Что русский язык значит для бальмонта русский язык?

13 ответов на вопрос “Что русский язык значит для бальмонта русский язык?”

  1. Teswyn Ответить

    «Русский язык» Константин Бальмонт
    Язык, великолепный наш язык.
    Речное и степное в нем раздолье,
    В нем клекоты орла и волчий рык,
    Напев, и звон, и ладан богомолья.
    В нем воркованье голубя весной,
    Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
    Березовая роща. Свет сквозной.
    Небесный дождь, просыпанный по крыше.
    Журчание подземного ключа.
    Весенний луч, играющий по дверце.
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей в провидящее сердце.
    И снова ровный гул широких вод.
    Кукушка. У колодца молодицы.
    Зеленый луг. Веселый хоровод.
    Канун на небе. В черном — бег зарницы.
    Костер бродяг за лесом, на горе,
    Про Соловья-разбойника былины.
    «Ау!» в лесу. Светляк в ночной поре.
    В саду осеннем красный грозд рябины.
    Соха и серп с звенящею косой.
    Сто зим в зиме. Проворные салазки.
    Бежит савраска смирною рысцой.
    Летит рысак конем крылатой сказки.
    Пастуший рог. Жалейка до зари.
    Родимый дом. Тоска острее стали.
    Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
    Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.
    Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
    Ярит борзых и гончих доезжачий.
    Баю-баю. Мой милый. Ты уснул?
    Молюсь. Молись. Не вечно неудачи.
    Я снаряжу тебя в далекий путь.
    Из тесноты идут вразброд дороги.
    Как хорошо в чужих краях вздохнуть
    О нем — там, в синем — о родном пороге.
    Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
    В размах грозы сцепляются зарницы.
    К Царь-граду не ходил ли наш Олег?
    Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?
    И ты пойдешь дорогой Ермака,
    Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
    Тебя потопит льдяная река,
    Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.
    Поняв, что речь речного серебра
    Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдешь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
    Гремучим сновиденьем наяву
    Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре,
    Венчая полноводную Неву
    С Янтарным морем в вечном договоре.
    Ты клад найдешь, которого искал,
    Зальешь и запоешь умы и страны.
    Не твой ли он, колдующий Байкал,
    Где в озере под дном не спят вулканы?
    Добросил ты свой гулкий табор-стан,
    Свой говор златозвонкий, среброкрылый,
    До той черты, где Тихий океан
    Заворожил подсолнечные силы.
    Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
    Как радуга над нашим водоемом.
    Ты в черный час вместишься в малый вздох.
    Но Завтра — встанет! С молнией и громом!

    Анализ стихотворения Бальмонта «Русский язык»

    Знаковое для творчества К. Д. Бальмонта стихотворение «Русский язык» написано 3 июля 1924 года в Шатэлейоне во Франции. Однако впечатления, которые легли в его основу, были собраны задолго до этого. Еще в феврале-июне 1916 года Константин Дмитриевич совершил большое путешествие по Сибири. Чувства, бережно хранимые поэтом, дали пищу для многих произведений, вошедших впоследствии в сборник «Голубая подкова. Стихи о Сибири» (1934). Именно здесь впервые появляется новая сущность в творчестве Бальмонта – русский язык как полноценный герой стихотворений.
    В произведении Бальмонт выступает как рассказчик. Поэт знакомит читателя со своим героем и последовательно раскрывает его черты. На протяжении шестнадцати строф-четверостиший образ русского языка наполняется звуками, красками и обрастает плотью. Такой подход неслучаен – для поэта родной язык уже не является простым набором слов. Это полноценное существо, душа целого народа, которая объединяет русских людей во всем мире.
    Поэтому стихотворение начинается с восхваления русского языка. Бросается в глаза местоимение «наш». Автор сразу показывает свое отношение, словно поднимая язык как знамя в стремлении сплотить всех под ним. Это слово еще не раз встретится читателю в разных формах – «наш Олег», «подснежник наш», «над нашим водоемом».
    Композиционно стихотворение можно разделить на две части. В первую входят строфы с первой по восьмую. В этих четверостишиях собраны символы, в которых русский язык раскрывается как целостный образ. Поскольку для поэта речь и Родина – идентичные понятия, то все, что представляет образ родной земли, входит и в язык. Все эти картины, от которых пробуждается душа:
    В нем воркованье голубя весной,
    Взлет жаворонка к Солнцу выше, выше.
    Березовая роща, свет сквозной.
    напоминают автору о родной речи.
    Отдельно следует упомянуть яркий образ Богородицы, заключенный в следующих строках:
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей в провидящее сердце.
    В нем можно увидеть сразу несколько символов: и светлый лик Божьей Матери, и образ самой Святой Руси, и намек на строчки стихотворения Марины Цветаевой «Семь мечей пронзили сердце…» (1918). Все эти образы для автора – драгоценность, которую он бережно хранит и воспевает в своем творчестве.
    Турне поэта по русской земле началось на Украине и закончилось на Дальнем Востоке. Константин Дмитриевич проехал через Томск, посетил Байкал, добрался до Владивостока. Этот путь легко проследить в стихотворении «Русский язык». Вторая часть произведения повторяет маршрут поэта. Она начинается словами:
    Я снаряжу тебя в далекий путь.
    Из тесноты идут вразброд дороги.
    В этих строфах наряду с описанием красот родных просторов автор упоминает великих людей, которые сделали много для России и русского языка, а потому навечно остались в народной памяти. Рассказчик здесь предстает как бесплотный дух, который перелетает из одного времени в другое, стремительно проносится над горами, реками и равнинами.
    Бальмонт начинает повествование с легенды об Олеге и его походе на Царь-град, ведь именно с этого момента началось восхождение Руси к подлинному величию и единству.
    Следующая веха – поход Ермака, присоединивший огромные сибирские просторы. Автор сравнивает неуязвимость родного языка с этим историческим персонажем, который хоть и погиб героически, но не умер в сердцах.
    Автор не просто перечисляет географические названия. Они звучат словно заклинания, возрождая в памяти великолепные по красоте картины русской природы. Нужно помнить, что в годы написания этого стихотворения Бальмонт находился в тяжелой для него эмиграции. Поэтому погружение в русский язык служило ему отдушиной, возможностью хотя бы ненадолго вернуться домой. «Как хорошо в чужих краях вздохнуть о нем», признается поэт.
    Метки: Бальмонт

  2. Shakami Ответить

    Язык, великолепный наш язык.
    Речное и степное в нем раздолье,
    В нем клекоты орла и волчий рык,
    Напев, и звон, и ладан богомолья.
    В нем воркованье голубя весной,
    Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
    Березовая роща. Свет сквозной.
    Небесный дождь, просыпанный по крыше.
    Журчание подземного ключа.
    Весенний луч, играющий по дверце.
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей в провидящее сердце.
    И снова ровный гул широких вод.
    Кукушка. У колодца молодицы.
    Зеленый луг. Веселый хоровод.
    Канун на небе. В черном — бег зарницы.
    Костер бродяг за лесом, на горе,
    Про Соловья-разбойника былины.
    «Ау!» в лесу. Светляк в ночной поре.
    В саду осеннем красный грозд рябины.
    Соха и серп с звенящею косой.
    Сто зим в зиме. Проворные салазки.
    Бежит савраска смирною рысцой.
    Летит рысак конем крылатой сказки.
    Пастуший рог. Жалейка до зари.
    Родимый дом. Тоска острее стали.
    Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
    Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.
    Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
    Ярит борзых и гончих доезжачий.
    Баю-баю. Мой милый. Ты уснул?
    Молюсь. Молись. Не вечно неудачи.
    Я снаряжу тебя в далекий путь.
    Из тесноты идут вразброд дороги.
    Как хорошо в чужих краях вздохнуть
    О нем — там, в синем — о родном пороге.
    Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
    В размах грозы сцепляются зарницы.
    К Царь-граду не ходил ли наш Олег?
    Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?
    И ты пойдешь дорогой Ермака,
    Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
    Тебя потопит льдяная река,
    Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.
    Поняв, что речь речного серебра
    Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдешь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
    Гремучим сновиденьем наяву
    Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре,
    Венчая полноводную Неву
    С Янтарным морем в вечном договоре.
    Ты клад найдешь, которого искал,
    Зальешь и запоешь умы и страны.
    Не твой ли он, колдующий Байкал,
    Где в озере под дном не спят вулканы?
    Добросил ты свой гулкий табор-стан,
    Свой говор златозвонкий, среброкрылый,
    До той черты, где Тихий океан
    Заворожил подсолнечные силы.
    Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
    Как радуга над нашим водоемом.
    Ты в черный час вместишься в малый вздох.
    Но Завтра — встанет! С молнией и громом!

    Анализ стихотворения «Русский язык» Бальмонта

    Константин Дмитриевич Бальмонт является одним из ярчайших представителей Серебряного века в русской литературе. «На Бальмонте – в каждом его жесте, шаге, слове – клеймо – печать – звезда поэта», — говорила о нем Марина Цветаева, знавшая его долгое время. Стихотворение «Русский язык» написано в 1924 году. В это время поэт находился в эмиграции во Франции и очень скучал по родине. Он несколько раз порывался вернуться, но так и не решился. Вместо этого он написал множество произведений, пронизанных тоской и любовью к России.
    Темой данного произведения является русский язык, во всем его величии и красоте. Главная идея – передать любовь, которую автор испытывает к своему родному языку. «Язык, великолепный наш язык», — используя местоимение «наш», Бальмонт подчеркивает свою принадлежность, свою причастность к русскому языку. Он еще не раз использует этот прием: «наш Олег», «подснежник наш», «над нашим водоемом».
    Логически стихотворение можно разделить на две части. В первой части Бальмонтом описывается вся красота русской природы, жизнь и звуки обычной деревни. Поэт рассказывает, какие образы у него встают перед глазами, когда он слышит звучание русского языка. Ему представляется березовая роща, жаворонки, зеленый луг, молодые девушки у колодца, крестьяне, пашущие землю и родной дом. Бальмонту слышится журчание ручья, звон колоколов, в лесу кукушка, треск костра и былины про Соловья-разбойника. Когда читаешь эти строки, действительно представляешь себе Россию, чувствуешь какую любовь пытался передать автор.
    Для того, чтобы передать атмосферу, Бальмонт использует множество эпитетов: небесный дождь, весенний луч, веселый хоровод, проворные салазки. Также используется такой прием, как одушевление: бег зарницы, подснежник прорвет снег, зарницы сцепляются.
    Во второй части автор обращается к русской истории. Он упоминает Олега, затем поход Ермака, Петра Великого и Пушкина. Отдельно стоит упомянуть образ Богородицы, переданный следующими строками:
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей в провидящее сердце.
    Автор использует перекрестную рифму во всем стихотворении: язык – рык, ключа – меча, наяву – Неву. Для создание звукового «рисунка» используется эпифора: «Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше», «Здесь хорошо. А там — смотри, смотри». Также можно проследить по всему произведению наличие ассонанса – повторения гласных [е] и [я].
    Перечисляются также географические названия, названия которых значат много для любого русского человека, в том числе и для Бальмонта, вынужденного покинуть свою родину и воспевать ее красоты из чужой земли. Они звучат словно заклинания, возрождая в памяти великолепные по красоте картины русской природы.

  3. Дерзкая Ответить

    ответ к заданию по литературному чтению:
    Русский язык для поэта — это былины, колыбельные песни, подвиги вещего Олега, полет Жар-птицы,
    Речное и степное в нем раздолье,
    В нем клекоты орла и волчий рык,
    Напев и звон и ладан богомолья.
    В нем воркованье голубя весной,
    Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
    Березовая роша. Свет сквозной.
    Небесный дождь, просыпанный по крыше.
    Журчание подземного ключа.
    Весенний луч, играющий по дверце.
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей — в провидящее сердце.
    И снова ровный гул широких вод.
    Кукушка. У колодца молодицы.
    Зеленый луг. Веселый хоровод.
    Канун на небе. В черном — бег зарницы.
    Костер бродяг за лесом, на горе,
    Про Соловья-разбойника былины.
    «Ау?» в лесу. Светляк в ночной поре.
    В саду осеннем красный грозд рябины.
    Соха и серп с звенящею косой.
    Сто зим в зиме. Проворные салазки.
    Бежит савраска смирною рысцой.
    Летит рысак конем крылатой сказки.
    Пастуший рог. Жалейка до зари.
    Родимый дом. Тоска острее стали.
    Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
    Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.
    Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
    Ярит борзых и гончих доезжачий.
    Баю-баю. Мой милый! Ты уснул?
    Молюсь. Молись. Нс вечно неудачи.
    Я снаряжу тебя в далекий путь.
    Из тесноты идут вразброд дороги.
    Как хорошо в чужих краях вздохнуть О нем — там, в синем — о родном пороге.
    Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
    В размах грозы сцепляются зарницы.
    К Царьграду не ходил ли наш Олег?
    Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?
    И ты пойдешь дорогой Ермака,
    Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
    Тебя потопит льдяная река,
    Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.
    Поняв, что речь речною серебра Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдешь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
    Гремучим сновиденьем наяву
    Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре.
    Венчая полноводную Неву С Янтарным морем в вечном договоре.
    Ты клад найдешь, которого искал,
    Зальешь и запоешь умы и страны.
    Не твой ли он, колдующий Байкал,
    Где в озере под дном не спят вулканы?
    Добросил ты свой гулкий табор-стан.
    Свой говор златозвонкий, среброкрылый —
    До той черты, где Тихий океан Заворожил подсолнечные силы.
    Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
    Как радуга над нашим водоемом.
    Ты в черный час вместишься в малый вздох.
    Но Завтра — встанет! С молнией и громом!

  4. Perith Ответить

    Русский язык для поэта — это былины, колыбельные песни, подвиги вещего Олега, полет Жар-птицы,
    Речное и степное в нем раздолье,
    В нем клекоты орла и волчий рык,
    Напев и звон и ладан богомолья.
    В нем воркованье голубя весной,
    Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
    Березовая роша. Свет сквозной.
    Небесный дождь, просыпанный по крыше.
    Журчание подземного ключа.
    Весенний луч, играющий по дверце.
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей — в провидящее сердце.
    И снова ровный гул широких вод.
    Кукушка. У колодца молодицы.
    Зеленый луг. Веселый хоровод.
    Канун на небе. В черном — бег зарницы.
    Костер бродяг за лесом, на горе,
    Про Соловья-разбойника былины.
    «Ау?» в лесу. Светляк в ночной поре.
    В саду осеннем красный грозд рябины.
    Соха и серп с звенящею косой.
    Сто зим в зиме. Проворные салазки.
    Бежит савраска смирною рысцой.
    Летит рысак конем крылатой сказки.
    Пастуший рог. Жалейка до зари.
    Родимый дом. Тоска острее стали.
    Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
    Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.
    Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
    Ярит борзых и гончих доезжачий.
    Баю-баю. Мой милый! Ты уснул?
    Молюсь. Молись. Нс вечно неудачи.
    Я снаряжу тебя в далекий путь.
    Из тесноты идут вразброд дороги.
    Как хорошо в чужих краях вздохнуть О нем — там, в синем — о родном пороге.
    Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
    В размах грозы сцепляются зарницы.
    К Царьграду не ходил ли наш Олег?
    Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?
    И ты пойдешь дорогой Ермака,
    Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
    Тебя потопит льдяная река,
    Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.
    Поняв, что речь речною серебра Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдешь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
    Гремучим сновиденьем наяву
    Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре.
    Венчая полноводную Неву С Янтарным морем в вечном договоре.
    Ты клад найдешь, которого искал,
    Зальешь и запоешь умы и страны.
    Не твой ли он, колдующий Байкал,
    Где в озере под дном не спят вулканы?
    Добросил ты свой гулкий табор-стан.
    Свой говор златозвонкий, среброкрылый —
    До той черты, где Тихий океан Заворожил подсолнечные силы.
    Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
    Как радуга над нашим водоемом.
    Ты в черный час вместишься в малый вздох.
    Но Завтра — встанет! С молнией и громом!

  5. Белая Медведица Ответить

    «…Все языки, являясь откровением Божества, пожелавшего заглянуть в человеческое, прекрасны, первоисточны, самоценны, единственны, а в здешней, изношенной, бледно-солнечной части Земли, что зовётся Европой и давно забыла, как журчат подземные ключи, самый богатый, и самый могучий, и самый полногласный, конечно же, русский язык» [1,?с.?348]. Так писал о своём родном языке К.Д. Бальмонт в статье «Русский язык. Воля как основа творчества», опубликованной в 1924 году в Париже. Известный не только как поэт, прозаик, литературный критик, но и как переводчик более чем с 20-и языков, Бальмонт имел основания для такого заявления. Необыкновенная филологическая одарённость Бальмонта бесспорна, хотя он не был теоретиком-лингвистом. «Я не анатом русского языка, я только любовник русской речи», – определяет он в той же статье [1,?с.?349]. Чувством языка и поэтическим складом натуры прежде всего объясняется его восприятие языковой сути как духовного явления, выраженного в живом строе: в семантике слов, их взаимодейственной связи, звучании. В статье «Без русла», тоскуя по родине, он пишет: «Там везде говорят по-русски; это язык моего отца и моей матери, это язык моей няни, моей первой любви, почти всех моих Любовей, почти всех мгновений моей жизни, которые вошли в моё прошлое как неотъемлемое свойство, как основа моей личности» [1, с. 275].
    Он считает, что в каждом языке есть слова, с которыми органично связан «ряд образов, исчерпывающих и выразительных» [1, с. 309]. Сущностный характер языка, по Бальмонту, проявляется уже в его звучании, отражающем внутренний склад самого народа. «Какие они длинные, тягучие, ворожащие, внушающе-певучие – исконные русские слова», – удивляется поэт [1, с. 350]. В ряду таких слов приводятся и русские, и старославянские, глубинно связанные с историей народа, с православием: «Богопочитание. Благословение. Славословие мирозданию. Междоусобица. Покаяние. Откровение. Родимый мой батюшка. Родимая матушка» [1, с. 350].
    Напевность русской речи Бальмонт непосредственно соотносит с эмоциональным строем, который определяет как «мерную лиричность взнесённого чувства и умудрённого сознания» [1, с. 354]. Он убеждён в существовании органичной связи между обликом слова и пониманием его, любовью к нему («…лишь в этом лике, с детства полюбленном, может чувство принять и любить это своё добро» [1, с. 357]).
    В очерке «Волга» читаем: «…скажешь “Волга” – и вот уже русское сердце плывёт в неоглядности. Что такое Волга, мы не знаем, – Волога ли она, то есть Влага, или Воля, или что ещё. Но в пяти звуках этого слова для русского чувства столько значений, внушений, воспоминаний и надежд, что сосчитать их нельзя» [1, с. 382]. В рассказе «Белый сон» представляется, как от одного только слова «в кибитке» раскрывается душа и рождается стихотворение.
    «Ум и чувство, ища исхода в слове, всегда желают многогранности», – считает поэт. Именно этим определяется суть любимого им слова Воля. Особый, символический характер этого слова подчёркивается написанием с заглавной буквы и соотносится со звуковым строем: «Веющее В, долгое, как зов далёкого хора, О, ласкающее Л, в мягкости твёрдое, утверждающее Я». Выявляя два смысла этого слова («воля есть воля-хотение, и воля есть воля-свобода»), Бальмонт подчёркивает сопряжение этих смыслов в выражении творческой энергии как «основной тайны мира» [1,?с.?343]. Само сотворение мира из Великой безгласности – через музыкальную, певческую стихию – представляется поэту как сотворение языка («В великий мировой час, коего минуты измеряются тысячелетиями, в разных местах свеже-красивой, желанной Земли возник один человеческий язык, и другой, непохожий, и третий, и много» [1, с. 347]).
    Признавая в самом слове творящую силу, Бальмонт в целом ряде работ рассматривает звуковой строй словообраза как проявление его внутренней, смысловой энергии. Это выражается, во-первых, в звукосимволизме самого слова: «Ветер любит вольность и любит шелест, веяньем своим велит возвращаться звукам в волнообразно-повторной напевности» [1, с. 222].
    Во-вторых, с этим словом на основании образных соответствий сопрягаются другие, представляя в фонетическом и смысловом соотношении единый звукообраз: «Едва слово заговорит о ветре, оно невольно играет легковейным звуком В или цепкими, шуршащими, шероховатыми звуками С, З, Ш, Щ, живописующе передающими шорохи листвы» [1, с. 223].
    В доказательство Бальмонт приводит славянские пословицы и поговорки, а также стихи русских поэтов, прежде всего – Пушкина, считая, что именно Пушкин открыл в русской поэзии «закон, строящий поэтическое выражение на особой музыкальной основе» [1,?с.?225]. Особенность поэтической силы образов, созданных по этому закону, в их внушающей энергии, не поддающейся рациональному восприятию. Такой образ иконичен, он не ограничивается элементарной изобразительностью. Он содержит ту ёмкость собственно выразительности, которую не передать и не воспринять по-другому, – то, что Бальмонт называет «звуковой тайной». Он пишет о строках пушкинского стихотворения «Вновь я посетил…»: «“Брегам отлогим”… Какая гордая твёрдость звука. И эта полногласная смена нот “ви-во-ве”. Тут визг ветра и ржавой части устаревшей мельницы. Тут ворот ветхий вращается, тяжёлый ворот, навой» [1, с. 225].
    Бальмонт подчёркивает именно русский характер этих соответствий и одноприродность явлений мира и творчества: «Веял ветер и говорил. Слушал певец и выслушал. Выведал тайновесть – и вложил её в слова. И вот слова, перевиваясь, поют, вещая, и вложенная в их буквы звуковая повесть, повторно ведя своим веретеном, ведёт» [1, с. 224].
    Своё творчество он представляет осуществлением того же процесса, воплощением тех же закономерностей: «Я смотрю в затоны моей весны, туда, где купавы, заглядываю, и нежный голос поёт.
    Я – вольный ветер, я вечно вею,
    Волную волны, ласкаю ивы,
    В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,
    Лелею травы, лелею нивы» [1, с. 225].
    В поэтическом (и вообще в художественном) слове Бальмонт видит не узоры и украшения, а воплощение «величайшей гармонии русского духа» [1, с. 360].
    Стихотворение 1924 года «Русский язык» представляет ряд именно иконических образов, в совокупности заключающих в себе не просто собирательный образ России, но самим звучанием создающих образ русского языка:
    Язык, великолепный наш язык.
    Речное и степное в нём раздолье.
    В нём клёкоты орла и волчий рык,
    Напев, и звон, и ладан богомолья… [2, с. 375].
    Метафорический строй стихотворения передаёт соединение в русском языке контрастных проявлений, рисует его развитие как путь, открытый новым возможностям, по сути – безграничным:
    …Поняв, что речь речного серебра
    Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдёшь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и степи.
    Говоря о неповторимости русского языка, Бальмонт отмечает в нём величайшую тайну, поскольку «русская душа и для русского – загадка» [1, с. 359].
    В 1912 году Бальмонт писал из-за границы: «Если воистину я что-нибудь сделал для России, это не более как малость, а я хотел бы сделать для неё, я хотел бы сделать для торжества художественного русского слова в сто, в несчётность раз больше» [2, с. 19].
    ПРИМЕЧАНИЯ:
    1. Бальмонт, К.Д. Где мой дом: Стихотворения, художественная проза, статьи, очерки, письма. М., 1992.
    2. Бальмонт, К.Д. Светлый час: Стихотворения и переводы. М., 1992.

  6. Ygglore Ответить

    Язык, великолепный наш язык.
    Речное и степное в нем раздолье,
    В нем клекоты орла и волчий рык,
    Напев, и звон, и ладан богомолья.
    В нем воркованье голубя весной,
    Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
    Березовая роща. Свет сквозной.
    Небесный дождь, просыпанный по крыше.
    Журчание подземного ключа.
    Весенний луч, играющий по дверце.
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей в провидящее сердце.
    И снова ровный гул широких вод.
    Кукушка. У колодца молодицы.
    Зеленый луг. Веселый хоровод.
    Канун на небе. В черном — бег зарницы.
    Костер бродяг за лесом, на горе,
    Про Соловья-разбойника былины.
    «Ау!» в лесу. Светляк в ночной поре.
    В саду осеннем красный грозд рябины.
    Соха и серп с звенящею косой.
    Сто зим в зиме. Проворные салазки.
    Бежит савраска смирною рысцой.
    Летит рысак конем крылатой сказки.
    Пастуший рог. Жалейка до зари.
    Родимый дом. Тоска острее стали.
    Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
    Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.
    Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
    Ярит борзых и гончих доезжачий.
    Баю-баю. Мой милый. Ты уснул?
    Молюсь. Молись. Не вечно неудачи.
    Я снаряжу тебя в далекий путь.
    Из тесноты идут вразброд дороги.
    Как хорошо в чужих краях вздохнуть
    О нем — там, в синем — о родном пороге.
    Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
    В размах грозы сцепляются зарницы.
    К Царь-граду не ходил ли наш Олег?
    Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?
    И ты пойдешь дорогой Ермака,
    Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
    Тебя потопит льдяная река,
    Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.
    Поняв, что речь речного серебра
    Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдешь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
    Гремучим сновиденьем наяву
    Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре,
    Венчая полноводную Неву
    С Янтарным морем в вечном договоре.
    Ты клад найдешь, которого искал,
    Зальешь и запоешь умы и страны.
    Не твой ли он, колдующий Байкал,
    Где в озере под дном не спят вулканы?
    Добросил ты свой гулкий табор-стан,
    Свой говор златозвонкий, среброкрылый,
    До той черты, где Тихий океан
    Заворожил подсолнечные силы.
    Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
    Как радуга над нашим водоемом.
    Ты в черный час вместишься в малый вздох.
    Но Завтра — встанет! С молнией и громом!

  7. Киндер Ответить

    ответ к заданию по литературному чтению:
    Русский язык для поэта — это былины, колыбельные песни, подвиги вещего Олега, полет Жар-птицы,
    Речное и степное в нем раздолье,
    В нем клекоты орла и волчий рык,
    Напев и звон и ладан богомолья.
    В нем воркованье голубя весной,
    Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
    Березовая роша. Свет сквозной.
    Небесный дождь, просыпанный по крыше.
    Журчание подземного ключа.
    Весенний луч, играющий по дверце.
    В нем Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей — в провидящее сердце.
    И снова ровный гул широких вод.
    Кукушка. У колодца молодицы.
    Зеленый луг. Веселый хоровод.
    Канун на небе. В черном — бег зарницы.
    Костер бродяг за лесом, на горе,
    Про Соловья-разбойника былины.
    «Ау?» в лесу. Светляк в ночной поре.
    В саду осеннем красный грозд рябины.
    Соха и серп с звенящею косой.
    Сто зим в зиме. Проворные салазки.
    Бежит савраска смирною рысцой.
    Летит рысак конем крылатой сказки.
    Пастуший рог. Жалейка до зари.
    Родимый дом. Тоска острее стали.
    Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
    Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.
    Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.
    Ярит борзых и гончих доезжачий.
    Баю-баю. Мой милый! Ты уснул?
    Молюсь. Молись. Нс вечно неудачи.
    Я снаряжу тебя в далекий путь.
    Из тесноты идут вразброд дороги.
    Как хорошо в чужих краях вздохнуть О нем — там, в синем — о родном пороге.
    Подснежник наш всегда прорвет свой снег.
    В размах грозы сцепляются зарницы.
    К Царьграду не ходил ли наш Олег?
    Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?
    И ты пойдешь дорогой Ермака,
    Пред недругом вскричишь: «Теснее, други!»
    Тебя потопит льдяная река,
    Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.
    Поняв, что речь речною серебра Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдешь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
    Гремучим сновиденьем наяву
    Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре.
    Венчая полноводную Неву С Янтарным морем в вечном договоре.
    Ты клад найдешь, которого искал,
    Зальешь и запоешь умы и страны.
    Не твой ли он, колдующий Байкал,
    Где в озере под дном не спят вулканы?
    Добросил ты свой гулкий табор-стан.
    Свой говор златозвонкий, среброкрылый —
    До той черты, где Тихий океан Заворожил подсолнечные силы.
    Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
    Как радуга над нашим водоемом.
    Ты в черный час вместишься в малый вздох.
    Но Завтра — встанет! С молнией и громом!

  8. Я не ты ! Ответить

    Язык, великолепный наш язык.
    Речное и степное в нём раздолье,
    В нём клёкоты орла и волчий рык,
    Напев, и звон, и ладан богомолья.
    В нём воркованье голубя весной,
    Взлёт жаворонка к солнцу — выше, выше.
    Берёзовая роща. Свет сквозной.
    Небесный дождь, просыпанный по крыше.
    Журчание подземного ключа.
    Весенний луч, играющий по дверце.
    В нём Та, что приняла не взмах меча,
    А семь мечей в провидящее сердце.
    И снова ровный гул широких вод.
    Кукушка. У колодца молодицы.
    Зелёный луг. Весёлый хоровод.
    Канун на небе. В чёрном — бег зарницы.
    Костёр бродяг за лесом, на горе,
    Про Соловья-разбойника былины.
    «Ау!» в лесу. Светляк в ночной поре.
    В саду осеннем красный грозд рябины.
    Соха и серп с звенящею косой.
    Сто зим в зиме. Проворные салазки.
    Бежит савраска смирною рысцой.
    Летит рысак конём крылатой сказки.
    Пастуший рог. Жалейка до зари.
    Родимый дом. Тоска острее стали.
    Здесь хорошо. А там — смотри, смотри.
    Бежим. Летим. Уйдём. Туда. За да?ли.
    Чу, рог другой. В нём бешеный разгул.
    Ярит борзых и гончих доезжачий.
    Баю?-баю?. Мой милый. Ты уснул?
    Молюсь. Молись. Не вечно неудачи.
    Я снаряжу тебя в далёкий путь.
    Из тесноты идут вразброд доро?ги.
    Как хорошо в чужих краях вздохнуть
    О нём — там, в синем — о родном пороге.
    Подснежник наш всегда прорвёт свой снег.
    В размах грозы? сцепляются зарницы.
    К Царь-граду не ходил ли наш Олег?
    Не звал ли в полночь нас полёт Жар-птицы?
    И ты пойдёшь дорогой Ермака,
    Пред недругом вскричишь: «Теснее, дру?ги!»
    Тебя потопит льдя?ная река,
    Но ты в века? в ней выплывешь в кольчуге.
    Поняв, что речь речного серебра
    Не удержать в окованном вертепе,
    Пойдёшь ты в путь дорогою Петра,
    Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи.
    Гремучим сновиденьем наяву
    Ты мысль и мощь сольёшь в едином хоре,
    Венчая полноводную Неву
    С Янтарным морем в вечном договоре.
    Ты клад найдёшь, которого искал,
    Зальёшь и запоёшь умы и страны.
    Не твой ли он, колдующий Байкал,
    Где в озере под дном не спят вулканы?
    Добросил ты свой гулкий табор-стан,
    Свой говор златозвонкий, среброкрылый,
    До той черты, где Тихий океан
    Заворожил подсолнечные силы.
    Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог,
    Как радуга над нашим водоёмом.
    Ты в чёрный час вмести?шься в малый вздох.
    Но Завтра — встанет! С молнией и громом!

  10. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *