духе написаны произведения, одобряемые ими, и мы увидим, что они заботятся вовсе не о чистом искусстве, независимом от жизни, а, напротив, хотят подчинить литературу исключительно служению одной тенденции, имеющей чисто житейское значение. Дело в том, что есть люди, для которых общественные интересы не существуют, которым известны только личные наслаждения и огорчения, независимые от исторических вопросов, движущих обществом. Для этих изящных эпикурейцев жизнь ограничивается тем горизонтом, который обнимается поэзиею Анакреона и Горация: веселая беседа за умеренным, но изысканным столом, комфорт и женщины, – больше не нужно для них ничего. Само собою разумеется, что для таких темпераментов равно скучны все предметы, выходящие из круга эпикурейских идей; они хотели бы, чтобы и литература ограничивалась содержанием, которым ограничивается их собственная жизнь. Но прямо выразить такое желание значило бы обнаружить крайнюю нетерпимость и односторонность, и для прикрытия служат им фразы о чистом искусстве, независимом, будто бы, от интересов жизни. Но, скажите, разве хороший стол, женщины и приятная беседа о женщинах не принадлежат к житейским фактам наравне с нищетою и пороком, злоупотреблениями и благородными стремлениями? Разве поэзия, если бы решилась ограничиться застольными песнями и эротическими беседами, не была бы все-таки выразительницею известного направления в жизни, служительницею известных идей? Она говорила бы нам: “пойте и любите, наслаждайтесь и забавляйтесь, не думая ни о чем больше”; она была бы проповедницею эпикуреизма, а эпикуреизм точно так же филофоская система, как стоицизм и платонизм, как идеализм и материализм, и проповедывать эпикуреизм значит просто-напросто быть проповедником эпикуреизма, а не служителем чистого искусства.
Итак, вот к чему сводится вопрос о так называемом чистом искусстве: не к тому, должна или не должна литература быть служительницею жизни, распространительницею идей, – она не может ни в каком случае отказаться от этой роли, лежащей в самом существе ее, – нет, вопрос сводится просто к тому: должна ли литература ограничиваться эпикурейскою тенденцией), забывая обо всем, кроме хорошего стола, женщин и беседы на аттический манер с миртовыми венками на головах собеседников и собеседниц? Ответ, кажется, не может быть затруднителен. Ограничивать литературу изящным эпикуреизмом значит до нелепости стеснять ее границы, впадать в самую узкую односторонность и нетерпимость. Нет нужды на односторонность отвечать другою односторонностью; за остракизм, которому защитники так называемого чистого искусства хотели бы подвергнуть все другие идеи и направления литературы, кроме эпикурейского, нет нужды платить остракизмом, обращенным против эпикурейской тенденции, хотя она скорее всякой другой тенденции заслуживала бы осуждения, как нечто праздное и пошловатое. Нет, избегая всяких односторонностей, скажем, что эпикурейское настроение духа, существуя в жизни, имеет право выражаться и в литературе, которая должна обнимать собою всю жизнь. Но справедливость требует сказать, что вообще эпикуреизм может играть важную роль в жизни только немногих людей, расположенных к нему по натуре и обстановленных в жизни исключительно благоприятными обстоятельствами; потому и в литературе эпикурейское направление может приходиться по вкусу только немногим счастливым празднолюбцам, а для огромного большинства людей такая тенденция всегда казалась и будет казаться безвкусна или даже решительно противна. Если же речь переходит к настоящему времени, то надобно заметить, что оно решительно неблагоприятно для эпикуреизма, как время разумного движения [и борьбы], а не праздного застоя, и так как эпикуреизм в жизни для нашего времени есть занятие холодно-эгоистическое, следовательно, вовсе не поэтическое, то и в литературе эпикурейское направление нашего времени, по необходимости, запечатлевается холодною мертвенностью. Поэзия есть жизнь, действие, [борьба], страсть; эпикуреизм в наше время возможен только для людей бездейственных, чуждых исторической жизни, потому в эпикуреизме нашего времени очень мало поэзии. И если справедливо, что живая связь с разумными требованиями эпохи дает энергию и успех всякой деятельности человека, то эпикуреизм нашего времени не может создать в поэзии ровно ничего сколько-нибудь замечательного. Действительно, все произведения, написанные нашими современниками в этой тенденции, совершенно ничтожны в художественном отношении: они холодны, натянуты, бесцветны и реторичны.
Литература не может не быть служительницей того или другого направления идей: это назначение, лежащее в ее натуре, – назначение, от которого она не в силах отказаться, если бы и хотела отказаться. Последователи теории чистого искусства, выдаваемого нам за нечто долженствующее быть чуждым житейских дел, обманываются или притворяются: слова “искусство должно быть независимо от жизни” всегда служили только прикрытием для борьбы против не нравившихся этим людям направлений литературы, с целью сделать ее служительницею другого направления, которое более приходилось этим людям по вкусу. Мы видели, чего хотят защитники теории чистого искусства в наше время, и едва ли можно думать, чтобы их слова могли иметь какое-нибудь влияние на литературу, как скоро смысл этих слов открыт. Нашему времени нет никакой охоты для эпикуреизма забыть обо всем остальном, и литература никак не может подчиниться этому узкому и мелкому направлению, чуждому здоровым стремлениям века.
[Как и всякая другая достойная внимания умственная или нравственная деятельность, литература по самой натуре не может не быть служительницею стремлений века, не может не быть выразительницею его идей. Вопрос состоит только в том, каким идеям должна служить она, – таким ли, которые, не имея важного места в жизни века, сообщат и литературе, ими ограничивающейся, характер пустоты, празднословия, или тем идеям, которыми движется век. Ответ на это нимало не затруднителен: только те направления литературы достигают блестящего развития, которые возникают под влиянием идей сильных и живых, которые удовлетворяют настоятельным потребностям эпохи. У каждого века есть свое историческое дело, свои особенные стремления. Жизнь и славу нашего времени составляют два стремления, тесно связанные между собою и служащие дополнением одно другому: гуманность и забота об улучшении человеческой жизни. К этим двум основным идеям примыкают, от них получают свою силу все остальные частные стремления, свойственные людям нашего века: вопрос о народности, вопрос о просвещении, государственные, юридические стремления оживляются этими идеями, решаются на основании их, вообще интересуют собою современного человека только по мере связи их с тенденциею к гуманности и улучшению человеческой жизни. Даже отдельные науки приобретают или теряют свою относительную важность по мере того, в какой степени служат они господствующим потребностям века. То же самое замечаем в судьбе искусств: если живопись ныне находится вообще в довольно жалком положении, главною причиною тому надобно считать отчуждение этого искусства от современных стремлений. Другие искусства более или менее подверглись той же участи, как живопись, и по той же самой причине. Из всех искусств одна только литература сохраняет свое могущество и свое достоинство, потому что одна она поняла необходимость освежать свои силы живыми вдохновениями века. В самом деле, все те люди, которыми гордится новая европейская литература, – все без исключения вдохновляются стремлениями, которые движут жизнью нашей эпохи. Произведения Беранже, Жорж Санда, Гейне, Диккенса, Теккерея внушены идеями гуманности и улучшения человеческой участи. А те таланты, деятельность которых не проникнута этими стремлениями, или остались безвестны, или приобрели известность вовсе не выгодную, не создав ничего заслуживающего славы. Теперь, например, почти каждому читателю покажется нелепостью, если кто вздумал бы признавать великий талант в каком-нибудь Александре Дюма (старшем). “Это пустой болтун; романы его нелепы и ничтожны во всех отношениях и преимущественно в художественном отношении”, скажет каждый. А между тем, этот писатель без сомнения наделен от природы очень большим талантом, – но талант этот остался чужд стремлениям века, – и результатом было ничтожество его произведений.]
Andrew-2 20-02-2020 Ответить

Странным исключением из общего закона была бы литература, если бы могла производить что-нибудь замечательное, отрешаясь от жизни. Но мы уже говорили в одной из прежних статей, что таких случаев никогда и не бывало. Каким же образом может находить себе защитников так называемая теория «чистого искусства» (искусства небывалого и невозможного), требующая от литературы, чтобы она исключительно заботилась только о форме? Тут все основано на том, что приверженцы так называемого чистого искусства сами не замечают истинного смысла своих желаний или хотят вводить других в заблуждение, говоря о чистом искусстве, которого никто не знает и никто, ни сами они, не желает. Не останавливаясь на общей фразе, которою заведомо или без ведома для самих себя прикрывают они свои истинные желания, надобно ближе всмотреться в факты, свидетельствующие о их стремлениях, надобно посмотреть, в каком духе сами они пишут и в каком духе написаны произведения, одобряемые ими, и мы увидим, что они заботятся вовсе не о чистом искусстве, независимом от жизни, а, напротив, хотят подчинить литературу исключительно служению одной тенденции, имеющей чисто житейское значение. Дело в том, что есть люди, для которых общественные интересы не существуют, которым известны только личные наслаждения и огорчения, независимые от исторических вопросов, движущих обществом. Для этих изящных эпикурейцев жизнь ограничивается тем горизонтом, который обнимается поэзиею Анакреона и Горация: веселая беседа за умеренным, но изысканным столом, комфорт и женщины, — больше не нужно для них ничего. Само собою разумеется, что для таких темпераментов равно скучны все предметы, выходящие из круга эпикурейских идей; они хотели бы, чтобы и литература ограничивалась содержанием, которым ограничивается их собственная жизнь. Но прямо выразить такое желание значило бы обнаружить крайнюю нетерпимость и односторонность, и для прикрытия служат им фразы о чистом искусстве, независимом, будто бы, от интересов жизни. Но, скажите, разве хороший стол, женщины и приятная беседа о женщинах не принадлежат к житейским фактам наравне с нищетою и пороком, злоупотреблениями и благородными стремлениями? Разве поэзия, если бы решилась ограничиться застольными песнями и эротическими беседами, не была бы все-таки выразительницею известного направления в жизни, служительницею известных идей? Она говорила бы нам: «пойте и любите, наслаждайтесь и забавляйтесь, не думая ни о чем больше»; она была бы проповедницею эпикуреизма, а эпикуреизм точно так же филофоская система, как стоицизм и платонизм, как идеализм и материализм, и проповедывать эпикуреизм значит просто-напросто быть проповедником эпикуреизма, а не служителем чистого искусства.
Итак, вот к чему сводится вопрос о так называемом чистом искусстве: не к тому, должна или не должна литература быть служительницею жизни, распространительницею идей, — она не может ни в каком случае отказаться от этой роли, лежащей в самом существе ее, — нет, вопрос сводится просто к тому: должна ли литература ограничиваться эпикурейскою тенденцией), забывая обо всем, кроме хорошего стола, женщин и беседы на аттический манер с миртовыми венками на головах собеседников и собеседниц?[56] Ответ, кажется, не может быть затруднителен. Ограничивать литературу изящным эпикуреизмом значит до нелепости стеснять ее границы, впадать в самую узкую односторонность и нетерпимость. Нет нужды на односторонность отвечать другою односторонностью; за остракизм, которому защитники так называемого чистого искусства хотели бы подвергнуть все другие идеи и направления литературы, кроме эпикурейского, нет нужды платить остракизмом, обращенным против эпикурейской тенденции, хотя она скорее всякой другой тенденции заслуживала бы осуждения, как нечто праздное и пошловатое. Нет, избегая всяких односторонностей, скажем, что эпикурейское настроение духа, существуя в жизни, имеет право выражаться и в литературе, которая должна обнимать собою всю жизнь. Но справедливость требует сказать, что вообще эпикуреизм может играть важную роль в жизни только немногих людей, расположенных к нему по натуре и обстановленных в жизни исключительно благоприятными обстоятельствами; потому и в литературе эпикурейское направление может приходиться по вкусу только немногим счастливым празднолюбцам, а для огромного большинства людей такая тенденция всегда казалась и будет казаться безвкусна или даже решительно противна. Если же речь переходит к настоящему времени, то надобно заметить, что оно решительно неблагоприятно для эпикуреизма, как время разумного движения [и борьбы], а не праздного застоя, и так как эпикуреизм в жизни для нашего времени есть занятие холодно-эгоистическое, следовательно, вовсе не поэтическое, то и в литературе эпикурейское направление нашего времени, по необходимости, запечатлевается холодною мертвенностью. Поэзия есть жизнь, действие, [борьба], страсть; эпикуреизм в наше время возможен только для людей бездейственных, чуждых исторической жизни, потому в эпикуреизме нашего времени очень мало поэзии. И если справедливо, что живая связь с разумными требованиями эпохи дает энергию и успех всякой деятельности человека, то эпикуреизм нашего времени не может создать в поэзии ровно ничего сколько-нибудь замечательного. Действительно, все произведения, написанные нашими современниками в этой тенденции, совершенно ничтожны в художественном отношении: они холодны, натянуты, бесцветны и реторичны.
Литература не может не быть служительницей того или другого направления идей: это назначение, лежащее в ее натуре, — назначение, от которого она не в силах отказаться, если бы и хотела отказаться. Последователи теории чистого искусства, выдаваемого нам за нечто долженствующее быть чуждым житейских дел, обманываются или притворяются: слова «искусство должно быть независимо от жизни» всегда служили только прикрытием для борьбы против не нравившихся этим людям направлений литературы, с целью сделать ее служительницею другого направления, которое более приходилось этим людям по вкусу. Мы видели, чего хотят защитники теории чистого искусства в наше время, и едва ли можно думать, чтобы их слова могли иметь какое-нибудь влияние на литературу, как скоро смысл этих слов открыт. Нашему времени нет никакой охоты для эпикуреизма забыть обо всем остальном, и литература никак не может подчиниться этому узкому и мелкому направлению, чуждому здоровым стремлениям века.
[Как и всякая другая достойная внимания умственная или нравственная деятельность, литература по самой натуре не может не быть служительницею стремлений века, не может не быть выразительницею его идей. Вопрос состоит только в том, каким идеям должна служить она, — таким ли, которые, не имея важного места в жизни века, сообщат и литературе, ими ограничивающейся, характер пустоты, празднословия, или тем идеям, которыми движется век. Ответ на это нимало не затруднителен: только те направления литературы достигают блестящего развития, которые возникают под влиянием идей сильных и живых, которые удовлетворяют настоятельным потребностям эпохи. У каждого века есть свое историческое дело, свои особенные стремления. Жизнь и славу нашего времени составляют два стремления, тесно связанные между собою и служащие дополнением одно другому: гуманность и забота об улучшении человеческой жизни. К этим двум основным идеям примыкают, от них получают свою силу все остальные частные стремления, свойственные людям нашего века: вопрос о народности, вопрос о просвещении, государственные, юридические стремления оживляются этими идеями, решаются на основании их, вообще интересуют собою современного человека только по мере связи их с тенденциею к гуманности и улучшению человеческой жизни. Даже отдельные науки приобретают или теряют свою относительную важность по мере того, в какой степени служат они господствующим потребностям века. То же самое замечаем в судьбе искусств: если живопись ныне находится вообще в довольно жалком положении, главною причиною тому надобно считать отчуждение этого искусства от современных стремлений. Другие искусства более или менее подверглись той же участи, как живопись, и по той же самой причине. Из всех искусств одна только литература сохраняет свое могущество и свое достоинство, потому что одна она поняла необходимость освежать свои силы живыми вдохновениями века. В самом деле, все те люди, которыми гордится новая европейская литература, — все без исключения вдохновляются стремлениями, которые движут жизнью нашей эпохи. Произведения Беранже, Жорж Санда, Гейне, Диккенса, Теккерея внушены идеями гуманности и улучшения человеческой участи. А те таланты, деятельность которых не проникнута этими стремлениями, или остались безвестны, или приобрели известность вовсе не выгодную, не создав ничего заслуживающего славы. Теперь, например, почти каждому читателю покажется нелепостью, если кто вздумал бы признавать великий талант в каком-нибудь Александре Дюма (старшем). «Это пустой болтун; романы его нелепы и ничтожны во всех отношениях и преимущественно в художественном отношении», скажет каждый. А между тем, этот писатель без сомнения наделен от природы очень большим талантом, — но талант этот остался чужд стремлениям века, — и результатом было ничтожество его произведений.]

Надобно посмотреть в каком духе пишут сами приверженцы?

14 ответов на вопрос “Надобно посмотреть в каком духе пишут сами приверженцы?”

Добавить ответ Отменить ответ