Андрей кончаловский и никита михалков почему разные фамилии?

17 ответов на вопрос “Андрей кончаловский и никита михалков почему разные фамилии?”

  1. Mr.Postmen Ответить

    Все, у кого есть брат или сестра, знают, как это порой бывает непросто. Конфликты, комплексы, ссоры и конкуренция — это знакомо всем тем, кто не был единственным ребенком в семье. И звездные семьи не исключение. Когда ты ребенок известного и успешного человека, от тебя ждут многого. А если вас в семье двое, то вас еще и постоянно сравнивают.

    Порой бывает очень непросто, и Андрею Кончаловскому это прекрасно знакомо. В день рождение своего младшего брата, Никиты Михалкова, он откровенно рассказала об их отношениях и сказал много хороших слов. Очень поучительные и мудрые слова, которыми редакция «Так Просто!» делится с тобой.

    Кончаловский Андрей Сергеевич

    Те, кто не очень хорошо разбирается в родственных связях знаменитостей, порой и не знают, что Андрей Кончаловский и Никита Михалков — родные братья. Они родились в семье талантливых и знаменитых людей. Отец — всем известный «Дядя Степа», Сергей Михалков, а мать — Наталья Кончаловская — писательница, внучка художника Сурикова.
    Изначально оба брата носили фамилию Михалков, но со временем Андрей сменил ее на фамилию матери. Есть много версий того, почему он это сделал. Например, говорили, что он считал мать гораздо талантливее отца, поэтому решил оставить именно ее фамилию. По другой версии, он не хотел, чтобы его называли: «сын Михалкова». Сам Кончаловский как-то говорил: «Я не сын, я сам!» Так и получилось, что братья носят разные фамилии.

    Отношения с братом у Кончаловского были достаточно сложные. Андрей был старше Никиты на восемь лет, он никогда не упускал шанса доказать, кто тут главный. Кончаловский вспоминает: «В юности он играл роль верного оруженосца. За мной вечно по пятам ходил преданный младший брат, хороший мальчик. Старший брат — это позиция силы. В это время мои отношения с Никитой шли строго по вертикали, он смотрел на меня снизу вверх, я — сверху вниз с безобразным снисхождением».
    Школьником Никита бегал в магазин за сигаретами для Андрея и его компании. Как вспоминает сам Кончаловский, его младший брат всегда был очень добрым и крайне преданным, всегда пытался быть рядом с братом. С другой стороны, во многом благодаря брату Михалков и пришел в кино. Например, первую роль Никита Сергеевич сыграл в курсовой работе брата.

    Это была очень смешная и комичная история. Андрей должен был снимать в 5 утра и пообещал взять на съемки брата, но тот проспал. Соответственно проспал и сам режиссер. Когда они примчались на место съемок, то узнали, что актриса устала ждать и ушла. Тогда Кончаловский заставил брата переодеться в женскую одежду и сыграть роль.
    Кончаловский вспоминает: «Никита, мальчик еще, весь в слезах, в соплях, старается изо всех сил, ковыляет…» После Никита часто помогал брату с фильмами. Например, ловил голубей возле Центрального телеграфа и на Манежной площади. Тогда он поймал почти 400 голубей, можно только представить, чего ему это стоило.

    Режиссер вспоминает одну историю из их юношества: «Проблеск вины появился лишь однажды, я тут же постарался его загасить. Ко мне должна была прийти девушка, я попросил Никиту уйти из дома, подождать на улице, на углу — потом подхвачу его на машине, мы поедем на дачу. И забыл про него. Был жуткий мороз.
    Он ждал меня, а я поехал в кафе и только через час или два про него вспомнил. Квартира заперта, ключи у меня. Я вернулся, смотрю — в телефонной будке, на корточках, спит Никита. Стекла запотели, ушанка завязана на подбородке, на глазах замерзшие слезы. Он всегда был и есть человек исключительной преданности».

    И только когда Никита вырос, отношения у братьев стали теплыми и дружескими. Спустя время Кончаловский перестал относиться к брату снисходительно, а с годами разглядел в нём большой талант.
    Он вспоминает: «Со временем появилось удивление, оно тоже было высокомерным: старший брат в этой системе должен иметь право на всё, а младший — на то, что ему будет позволено старшим. Удивление появилось тогда, когда я увидел, как Никита пользуется общими планами. Он открывал свой язык в кино.
    Долгое время мне с ним было не о чем советоваться — я был уверен, что в кинематографе всё знаю лучше него. После “Неоконченной пьесы для механического пианино” и, в особенности, после “Урги” я, наконец, признал, что вырос большой Мастер.»

    Нельзя сказать, что между ними никогда не было конкуренции, конечно же была. Иначе оно и не работает. Два сына знаменитых родителей, два брата, конечно же, их сравнивали и обсуждали. Кончаловский пишет: «Если бы мы с Никитой не были братьями, никто не стал бы нас сравнивать. Но сравнение идет постоянно.
    Мы были с братом на разных полюсах философского восприятия мира, человека, личности, религии, государственности — всего. И многое изменилось. Мы уже немолодые люди. Каждый из нас уже перевалил вершину своей жизненной траектории».
    21 октября этого года Никите Сергеевичу исполнилось 73 года. И Андрей Кончаловский написал ему поздравление, где сказал много хорошего о брате, поведал много историй, в том числе и те, которыми мы поделились выше. В заключение своего поздравления он написал: «Я благодарен Никите, что он никогда публично не полемизировал со мной. И в тяжелые моменты был всегда рядом. А что комплекс старшего брата? Этого комплекса давным-давно нет. Никита, дорогой, с Днем Рождения!».

    Как нам кажется, это прекрасный пример того, что нужно налаживать отношения с близкими, даже если в детстве у вас была кровная вражда. Нужно критично смотреть на себя, другого человека и то, что происходит между вами. Ведь в конце концов положиться можно только на семью!
    К слову, самому Кончаловскому в этом году исполнился 81 год, а выглядит он очень бодро и молодо. Недавно мы делились с тобой мудрыми высказываниями Андрея Кончаловского о жизни и здоровье. У него есть пара секретов!
    Сложно сказать, в чём на самом деле секрет его молодости, но быть может, всё дело в его молодой жене. Недавно мы писали о том, как разница в возрасте влияет на супругов.
    А какие у тебя отношения с братом или сестрой? Расскажи нам в комментариях!
    Источник

  2. Bladewalker Ответить

    Сегодня клан Михалковых-Кончаловских празднует юбилей Никиты Сергеевича. Андрей Сергеевич, старший брат, режиссер, решил написать откровенное поздравительное эссе, описывающее его отношение к младшему, которое с годами менялось со снисходительного на уважительное, сдобрив текст словами благодарности
    В моей жизни он сначала играл роль верного слуги, оруженосца, младшего брата. Я всегда относился к нему с позиции брутальной силы. Следом за мной шел хороший мальчик, глядевший мне в рот, мерзший, дожидаясь меня в будке автомата. Потом мальчик снял кино. Ну, молодец, ты смотри-ка! Снисходительность старшего брата во мне жила долго. Со временем появилось удивление, оно тоже было высокомерным: старший брат в этой системе должен иметь право на все, а младший – на то, что ему будет позволено старшим.
    Удивление появилось тогда, когда я увидел, как он пользуется общими планами. Никита открывал свой язык в кино. Мастер. Мне уже было немного неловко. Я уже чувствовал какое-то несоответствие между тем, что происходит, и тем, как я это оцениваю. Стало появляться чувство недоумения и… ревности.
    Иногда я вижу повторяющийся сон. Вижу себя на съемках Никитиной картины. Удивительная, исключительно красивая декорация. Какие-то бесконечно красивые костюмы. И какие-то исключительно добрые отношения. Все вокруг так хорошо, что с завистью думаю: «Как у него все здорово! Как красиво! Как замечательно поставлен свет! И как все вокруг ему преданы! Опять у него на картине все лучше, чем у меня!» Я просыпаюсь с нехорошим чувством: «Почему так?»
    Долгое время мне с ним было не о чем советоваться – я был уверен, что все знаю лучше него. После «Неоконченной пьесы для механического пианино» и в особенности после «Урги» я, наконец, осознал, что вырос крупный мастер.
    Странно, но я никогда не читал Никитиных сценариев, он никогда их мне не давал. А режиссерских – тем более. Мне даже было обидно: почему он со мной не советуется? То ли он боялся, то ли ему было неловко меня об этом просить, то ли не хотел влияний.
    Благодаря Никите я стал гораздо больше любить Россию. Если бы не он, я бы не вернулся. Я благодарен ему за его любовь к Родине. Он, конечно, национальный человек, олицетворение национального героя. У него есть идеалы, есть непоколебимость веры, я бы даже сказал, – слепота, дающая ему силы. Слепота подчас становится большим источником силы, чем способность к зрению. Ведь знание, как-никак, умножает скорби. Все это и делает его героем. Герой должен жить больше верой, чем рассуждением, ему нужна ограниченность пространства, он должен жить эмоцией. Я благодарен ему за то, что он во многих ситуациях помогает мне преодолеть скепсис. С возрастом он стал для меня частью моей натуры.
    Если бы мы с Никитой не были братьями, никто не стал бы нас сравнивать. А так — постоянно идет сравнение. Особенно забавно об этом слышать от людей, которые работают со мной и с ним. Скажем, у моих монтажниц и монтажниц Никиты спор, чей режиссер лучше, случалось, кончался чуть ли не дракой.
    – А ваш-то что сделал? А наш вот эту картину! И еще эту!.. Ну конечно, мы постоянно себя с кем-то сравниваем. Хотя что там делить? Мы давно уже немолодые люди. Каждый из нас уже перевалил вершину своей жизненной траектории. Я бы назвал все это вместе – «комплекс старшего брата». Слава Богу, что мы попали в одно и то же время, в одно и то же пространство.
    Никита, дорогой, с Днём рождения!
    ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

  3. Ворчун Ответить

    ИЗВЕСТНАЯ эпиграмма о семье Михалковых недобра, как и положено эпиграмме, но очень точно (справедливо ли – иной вопрос) отражает отношение к этой семье: “Россия, слышишь этот страшный зуд? Три Михалкова по тебе ползут…”
    НИКИТУ Сергеевича Михалкова и Андрея Сергеевича Кончаловского очень многие не любят: обоих, по отдельности или одного больше, другого меньше. Никиту Сергеевича в последнее время это обстоятельство задевает необычайно, и он посвящает целые газетные полосы и долгие интервью в эфире в основном проблеме нелюбви к себе критиков и коллег. Одна осталась надежда – на любовь народную, но, наверное, если в любви не везет, то не везет глобально: вот данные недавнего опроса – на месте президента России его видит всего 1%, а в том, что это было бы хорошо, коль уж случится, убеждены только 17%. Впрочем, все эти домыслы и разговоры о его президентстве изрядно надоели всем, да и ему самому, хотя очевидно одно: из просто художника, свободного и талантливого, Никита Сергеевич необратимо превратился в персону при должностях и при власти, в человека государственного.
    Его брата Андрея Сергеевича Кончаловского, напротив, невозможно представить вещающим с трибуны, как младшего, а уж тем более – пишущим, как он, прошение Черномырдину с просьбой дать денег на фильм. Никита Сергеевич с властями, похоже, запанибрата, судя по той политической элите, которая была представлена на премьере “народного кино” про сибирского цирюльника. Старший брат его увлечения политикой не приветствует: “Это пагубно для Никиты как художника”. Характерный эпизод: в августе 1991 г. Никита Сергеевич был в “Белом доме”, а Андрей Сергеевич отбыл в город Лондон к семье, не скрывая своих опасений за нее, посчитав поступок брата “чистым безумием”. Его обвинили в трусости.
    Никита Сергеевич занимается разборками по поводу нелюбви к себе, которые при мужественности его натуры и успешности его судьбы, мягко говоря, изумляют. Андрей Сергеевич издал мемуары, не обращая никакого внимания на вышеозначенную нелюбовь. Между тем нужно понять одно: на нелюбовь они просто обречены. Как и на соперничество.
    Именно старший брат так откровенно в своей книге-бестселлере обозначил чувство ревности к Никите, “очень сильное чувство”. “Завидую”, – признается он. Он всегда был уверен, что все знает лучше. А теперь у него ощущение, что он – младший брат, а Никита – старший. Правда, “оказалось, что положение младшего брата гораздо удобнее”. Странно, но мои последние впечатления от обоих, еще до прочтения книг Кончаловского, подтверждают эту мысль…
    Никита Сергеевич на трибуне в обшарпанном Белом зале Союза кинематографистов на фоне стола с мятой, криво постеленной скатертью, проповедующий что-то в очередной раз о спасении Отечества и отечественного кино (сколько умных и талантливых людей провозглашали то же самое на этом гиблом и проклятом месте!), – душераздирающее зрелище! А Андрей Сергеевич? На фестивале, со свежим загаром, в белоснежных шортах и с молодой подругой, после премьеры “Одиссеи” раздающий с ослепительной улыбкой интервью, мечтающий… водить вертолет и иметь фабрику по производству галош – мне лично он почему-то симпатичнее.
    Десятилетиями эта семья на виду, на плаву и при любой власти вполне стабильна, благополучна и респектабельна. Им завидуют. Тайно или явно. Они раздражают буквально всем. Родовитыми предками, дачами и квартирами. Женами и романами. Призами и наградами. Плодовитостью творческой и мужской. Удачливыми детьми. А главное – они талантливы, уж это отрицать трудно. Было бы проще завистникам, если были бы бездари! Или – гении, но из безродных, простых, из лимиты. Нет, прав Андрей Сергеевич: “В России нужно быть бедным и больным, а не богатым и здоровым”.
    В ТО ВРЕМЯ, как старший демонстрировал в мемуарах регламентированный душевный стриптиз, не всегда “работающий” на его положительный имидж, младший упорно создавал себе образ народного героя. Пока старший утверждался в Голливуде, младший снимал один за другим фильмы, собиравшие миллионы зрителей в России. Добился славы: его портреты висели по всей стране. Но народным режиссером он так и не стал, все равно на втором месте после Рязанова. Народ же себя в его последних фильмах не узнает, да, в общем-то, и народное кино снять ему не удалось. Его снял старший брат – про Асю Клячину…
    Никита Сергеевич призывает “не пускать внутрь себя суету”. Чего-чего, а уж суеты ему сегодня хватает с избытком. До сожаления. Он то проповедует, то почему-то все оправдывается. “Если бы я что-то у кого-то отнимал…” В школе он врал, что приемный сын Михалкова, чтобы вызвать жалость, чтобы перестали лупить и дразнить. Собственно, нечто сходное, видимо, он потаенно переживает, кажется, и сегодня. Иначе зачем уж так-то: “Я могу принести вам два чемодана бумаг, утверждающих, что я честный человек”, “Гарантия моей честности – мои глаза, вы в них посмотрите”, “Я готов поклясться на Евангелии, что я абсолютно бескорыстен”. Интерес к его творчеству, увы, подменен теперь часто недобрым любопытством к персоне, к Михалкову-чиновнику. Играя “в политику”, он явно теряет как художник.
    Я не хочу лицезреть Михалкова на трибуне Кремлевского дворца. Я лучше буду помнить его Колю, как он обернулся на эскалаторе метро и запел: “Бывает все на свете хорошо!”, и его “Неоконченную пьесу”, и “Пять вечеров”…
    ТАК ЖЕ, как на нелюбовь и соперничество, братья обречены на сравнение. Хотя, быть может, вопрос и праздный: насколько они оба одаренны, настолько же и различны, да и кино Михалкова и кино Кончаловского – это две совершенно разные системы координат. Никита Сергеевич постепенно стал походить на Глазунова, мифологически живописующего, все менее убедительно, Россию, теряя в искренности и художественности, все отчетливее вклинивая в свои фильмы идеологию. А Андрей Сергеевич экранизировал “Одиссею”…
    Андрей Сергеевич написал откровенно: “Я никогда не имел такой славы, как Никита. Слава – это широкая осведомленность зрителя о твоих произведениях. Я этого никогда не имел. Мои русские фильмы не знают в Голливуде. И никто в России не знает то, что я сделал там”. Не знают и “Одиссею”.
    А в итоге кто же из них в выигрыше? Старший, уехавший в Голливуд, в никуда, вернувшийся на родину тоже в никуда? Или младший, скромно именующий себя в афишах к “Цирюльнику” “всемирно известным режиссером”, вступивший в “президентские игры”, завсегдатай постсоветских заседаний?
    Вадим Абдрашитов на кинематографическом съезде, где выбрали Никиту Сергеевича, произнес в запале характернейшую фразу-оговорку: “Никита Сергеевич, когда вы были одним из нас…” – “Каким это одним из вас?” – строго переспросил из президиума Михалков с орденами на груди: вот так же заснятый в многочисленных кинохрониках выглядел и “прозаседавшийся” Сергей Владимирович.
    НИКОГДА братья не были “одними из всех”. Они были и остались чужими среди своих. Название первого большого фильма Никиты Сергеевича до странности пророчески определило его судьбу в одном смысле: свой – при любой власти, чужой – в своей среде. И в несколько ином – судьбу Андрея Сергеевича: ему первому из наших режиссеров удалось стать своим среди чужих в Голливуде и в мировом кино. Поначалу было: “Кто такой? Режиссер из Турции? О, из России?” – это все равно, что чувствовать себя бурым медведем среди фламинго. Он торговал в Штатах икрой, привезенной с родины, и был счастлив, когда ему позволили монтировать фильм под присмотром продюсера – ему, уже побывавшему в жюри и в конкурсе Каннского фестиваля, имевшему призы Венеции и Сан-Себастьяна.
    Его книги пестрят именами великих актеров и режиссеров мирового кино: у подножия Фудзиямы он выпивал с Куросавой, бывал у Марлона Брандо, дружит с Копполой, у него был роман с Мак-Лейн, забавно и трогательно написавшей о нем в своих мемуарах. Да проще назвать, с кем он не знаком. О нем говорят, что пока его коллеги задыхались здесь, он благоденствовал на Западе, и до сих пор не могут простить, что он добился там успехов. “Возлюбленные Марии”, картина с Настасьей Кински по Платонову, имела три номинации на “Оскара” и “Золотой глобус”, его же получил и “Дуэт для солиста”, “Застенчивые люди” получили приз в Каннах, “Гомер и Эдди” – Гран-при в Сан-Себастьяне. А “Оскара” в итоге все-таки получил Никита Сергеевич.
    Именно старший взял фамилию матери, оставаясь по паспорту Михалковым: два брата, режиссеры на “Мосфильме”, и оба Михалковы – это было слишком. Говорят, даже имя, даже псевдоним, а тем более фамилия, определяют судьбу. За младшим осталась известная, а для кого-то одиозная фамилия папы, за старшим – мамина, чисто художническая. Мать была сердцем и мудростью семьи. Отец стал ее официальным символом. Теперь на его месте – Никита Сергеевич. А Андрей Сергеевич по-прежнему то в Лондоне, то в Штатах и мечтает поставить в Москве чеховскую “Чайку”…
    P. S. В семье Михалковых по линии Никиты Сергеевича появился еще один наследник – Василий. Названный в честь Сурикова… Жизнь клана продолжается.

    Смотрите также:

    ЛЕОНИД ФИЛАТОВ СЫГРАЛ В ТЕАТРЕ И КИНО БОЛЕЕ 30 РОЛЕЙ. Леонид Филатов: нас заставили играть в политику >
    Леонид ГАЙДАЙ: “Операция “Ы” и другие приключения режиссера” >
    Чулпан Хаматова. Рожденная быть звездой >

  4. Beaswyn Ответить

    Кончаловский: Общества нет.
    Зыгарь: Общества нет, но публика есть, зрители точно есть.
    Кончаловский: Скажут, и что? Какая разница?
    Шакина: Вас это не смущало?
    Кончаловский: Нет, вроде.
    Зыгарь: Вы это сделали в пику брату?
    Кончаловский: Вы что обалдели что ли? Зачем мне? Я делаю, потому что я «Нику» люблю. Я получил ее в 1989 году за картину, которая была запрещена. «Ника» -это был дом кино, где выступал Сахаров, это вообще, ветер дул свободы в ширинку. Это чудо было время. Мне «Ника» нравится этим. И она никогда не стала официальной.
    Зыгарь: В отличие от «Золотого орла»?
    Кончаловский: «Золотой орел» – мощная организация. «Ника» – это, я бы сказал, межпоха.
    Шакина: Забавно, что мощная организация была создана в пику «Нике».
    Кончаловский: Это может быть. Но я поддерживаю «Нику», потому что она мне дорога. Тем более, что когда мне предложили это, я сказал: «Выберут, я…» Я был потрясен, когда выбрали. Там 430 голосов против. Но это все неважно, потому что все равно мне вряд ли доверяет кто-нибудь в этой среде кинематографической по-настоящему, потому что я в общественности никакой практически не участвую. Я пишу свои статьи, ставлю спектакли, где хочу, только то, что мне хочется. Вообще, я живу счастливой жизнью.
    Зыгарь: Получается, вас выбрали, чтобы показать фигу Никите Сергеевичу?
    Кончаловский: Не знаю. Я не думаю. Я думаю, что наоборот. Думали, ну, как же так, абсурд – два брата… все это довольно странно. Но в нашей стране странностей много.
    Шакина: Абсурд, и, тем не менее, никого это не смутило. Даже рационального вас.
    Кончаловский: А кто вам сказал, что я рациональный?
    Шакина: Вы не рациональный? Вы же европеец.
    Кончаловский: А почему вы считаете, что европейцы обязательно… Европеец – это просто человек, у которого есть система приоритетов.
    Катаев: Вы думали перед тем, как возглавить, что все-таки брат возглавляет вторую важную премию в стране.
    Кончаловский: Конечно, думал. Как это будет. А потом решил: ну, и что? Будет две… Все равно две академии, что само по себе не очень хорошо.
    Зыгарь: А вы находитесь с братом в состоянии некоторого идеологического противостояния.
    Кончаловский: Конечно. Мы с ним на разных полюсах философского восприятия мира, человека, личности, религии, государственности – всего. Мы абсолютно по-разному смотрим на…
    Лобков: Вы встречаетесь в последнее время?
    Кончаловский: Ну, конечно. Ну, он религиозный.
    Катаев: Не европеец?
    Кончаловский: Он очень русский человек, по-настоящему. Он такой… ну, как сказать…
    Шакина: Страстный.
    Кончаловский: Эмоциональный человек. Он по-настоящему религиозный человек. Я не религиозный человек, я вообще не могу сказать… Я даже Познеру, по-моему, сказал, что получилось само, но удачно… он спросил: «Что вы скажете, когда встретитесь с Богом?», я скажу: «Очень приятно, не знал, что вы существуете». Но я считаю, что лучше быть приятно разочарованным, чем неприятно разочарованным. Умереть и не найти там никого.
    Шакина: Дурацкий вопрос, но мне интересно. Вы регулярно с Никитой Сергеевичем встречаетесь? Общаетесь, разговариваете? Вы не разговариваете?
    Кончаловский: Почему? Разговариваем. Но мы очень мало разговариваем, в том смысле, что наши споры приводят его… ему тяжело со мной спорить, потому что он эмоциональный человек. Я говорю: «Надо размышлять», а он говорит: «Ты верь». Он по-другому устроен. Мы два взрослых дяди, вообще… взрослых. Не то слово – взрослых.

  5. Звезда Инета Ответить

    Рассказать обо всей огромной семье Кончаловских-Михалковых в одной небольшой статье попросту невозможно. К примеру, в семье Андрея Кончаловского семеро детей – Егор, Александра, Дарья, Наталья, Елена, Мария, Пётр, пять внучек и три внука. А у Никиты четверо детей – Степан, Анна, Артём и Надежда, четыре внучки и пять внуков.
    Наверняка лучше почитать хотя бы несколько книг самих Михалковых-Кончаловских, например, «Дар бесценный» и «Кладовая памяти» Натальи Кончаловской, трилогию Андрея Кончаловского, книгу Нелли Гореславской «Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты».
    Тем не менее вы невольно подсказали нам, кого выбрать сегодня для ответа.
    Андрей и Никита – родные братья, оба – дети Натальи Кончаловской и Сергея Михалкова (поженившихся в 1936 году). А вот их старшая сестра Екатерина Сергеевна (это отчество вместе с фамилией Михалкова дочь Кончаловской взяла после того, как Сергей Владимирович удочерил её) родилась в 1931 году в браке Кончаловской с Алексеем Богдановым, советским коммерсантом и разведчиком (он умер в 1937 г.).
    О ней сведений на удивление мало, а последние вообще печальны: 84-летняя женщина, вдова писателя Юлиана Семёнова, «сражается» со своими детьми за наследство, без всякого преувеличения, великое – не столько недвижимостью (хотя и там есть что делить), сколько картинами. Не забывайте, что дед Екатерины – Пётр Кончаловский, а бабушка – дочь Василия Сурикова. Это печальная и нечистоплотная история.
    Ещё менее 10 лет младшая дочь Екатерины Сергеевны Ольга трогательно писала: «Мама создала отцу все условия для работы, обустроила уютный кабинет… Но внутри у неё все бурлило, потому что приходили толпы знакомых и малознакомых людей, журналистов, каких-то иностранцев, а мама должна была всех принять и ещё выглядеть при этом суперженщиной. Папа говорил: „Катюшка, брось что-то на стол!“. Но Катюшка не могла что-то бросить на стол, она должна была сделать пирожки по лучшим кулинарным рецептам, должна была приготовить расстегай, запечь во-о-т такой кусок мяса. Он просил её в письме: „Катюшенька, пожалуйста, подправь мой роман – легко, элегантно, как ты умеешь, с карандашиком, без нажима“. И мама – правила, печатала его рукописи… Но ей приходилось нелегко. И поклонницы, конечно, звонили». И вот её отношение к маме резко поменялось – сейчас она в судах доказывает, что мать нуждается в лечении в психиатрической лечебнице (куда она её насильно пыталась поместить), а наследство было ей, Ольге, подарено. В итоге 28 картин Петра Кончаловского, принадлежавших по наследству Екатерине Михалковой, оказались, судя по сообщениям российских СМИ, вывезенными за границу, на что Министерство культуры РФ разрешения не давало. Некоторые полотна, средняя цена которых 20 млн долл., были обнаружены на аукционах Англии и Франции.
    К счастью, несколько картин, в частности, «Бой быков», «Семейный портрет», «Поднос и зелёная картонка», выкупил Андрей Кончаловский. Кстати, они с Никитой оплачивают сейчас проживание сестры в частной больнице в Подмосковье.
    Семейная жизнь Екатерины Сергеевны с Юлианом Семёновым (свадьба состоялась в 1955-м) не была лёгкой. Они прожили 17 лет, после чего расстались, не расторгая официально брак. Но когда спустя 13 лет, в 1990 году, у писателя случился инсульт, жена вернулась и до конца его дней преданно ухаживала за Семёновым.
    Старшая дочь Михалковой и Семёнова художница Дарья жила на Кипре, вернулась в Россию, у неё двое детей – Максим и Филипп. Младшая дочь Ольга – журналист, выпускница Театрального училища им. Щукина, автор книги «Юлиан Семёнов» (серия «ЖЗЛ»), жила во Франции (её муж Надим Брайди – французский гражданин ливанского происхождения), возглавляет «Культурный фонд Юлиана Семёнова». У неё двое детей – Алиса и Юлиан.
    Печально, что Ольга, ещё несколько лет назад называвшая маму «самой умной, самой мудрой и самой тонкой женщиной», теперь утверждает: «мама всегда отличалась заносчивым характером, училась в школе плохо, из лингвистического института была отчислена. Изводила мужа беспричинными сценами ревности» и всякие другие вещи, которые в приличном обществе называют «грязным бельём». Не нам судить, где правда, а где – ложь. Печально, что женщина, прожившая в тени славы и мужа, и своих знаменитых родных, подвержена сейчас испытанию, которое и здорового человека может сделать душевнобольным.

  6. Adrienrad Ответить

    Атмосфера в доме Петра Петровича, который большую часть своей жизни прожил в бывшей барской усадьбе под названием Бугры, расположенной в Калужской области, в 110 километрах от Москвы, произвела неизгладимое впечатление на его внуков Андрона и Никиту. Ведь они проводили там все лето практически до самой смерти деда. Воспоминания об этом времени то и дело сквозят в их высказываниях, статьях, интервью, а А.С. Кончаловский даже посвятил своему знаменитому деду-художнику и описанию жизни в его доме целую главу в своей книге «Низкие истины». Хочется привести оттуда несколько отрывков – ведь именно дом деда во многом повлиял на формирование их с братом личностей, их мировоззрения. Хотя нельзя сказать, что мировоззрение у них всегда и во всем сходное. Но обратимся к воспоминаниям А. Кончаловского о доме деда.
    «Дед мой, Петр Петрович Кончаловский, был человек глубоко русский, но без Европы не мог жить. В его доме все дышало Европой, не говорю уж о том, что в живописи он был сезаннистом. В первый раз он ездил в Испанию где-то в самом начале века вместе со своим тестем Василием Ивановичем Суриковым. Они писали эскизы по всей Европе.
    Дед прекрасно говорил по-французски – жена Сурикова была полуфранцуженкой, так что для бабушки французский язык был как бы первым.
    Я часто думаю: почему нашу семью не задели репрессии? Могли ведь и задеть уже в довоенные годы. В военные – всерьез не сажали, массовые посадки начались снова в 1947-м с началом кампании против космополитов. В этот разряд Петру Петровичу попасть было проще простого, он был насквозь профранцуженный. Хоть и был академиком, но портрет Сталина писать, между прочим, отказался.
    Случилось это в 1937 году. К юбилею революции все академики должны были написать портреты вождя. Предложили и Петру Петровичу. Он не знал, как отвертеться, сказал, что портрет напишет, но только если Иосиф Виссарионович будет ему каждый день позировать.
    – Вы соображаете? У товарища Сталина нет времени. Делайте по фотографии.
    – Не могу. Я реалист. По фотографиям портретов не пишу.
    Этого деду не забыли – вплоть до 1956 года ни одной персональной выставки у него не было». (Однако заметим в скобках, в 1943 году П.П. Кончаловский был удостоен Сталинской премии. Так что, видимо, все же не столь сурова была опала. Возможно также, что на ситуацию с выставками влияла не столько власть, сколько непростые отношения художников между собой, особенно академической верхушки к Кончаловскому со товарищи. Но внук считает по-другому. Ему кажется, что «дамоклов меч» репрессий всегда висел над семьей деда. Но почему же не обрушился?)
    «Думаю, спасло нашу семью то, что в своей речи в начале войны Сталин среди великих имен, которые дала миру русская нация, назвал двух художников – Репина и Сурикова. Речь эта почиталась исторической, нас она внесла в разряд неприкасаемых. Потому бабушке моей, Ольге Васильевне, на язык нередко весьма несдержанной, сходило то, что другим бы никогда не простилось. Когда выступал министр культуры, она фыркала: «Боже, что он несет!» К советской власти относилась вполне недвусмысленно. Образ жизни, который они с дедом вели, ясно давал это понять…
    В его доме я всегда чувствовал себя в особом дореволюционном европеизированном мире, взрослые при внуках говорили всегда по-французски, было полно испанцев.
    Испанская колония вообще была важной частью нашей жизни. В конце 30-х, когда Франко разбил республиканцев, в СССР приехало несколько тысяч детей испанских коммунистов, сопровождаемых комсомольцами-испанцами. Их колония разместилась в нескольких километрах от дома нашего деда под Обнинском. Испанцы зачастили к нему – в его доме можно было петь, говорить по-испански, здесь была европейская атмосфера. Приходило их разом человек двадцать…
    Во времена революции семья Кончаловских жила в мастерской Петра Петровича на Садовом кольце у Триумфальной площади, в том самом подъезде, где жил Булгаков. Мастерская, кстати, сохранилась и до сих пор принадлежит Кончаловским.
    Здесь бывали Хлебников, Бурлюк. Сюда пришел Маяковский в своей желтой блузе, с морковкой, торчавшей вместо платка из кармана. Дед был из «Бубнового валета», к тому времени с футуристами бубновова-летчики поссорились. «Футуристам здесь делать нечего», – сказал дед и захлопнул дверь перед носом у Маяковского. Здесь писались картины. Здесь же жила семья. Было холодно. Топилась буржуйка. Мама на ней готовила…
    Мама была из этого мира – художников, бунтарей. (Что, заметим еще раз, совсем не помешало ей написать самую свою известную патриотическую и весьма идеологизированную поэму «Наша древняя столица», а также долго уговаривать своего старшего сына не уезжать на Запад. «Нельзя жить без Родины», – повторяла она ему в письмах. То есть Наталья Петровна, происходящая из мира художников-бунтарей, была патриоткой своей страны, которая тогда называлась СССР. Как бы ни хотелось ее сыну сейчас думать по-другому).
    Все, кто бывал в доме, знали ее с детства, для всех она была Наташенька. Гимназия Потоцкой, где она с 1910 года училась, помещалась на площади Пушкина, за кинотеатром «Россия», там, где теперь Комитет по печати. А на верхнем этаже дома жил Рахманинов. В перерывах между уроками девочки собирались на лестнице, слушали раскаты рояля. Иногда дверь открывалась, выходил высокий, худощавый, чуть сгорбленный господин в шляпе, в пальто; они знали, что это Рахманинов. Выходя, он всегда говорил: «Бонжур, мадмуазель». Девочки глазели, как удивительный музыкант спускается вниз по лестнице.
    Потом, живя в Америке, мама видела его на концертах. Его слава гремела. Мама очень любила Рахманинова, даже больше, чем Скрябина. У нее было много пластинок с его записями… Кончаловские были знакомы с Шаляпиными, бывали у них на Капри. Тогда же там жил Горький. С сыном Шаляпина Федей, Федором Федоровичем, мама очень дружила. Потом с ним дружил и я, он снимался у меня в «Ближнем круге»…
    …Жизнь в семье Кончаловских была трудовая. Дед работал с утра до вечера – если не писал, то мастерил подрамники, сам натягивал холсты, приколачивал маленькими обойными гвоздиками, сам грунтовал. Он был страстный охотник. Имел пойнтера, настоящую охотничью собаку, и не одну. Были борзые…
    Кроме живописи и охоты, у деда было две страсти – можжевеловые палки и садовые ножи. И тех, и других наделал целую коллекцию. Палки делал из можжевельника, рукоятки вырезал из корня. Как замечательно они пахли! Рукоятки для ножей делались из кривого вишневого дерева, лезвия – из косы, остро затачивались, отделывались медью – очень красивые получались ножи.
    Одевались все очень просто, на манер американских фермеров. Из дешевой голубой полотняной материи (джинсовой в ту пору у нас не знали) шились комбинезоны – для деда, для дяди. Художнику такая одежда очень удобна: карманы для инструментов, легко стирается, легко снимается. На ноги надевали американские солдатские ботинки из кожзаменителя, в первые послевоенные годы их присылали по ленд-лизу.
    Помню страшный скандал, разыгравшийся на моих глазах где-то году в 48-м. Мама приехала на дачу в капроновых чулках, бабушку это страшно возмутило:
    – Какое право ты имеешь носить капроновые чулки?! Ты куда приехала?! Это разврат! Мы живем скромно! Мы здесь рабочие люди.
    Сама бабушка носила чулки нитяные, непрозрачные…
    (Удивительно, конечно, читать об этом скандале после рассказа о борзых.)
    Водопровода в доме не было, в каждой комнате на табуретке стоял фаянсовый таз с узорами и фаянсовый же кувшин для воды. При мытье или кто-то помогал, сливая воду из кувшина, или просто в таз наливалась водичка, ее зачерпывали ладонями. У бабушки был умывальник, обычный дачный, с металлическим стерженьком, по которому струйкой текла вода – вот и все достижения цивилизации.
    Был медный барометр, по нему стучали – какая будет погода? Отбивали время стенные часы, горели керосиновые лампы. Провести электричество деду ничего не стоило – в полутора километрах была железнодорожная ветка. Но электричества он не хотел, не хотел слышать радио, знать, что вокруг происходит. Он предпочитал оставаться в другой эпохе, не хотел жить в двадцатом веке, хотя как художник, конечно же, жил в двадцатом: «Бубновый валет» был одной из самых революционных художественных групп.
    Дед жил как русский мелкопоместный дворянин конца XIX века: разводил свиней, окапывал сирень и яблоки, брал мед. У нас была лошадь, Звездочка, я умел ее запрягать. Была телега. Были две коровы, бараны. Уклад жизни был суровый, но добротный, основательный. В людской топилась печь, хозяйничала Маша, наша няня. На Петров день приходили крестьяне, приносили деду в подарок гуся. В ответ выставлялась водка, начинались разговоры про старую, дореволюционную жизнь, когда имением владел Трояновский. С мужиками обычно приходил и председатель колхоза, он тоже был из местных.
    …И «Сибириада», и «Дворянское гнездо», и «Дядя Ваня» полны воспоминаний детства. Утром просыпаешься – пахнет медом, кофе и сдобными булками, которые пекла мама. Запах матери. Запах деда – он рано завтракал, пил кофе, к кофе были сдобные булки, сливочное масло и рокфор, хороший рокфор, еще тех, сталинских времен. Запах детства…
    На ночь вместе с дедом мы шли в туалет, один я ходить боялся: крапива, солнце заходит, сосны шумят…
    Вся фанерная обшивка туалета была исписана автографами – какими автографами! Метнер, Прокофьев, Пастернак, Сергей Городецкий, Охлопков, граф Алексей Алексеевич Игнатьев, Мейерхольд…
    Коллекция автографов на фанере сортира росла еще с конца 20-х. Были и рисунки, очень элегантные, без тени похабщины, этому роду настенного творчества свойственной. Были надписи на французском. Метнер написал: «Здесь падают в руины чудеса кухни». Если бы я в те годы понимал, какова истинная цена этой фанеры, я бы ее из стены вырезал, никому ни за что бы не отдал!
    …Дед очень ценил Прокофьева. Забавно, но в доме сдержанно относились к Шостаковичу. Казалось бы, сейчас обстоит наоборот: Шостакович возведен на пьедестал, Прокофьева считают конъюнктурщиком. Мне кажется, Прокофьев мировой музыкальной критикой недооценен.
    Когда дед писал портрет Прокофьева, тот сочинял «Мимолетности», подходил к роялю, наигрывал куски. Однажды во время такого музицирования дед сказал:
    – Сергей Сергеевич, вот тут бы подольше надо, продлить бы еще…
    – В том-то и хитрость. Как раз потому, что вам хочется здесь подольше, я и меняю тональность.
    Моя старшая сестра, от маминого первого брака, Катенька, тогда была еще совсем маленькая. Однажды, когда дед с Прокофьевым ушли обедать, она подошла к портрету и стала его пачкать – внизу, где могла дотянуться. Дед вернулся, увидел пачкотню, махнул рукой и нарисовал там, где она нагрязнила, сосновые шишки на земле. Этот портрет Прокофьева очень известен, тем более что живописных его портретов крайне немного…
    К занятиям внуков и детей в доме относились несерьезно. Серьезным считалось только занятие деда. Нам запрещалось рисовать. Точно так же рисовать запрещалось маме и дяде Мише, когда они были маленькие. Дети часто копируют взрослых, дети художников становятся художниками просто из подражания, ни таланта, ни призвания не имея. Дяде Мише разрешили рисовать только после того, как нашли под его кроватью чемодан рисунков. Сказали: «Если ты, не испугавшись наказания, писал, может, у тебя и есть призвание». Большим художником он не стал, но писал, рисовал и был счастлив.
    Своим главным и единственным судьей во всем, что касалось живописи, дед считал бабушку, Ольгу Васильевну. Если она говорила: «Здесь переделать», он переделывал. Ни одного холста не выпускал без ее одобрения. Если она говорила «нет», он мог спокойно взять нож и холст разрезать, выбросить. Чаще в таких случаях он просто перенатягивал его на другую сторону. Бабушкин вердикт был окончательный…
    У деда был интересный характер. Он никогда не входил ни с кем в конфликт, обо всем говорил иронически, в первую очередь – о советской власти. Конечно, больной раной было, что у него ни одной его персональной выставки, а у Александра Герасимова – чуть не каждые полгода…
    …Только потом я понял, каким редкостным счастьем было жить в этой среде, какой роскошью в те, сталинские годы было сидеть в русском художническом доме, где по вечерам горят свечи и из комнаты в комнату переносят керосиновые лампы, где подается на стол рокфор, кофе со сливками, красное вино, ведутся какие-то непонятные вдохновенные разговоры. Странно было бы, живя в этом мире, не впитать в себя из него что-то важное для будущей жизни, для профессии…»

  7. Dourr Ответить

    Андрей Кончаловский избран президентом киноакадемии «Ника». За него было подано 409 голосов академиков, за прочих кандидатов – два-три десятка. Т­еперь противостояние двух братьев – Кончаловского и Михалкова – может выйти на новый уровень.
    «Ника» и «Золотой орел», контролируемый Никитой Михалковым, – антагонисты российского киносообщества. Причины тут куда глубже, чем тот простой факт, что «Орел» когда-то был создан в качестве второй национальной премии с претензией на первую. «Ника» и «Орел» разные по духу.
    Под крылом Михалкова царит державно-православный патриотизм, и собственно фигура Никиты Сергеевича угадывается безотносительно к тому, кто там числится президентом. Михалкову достаточно встать и зааплодировать – и весь зал (точнее, мосфильмовский павильон) как по команде встает и аплодирует.
    На «Нике» – демократия. Правда, как и везде, она у нас в глубоком загоне – в частности, неделю назад высокие гости снова ютились в душном Театре оперетты. Зато, например, Юрий Арабов, получив приз, может выйти и толкнуть речь о нашем кино а-ля Леонид Парфенов – о нашем ТВ. А Гусман может этим публично возмутиться. Президентом тут нельзя быть больше двух сроков. Приз «За вклад» нарекают именем Германа-старшего и при этом в главных номинациях побеждает Сокуров, для которого сейчас нет страшней врагов, чем «клан» Германов.
    У Михалкова и Кончаловского принципиально разный взгляд на устройство нашего общества. На этой почве между братьями уже охлаждались отношения. Став президентом, Андрей Сергеевич первым делом обозначил приоритет европейских ценностей и воспел время, когда была создана «Ника» (1987 год). Сказал, что «тогда ветер свободы подул, а сейчас со свободой, конечно, немного разобрались». Чем не мог не разозлить Никиту.
    Отрыв, с которым победил Кончаловский на киновыборах, говорит о том, что академики считают его лучшим сдерживающим фактором по отношению к брату – «барину-самодержцу». Причем не только в части дележа пирога внутри отрасли.
    Людям, делающим «кино для головы», принципиально важно, чтобы их мысли были услышаны наверху.
    Читайте также
    Андрея Кончаловского избрали новым президентом киноакадемии назло Михалкову?
    Потеха и печаль Никиты Михалкова

  8. QITEMYZ Ответить

    Слышала, что Сергей и Никита Михалковы вместе с Андроном Кончаловским требуют от своего родственника Лаврентия вернуть полотна их деда, Петра Кончаловского. Но никто из истцов почему-то не признается, кто именно подал в суд на родственника. Напротив, и Сергей Михалков, и Андрон Кончаловский заявляют, что картин этих они даже не видели. Так что же происходит в благородном семействе?
    Л. К а р п о в а, Екатеринбург
    ВОТ что ответил “АиФ” Константин СКЛОВСКИЙ, адвокат Лаврентия Кончаловского:
    – В КОНЦЕ 2000 года картины Петра Кончаловского, находившиеся в его мастерской, были поделены между наследниками. О полотнах, которые хранились дома у Андрона, Никиты и Лаврентия, речи даже и не шло. Теперь же Сергей Михалков, несмотря на заявления, что он не имеет к суду никакого отношения, отдал своим адвокатам доверенность на представление его интересов в суде как истца. Никита и Андрон выступают как свидетели, но, по всей видимости, планируют, что именно они станут владельцами картин. Ко всему прочему они требуют от Лаврентия выплатить им 7 млн. долларов. Откуда они взяли эту сумму, понять сложно, потому что исковое требование менялось уже три раза.
    По промежуточному решению суда Лаврентий обязан передать картины в Российский фонд культуры, руководит которым Никита Михалков. Мы пытались протестовать, говоря, что Никита тоже относится к тем, кто заинтересован в картинах. Но судья ответил, что доказать заинтересованность Никиты нет никакой возможности. Лаврентий не собирается отдавать картины в фонд, хотя его за это могут привлечь к ответственности, вплоть до лишения свободы. Чтобы доказать свою правоту, он готов передать полотна любой организации, которая никак не связана с Михалковым.
    Андрон Кончаловский, напротив, считает, что Лаврентий незаконно присвоил их семейное имущество: “Он на всех углах кричит о своей правоте, но, как говорится, на воре и шапка горит. Я выступаю свидетелем и жду справедливого исхода дела. Когда будет окончательное решение суда, тогда мы и посмотрим, кто был прав”.
    Никита Михалков прокомментировал происходящее еще сдержаннее: “Этим делом занимаются брат и сестра, я же ко всему имею лишь косвенное отношение. На мой взгляд, основная проблема заключается в том, что очень много картин Петра Кончаловского ушло за границу без нашего ведома, нелегальным путем, а это неправильно. Возможности вернуть их есть, но процесс потребует большого количества нервов и времени. Однако все права на нашей стороне”.

    Анекдот в тему

  10. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *