Сколько раз рвала заявление людмила прокофьевна анатолия ефремовича?

9 ответов на вопрос “Сколько раз рвала заявление людмила прокофьевна анатолия ефремовича?”

  1. TheJasonX Ответить

    Прогноз.
    Прокофия Людмиловна дома бы сидеть вряд ли стала, хотя попытку такую совершит. Будет найдена бабушка или няня пенсионного вожраста, а потом ясли-сад. Расширенное семейство переедет в новую номенклатурную квартиру. Новосельцева устроят вминистерство на какую-нибудь неважнецкую должность, но с хорошим окладом. Самохвалова под шумок переведут в другое учреждение.
    Новосельцев сгорбится, облысеет, время от времени у него будут течь слюнки на молодых девок, но дальше дело никогда не зайдет из-за страха перед женой. Умрет он лет в 50 – 55, оставив самые теплые воспоминания у детей. Прокофия Людмиловна доживет до взрослых внуков и будет их дрючить на предмет делания карьеры. Оленька разжиреет, раскулинареет и будет таскать на работу салатики и тортики, обсуждая с товарками рецепты оных и журнал “Работница”, и так и досидит до пенсии за своим столом в жутких розочках. Секретарь Верочка успеет сходить в декрет, развестись, повторно выйти замуж, а ее стол со временем все больше будетзаваливаться сапогами, косметикой, иногда к ней будут ходить подозрительные личности с сумками /фарцовщики/. Шуру так и не удастся задвинуть в бухгалтерию, и она продолжит собирать на похороны и юбилеи. Завхоз сопьется, и инвентаризация будет проводиться чисто на бумаге. Стол Бубликова передвинут подальше от лестницы после того, как очередная проходящая по оной барышня пустит нежданчик или поправит проекающую прокладку.

  2. Delamand Ответить

    – Инвентаризация! – сказал мужчина, не поздоровавшись, а две женщины набросились на мебель.
    – Письменный стол – один! – читал в блокноте муж чина.
    – Есть, – ответила одна из женщин. – Инвентарный номер, – она нашла прибитую к ножке стола жестянку с номером, – три тысячи семьдесят три!
    – Есть! – И мужчина поставил галочку в блокноте.
    Верочка с изумлением уставилась на бесцеремонных посетителей. Но на Верочку комиссия не обращала никакого внимания. Другая женщина переворачивала стулья вверх ногами в поисках инвентарных номеров.
    В коридоре Ольга Петровна встретилась с Самохваловым.
    – Доброе утро, Юра! – смущенно поздоровалась Ольга Петровна.
    – Здравствуй, здравствуй, – на ходу ответил Самохвалов и, ускорив шаг, вошел в приемную.
    – Доброе утро, Верочка!
    – Здравствуйте, Юрий Григорьевич. Вам письмо!
    Самохвалов взял письмо и скрылся у себя в кабинете.
    – Вера, зайдите ко мне! – раздался голос из селектора Калугиной.
    – Графин для воды – один! – продолжал читать глава инвентаризационной комиссии.
    – Где на нем инвентарный номер? – спросила женщина, взяв графин в руки.
    – На дне посмотри, – сказала другая женщина.
    И действительно, на дне графина был неряшливо нарисован черный номер. Обстановка в приемной уже напоминала сцену разгрома.
    – Вы тут поаккуратней, – строго заметила Верочка и, взяв блокнот и карандаш, зашла к Калугиной.
    – Вера, мне бы хотелось с вами поговорить! – испытывая неловкость, сказала Калугина.
    – Слушаю вас, Людмила Прокофьевна.
    – Да вы сядьте, пожалуйста! Сядьте… – в голосе Калугиной явно звучали какие-то человеческие нотки. И именно поэтому Верочка с недоумением взглянула на Калугину и села. Калугина продолжала мяться: – Я хотела бы с вами проконсультироваться…
    – О чем, Людмила Прокофьевна? – Верочка продолжала соблюдать служебную дистанцию. – Хотите о ком-нибудь еще собрать сведения?
    – Нет… знаете… как бы это сказать… Ну, словом… что теперь носят?
    – В каком смысле? – не поняла секретарша.
    – В смысле одежды! – шепотом пояснила Калугина.
    – Кто?
    – Ну, женщины…
    Верочка по-прежнему проявляла редкую несообразительность:
    – Какие женщины?
    – Те, которые знают, что теперь носят…
    – А зачем это вам? – бестактно брякнула Верочка и тут же спохватилась: – Извините…
    – Да нет, пожалуйста… – Калугина была в замешательстве и неуклюже соврала: – Ко мне тут приехала родственница из маленького городка…
    – Понятно… – Верочка на секунду задумалась, с чего бы начать. – Начнем с обуви. Именно обувь делает женщину женщиной.
    – Разве?
    – Шузы сейчас в ходу на высоком каблуке, желательно с перепонкой…
    – Простите, я не поняла, что такое шузы… – призналась Калугина.
    – Обувь, – объяснила Верочка. – Это от английского слова “шууз”. Что касается сапог, то сейчас нужны сапоги гармошкой… на каблуке.
    – Минутку, – сказала Людмила Прокофьевна, взяла карандаш и принялась записывать. – Не так быстро. Что должно быть гармошкой – каблук или сапог?
    – Сапог, – пряча улыбку, объяснила Верочка. – Каблук должен быть высоким. Сколько лет вашей родственнице?
    – Тридцать шесть.
    – Джины носить уже не стоит…
    – Извините, Верочка, а джины – это что такое?
    – Людмила Прокофьевна, вы меня удивляете. Джины – это по-нашему джинсы… Платья в моде разные – “миди” и “макси”. Ноги у нее красивые?
    – Средние, – замялась Калугина и спрятала свои ноги под стол.
    – Неудачные ноги лучше прятать под “макси”, но для “макси” ваша родственница стара. Остается “миди” – около десяти сантиметров ниже колена.
    Калугина старательно записывала.
    В кабинет без стука ввалилась комиссия по инвентаризации. Не поздоровавшись и не обратив никакого внимания на людей, комиссия, как саранча, набросилась на мебель.
    – Что это такое? – изумилась Калугина.
    – Инвентаризация! – объяснила Верочка.
    – Сейф – один! – прочитал по блокноту мужчина в темно-сером халате.
    Женщина нашла инвентаризационный номер и бесцеремонно прокричала:
    – Номер двести шестьдесят девятый…
    – Есть! Теперь стол для заседаний – один! – продолжал мужчина, пометив в блокноте наличие сейфа.
    Одна из женщин залезла под стол.
    – Три тысячи восемьсот двадцать первый!
    – Есть, – пометил в блокноте мужчина.
    – Какая бесцеремонность! – сказала Калугина Верочке.
    – Пойдемте отсюда в зал заседаний, – предложила Верочка, и директор с секретаршей бежали с поля брани, сопровождаемые выкриками:
    – Телефонных аппаратов – три! Письменный прибор – один! Шкаф – один! Занавески – четыре штуки!..
    В это время в общем зале появились Новосельцев и Шура, Новосельцев с трудом тащил бронзовую лошадь. С грохотом водрузил ее на свой рабочий стол и в изнеможении опустился на стул.
    – Это что такое? – изумилась Ольга Петровна.
    – Раньше люди ездили на лошадях, теперь времена изменились, – невесело пошутил Анатолий Ефремович.
    Вокруг скульптуры мгновенно столпились сослуживцы.
    – Красиво, верно? – Шура была горда покупкой.
    – Хороша лошадка, – одобрила Рыжова. – Это кому?
    – Вот, гравер написал. – И Шура прочитала: – “Дорогому Юрию Ивановичу Боровских от родного коллектива в день пятидесятилетия”…
    А Калугина и Верочка устроились в зале заседаний. Здесь обычно проходили общие собрания и праздничные вечера. Зал был сравнительно небольшой, мест на сто пятьдесят. На сцене стояло в ряд несколько столов. Когда эти столы покрывали красной скатертью, получался один длинный стол для президиума.
    Верочка продолжала лекцию.
    – Очень важна комбинаторность. Скажем, батник и трузера, это означает брюки, – пояснила Верочка. – Или же однотонный батник с клетчатой расклешенной юбкой.
    – Большое спасибо. – Калугина записывала каждое слово секретарши.
    Калугина сидела в первом ряду, а Верочка расхаживала перед ней.
    – Парики теперь не носят!.. – информировала Верочка.
    – И слава Богу, – облегченно вздохнула Калугина.
    – Очень важна сейчас линия бровей. К примеру, ваши брови, Людмила Прокофьевна, не современны. Сейчас требуются выщипанные брови, тонкие, как ниточка. Помада должна быть яркой, а лак для ногтей – сочного вишневого цвета.
    …Около бронзового коня события тоже не дремали.
    – Надо спрятать лошадь! – заявила Шура Новосельцеву.
    – Зачем? Кому она сдалась? – изумился Новосельцев.
    – Как вы не понимаете, Новосельцев. Важно, чтобы юбиляр не увидел лошадь и не обрадовался раньше времени!
    – Шура права, – иронически поддержала Ольга Петровна.
    – Новосельцев, пошли! – приказала профсоюзная активистка.
    – По коням! – скомандовал измученным голосом Анатолий Ефремович, с трудом поднял статую и поплелся за Шурой…
    …А в зале заседаний Верочка учила Калугину уму-разуму.
    – Но главное на сегодня – это походка! Старшее поколение, Людмила Прокофьевна, не умеет элегантно ходить. И этим оно принципиально отличается от нашего. Извините, но вы все ходите, – Верочка взбежала на сцену и показала, – вот вы как ходите… будто сваи вбиваете…
    – Да, некрасиво… – сокрушенно согласилась Людмила Прокофьевна.
    – А мы ходим, как богини!.. – И Верочка показала, как ходят современные богини.
    – А трудно так научиться ходить? – робко осведомилась Калугина.
    – Для человека нет ничего невозможного. Если вас не затруднит, вы, пожалуйста, поднимитесь ко мне!
    Калугина тоже поднялась на сцену, подошла к Верочке и стала рядом.
    – Пожалуйста, следите за мной, Людмила Прокофьевна. Только шаг начинайте не с пятки, а с носка. И… р-раз…
    Верочка и Калугина заходили по сцене.
    Отворилась дверь, в зал ввалилась Шура, за ней Новосельцев втащил бронзового коня.
    Калугина остановилась, застигнутая на месте преступления.
    Новосельцев смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Только Шура ничего не заметила.
    – Людмила Прокофьевна, нам надо спрятать лошадь, – сказала она. – Там в шкафу за сценой.
    Калугина старалась не смотреть на Новосельцева:
    – Да-да… конечно… в шкафу! А зачем?
    – От юбиляра! – разъяснила Шура.
    – Да, правильно, от юбиляра надо спрятать. А она поместится в шкафу? Ладно, как-нибудь впихнем!
    Отворилась дверь в зал заседаний.
    – Шура здесь? – прокричала одна из сотрудниц. – Шура, вас срочно вызывают в местком!
    Шура быстро покинула зал заседаний.
    – Я вам больше не нужна? – спросила Верочка у Калугиной.
    – Да, да. Спасибо вам большое.
    Верочка вышла из зала в приемную. В пустом зале Новосельцев и Калугина остались одни.
    – А что вы тут такое делали, Людмила Прокофьевна? – подозрительно спросил Новосельцев.
    – Вы положите лошадь, вам же тяжело! – уклонилась от ответа Калугина.
    – Мне не тяжело, я сильный! – с вызовом сказал Анатолий Ефремович и вежливо добавил: – Как вы провели вчерашний вечер?
    – Очень хорошо, благодарю вас, – вежливо, в тон, ответила Калугина. – Мне позвонил приятель и заехал за мной на собственной машине.
    – Какая у него машина? – саркастически полюбопытствовал “всадник наоборот”.
    – Новая “Волга”. – Калугина продолжала оставаться на сцене.
    – Где он достал такую уйму денег?
    – Он крупный авиаконструктор. Он повез меня в ресторан.
    – В какой ресторан?
    Калугина попыталась вспомнить название ресторана.
    – Вы… поставьте лошадь!

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *