Какая проблема стала центральной в философии парменида?

19 ответов на вопрос “Какая проблема стала центральной в философии парменида?”

  1. gia Ответить

    Министерство образования и науки Украины
    Запорожский Национальный Университет
    РЕФЕРАТ
    по предмету
    «Философия»
    на тему:
    «Проблема бытия и небытия в философии Парменида»
    Запорожье, 2010
    1. Сведенья о жизни Парменида
    Сведения о времени жизни Парменида (вторая пол. VI – сер.V вв. до н.э.) из южноиталийского города Элея достаточно противоречивы. Есть упоминание о том, что его акмэ приходится на 504-501 гг. до н.э., т.е. в данном случае Парменид оказывается практически ровесником Гераклита. В то же время, Платон сообщает, что 65-летний Парменид беседовал с юным Сократом, а это означает, что Парменид был намного моложе и Гераклита, и Ксенофана и родился приблизительно в 515 г. до н.э. Мнение Платона как будто подтверждает и свидетельство о том, что Парменид был одно время учеником Ксенофана. Впоследствии Парменид сам стал главой философской школы, сторонники которой получили прозвание элеатов (от названия г. Элея).
    Философское учение изложено Парменидом в сочинении “О природе”, написанном гекзаметрами. От этой философской поэмы целиком сохранился “Пролог”, значительные фрагменты из первой части и некоторые куски из второй части.
    Свои мысли Парменид вкладывает в уста некой богини, которая призывает в свои божественные чертоги юного Парменида. Путь к богине Парменид описывает в прекрасных образах – карета, запряженная “мудрыми конями”, в которой по всей Вселенной летит на встречу с богиней Парменид; управляющие ею Девы Дочери Солнца; Ворота путей Дня и Ночи; грозновозмездная Правда, стерегущая двойные ключи от этих ворот. И, наконец, сама богиня, обещающая открыть Пармениду великое знание об истинном и неистинном. Этому описанию посвящен “Пролог” поэмы.
    В первой (“Путь Истины”) богиня раскрывает Пармениду учение об истинном и умопостигаемом бытие, которое чуждо большинству мнений смертных. По сути дела, здесь ставятся две важнейшие философские проблемы: вопрос об отношении бытия и небытия и вопрос об отношении бытия и мышления.
    Уже в начале этой части поэмы мы встречаемся с дилеммой, имеющей глубочайшее значение, т.к. на ней строится вся философия Парменида: ЕСТЬ – НЕ ЕСТЬ. ЕСТЬ – это то, что не может не быть, это бытие. НЕ ЕСТЬ – это, наоборот, то, что не может быть, т.е. небытие. Бытие – это то, что существует. Небытие – это то, что не существует.
    И здесь впервые в античной философии Парменид приводит логические доказательства в пользу своего мнения, ибо до него философы либо изрекали истины, либо опирались на аналогии и метафоры, как, например, Гераклит. Например, главное доказательство несуществования небытия в том, что его невозможно познать, невозможно выразить в слове. Небытие – немыслимо, невыразимо, следовательно оно не может существовать. Более того, сама мысль о небытие является доказательством того, что небытие не существует. Мысль о небытие предполагает существование данного небытия, ибо, иначе не о чем было бы и мыслить. Значит небытие существует. Но если небытие существует, то оно в таком случае является бытием. Следовательно, сама мысль о существовании небытия доказывает как раз обратное – то, что небытие не существует.
    Существует же лишь только то, что мыслимо и выразимо в словах, т.е. бытие. И тогда получается, что “мыслить – то же, что быть”. В этой фразе Парменид формулирует идею совпадения, тождества бытия и мышления. Более того, самое главное доказательство существования бытия и состоит в том, что его можно осмыслить.
    Парменид выделяет основные признаки или свойства бытия:
    1) бытие не возникло.
    2) бытие не подвержено гибели;
    3) бытие целокупно, т.е. не состоит из многих частей;
    4) бытие единородно, что надо понимать в смысле его единственности;
    5) бытие неподвижно;
    6) бытие закончено или совершенно.
    Все эти свойства бытия необходимо вытекают из несуществования небытия, ибо только при наличии небытия само бытие может иметь момент рождения и момент гибели, может состоять из многих частей и не быть единственным, может двигаться и не быть законченным. В силу же отсутствия небытия бытие обладает как раз совсем противоположными свойствами.
    Во второй части своей поэмы (“Путь мнений”) Парменид излагает “мнения” смертных, которые не соотносятся с истиной, ибо ошибочны. Эти мнения могут только в какой-то степени соответствовать истине и одно из наиболее правдоподобных философ приводит в своем сочинении.
    Учение Парменида стало своего рода возражением учению Гераклита. Если эфесский мыслитель воспевал противоречивый и постоянно изменчивый мир, то Парменид утверждал как раз обратное – в мире царит неподвижность и непротиворечивость. Само запрещение противоречия – своего рода закон мышления, ибо чтобы мыслить противоречиями, нужно иметь две головы, иначе противоречивые мысли не могут быть поняты.
    Учение Парменида и других элеатов сыграло огромную роль в истории философии. По сути дела, впервые в истории европейской цивилизации столь ярко и убедительно прозвучала мысль о мощи человеческого разума. Оказывается, что поиск мудрости мира может быть заключен не только и не столько в изучении природы, сколько в осмыслении свойств самого человеческого разума, в познании его способности мыслить. В трактовке Парменида – мыслить, значит быть. Мышление, логика – вот главная сила человека, вот что может позволить людям познать истину. Остальные же пути познания – ложные.
    2. Философия Парменида: бытие и небытие
    Исходный пункт философских исследований Парменида может быть выражен в виде вопроса: каковы основные предпосылки всех мыслимых мировоззрений? Вывод, к которому он приходит, можно сформулировать в виде следующего утверждения – всевозможные системы миропонимания основываются на одной из трех предпосылок:
    только бытие есть, небытия нет;
    не только бытие, но и небытие существует;
    бытие и небытие тождественны.
    Истинной он признает только первую предпосылку. Бытие, согласно Пармениду, едино, неделимо, неизменяемо, вневременно, закончено в себе, только оно истинно сущее; множественность, изменчивость, прерывность, текучесть и т.д. – все это относится к области мнения.
    Парменид ставит проблему тождества бытия и мышления, бытия и мыслей о бытии. Сначала он разбирает логические возможности соотношения категорий бытия и небытия, вскрывая ряд парадоксов, или, как он их сам обозначает, «западни» на пути истины, попав в которые, разум начинает идти неверным путем.
    Если признать небытие, то оно, по мнению Парменида, необходимо существует. Если это так, то бытие и небытие оказываются тождественными, но в этом заключается видимое противоречие. Если же бытие и небытие нетождественны, то бытие существует, а небытие не существует. Но как тогда мыслить несуществующее? И Парменид приходит к выводу, что таким образом мыслить нельзя, т. е. фактически формулирует закон запрещения противоречия. Суждение о существовании небытия (несуществующего) для него принципиально ложно. Но это в свою очередь порождает серию вопросов: откуда возникает бытие? Куда оно исчезает? Как объяснить то, что бытие может перейти в небытие? Как, наконец, возможно наше собственное мышление, где как раз отрицание, негация выполняет важнейшие конструктивные функции?
    Для того чтобы ответить на подобные вопросы, Парменид вынужден говорить о невозможности мысленного выражения небытия. Но в этом случае проблема перетекает в плоскость решения вопроса о соотношении бытия и мышления. Мышление и бытие, по Пармениду, совпадают, поэтому «мышление и бытие одно и то же» или «одно и то же мысль о предмете и предмет мысли». Это можно понять как то, что бытие и мышление тождественны и как процесс, и как результат». Но Парменид не только поставил философскую проблему бытия, но и решил ее – решил прямолинейно: «бытие есть, а небытия нет».
    Истинное бытие, согласно заключениям Парменида, едино, нераздельно, неизменно и неподвижно, весь же чувственно воспринимаемый мир, состоящий из множества возникающих, меняющихся и исчезающих вещей, лежит за его пределами. Для того, чтобы спасти положение, Пармениду пришлось дополнить учение об истинном бытии учением о «мнениях смертных», в котором он изложил космологическую концепцию. Полемизируя с Гераклитом, который абсолютизировал всеобщность движения в своем учении о вечной изменчивости Космоса, Парменид разводит реально существующее, данное, прежде всего, в потоке чувственных ощущений, и мысль о существовании как таковом, т. е. о бытии. Космос как нечто реальное был, есть, но может как быть в будущем, так и исчезнуть. Понятие же истинного бытия неотделимо от истинного и доказательного мышления, поэтому оно несовместимо с представлениями о прошлом или будущем.
    Такое понимание бытия позволило Пармениду предвосхитить ряд открытий, связанных с категориями пространства и времени.
    3. … есть либо бытие, либо небытие …
    Парменид описывает исходное положение мысли, ищущей истину, по сказочному образцу путника на перекрестке, решающему, каким путем идти. Первым отвергается блуждание по истоптанным тропам “многоопытной привычки”, в путанице и распутице обыденной жизни, среди условных наименований, общепринятых мнимостей и двусмыслиц. Неистинность мира повседневной жизни коренится в его противоречивости: ни о чем здесь нельзя решить, есть оно или не есть, но все всегда как-то и есть и не есть одновременно. Истина же требует решительного различения есть от не есть. Отсюда решающее суждение Парменида: есть либо бытие, либо небытие, третьего не дано. Учение Парменида – исток онтологического обоснования законов логики.
    Вторым решением отвергается путь в небытие, никуда не ведущий, т. е. просто непуть, беспутица. Здесь нечего искать, ибо нет искомого, что можно было бы иметь в виду (мыслить) и о чем можно было бы говорить. Отсюда первое основоположение Парменида: есть только бытие, небытия нет.Остается путь, ведущий к бытию, очищенному от всякой примеси небытия. Путь, указуемый бытием, содержит много указаний о самом бытии. Оно не рождается (из небытия) и не гибнет (в небытие), не разичается в себе, не изменяется, не протекает во времени, а все целиком сразу единое и неделимое пребывает в покое, замкнутое в себе и отделенное от небытия нерушимыми пределами. Бытие у Парменида не теряется в неопределенной беспредельности (как у Мелисса), а схватывается мыслью в полноте присутствия, вместе с пределами, что передается образом сферы, шара бытия в ночи небытия. Парменид формулирует основание греческой онтологии вообще: бытие всего сущего (всего и каждого) заключено в пределах – в форме, виде, образе (ср. платоновские эйдос и идею).
    Сущее усматривается собранным в полноту и единство бытия не чувственным, а умным взором, мыслью. Бытие как таковое присутствует в мысли. Пределами, отделяющими бытие от небытия, бытие граничит также с мыслью, охватывающей (понимающей) его. Напротив, мысль, блуждающая в сомнительном мире, собирается в понимающий ум, сосредоточиваясь на единственно мыслимом (однозначном, неизменном, определенном), на бытии. Мысль наставляется на путь тем самым мыслимым бытием, к которому путь прокладывает. Путь к бытию есть поэтому и путь мысли к самой себе, мыслить значит мыслить что-то. Отсюда второе основоположение Парменида: то же самое мысль и то, о чем она. Определенность понимания находится в определенности понимаемого. Это значит: сама возможность речи, говорящей о чем-то, и мысли, имеющей что-то в виду, уже предполагает бытие в парменидовском смысле.
    Анализ условий истинного бытия позволяет установить точные начала неточного мира, царства мнений, дополнительного к царству истины. Истинное бытие едино и неизменно, обманчивое же бытие изменчивого мира обязано тому, что смертные допустили некое бытие небытия, установив в качестве начал две противоположные формы: свет (огонь) бытия и ночь (холод) небытия.
    Вывод
    В центре внимания Парменида две главнейшие философские проблемы: вопрос об отношении бытия и небытия и вопрос об отношении бытия и мышления. Оба вопроса, могут быть решены только разумом.Бытие и небытие.
    Однако разум не безошибочен. Даже на пути истины его подстерегают ловушки и западни. Попав в них, разум пойдет неверным путем и никогда не достигнет истины. Первая западня состоит в допущении существования небытия. Стоит только согласиться с тем, что “есть небытие и [это] небытие необходимо существует”, как мы попадем в западню для мысли. Вторая западня состоит в допущении того, что “бытие и небытие тождественны и нетождественны”. Здесь уже заведомо допускается существование небытия (первая западня), но далее небытие отождествляется с бытием, а затем тождество бытия и небытия отрицается.
    Первая западня анонимна. Вторая же принадлежит “пустоголовому племени”, чей ум беспомощно блуждает. Эти “пустоголовые” “двуголовы”. Одна голова не может вместить два взаимоисключающих тезиса. В одной голове может уместиться лишь тезис, что бытие и небытие тождественны, а в другой – что бытие и небытие нетождественны. Но, продолжая мысль Парменида, можно сказать, что и тезис о том, что есть небытие, не может уместиться в одной голове, ибо оно означает, что небытие есть бытие. В “пустоголовом племени” можно угадать гераклитовцев, ведь “двуголовые” для всего, что говорит Парменид, видят “обратный путь”, а этому учил Гераклит (у него “путь вверх” и “путь вниз” совпадают). Таким образом Парменид подошел к закону запрещения противоречия – к главному закону мышления.Собственная точка зрения Парменида вытекает, по-видимому, из тезиса, что бытие и небытие нетождественны, т. е. Что бытие существует, а небытие не существует. Дике провозглашает, что с пути истины не собьется лишь тот, кто убежден, что “бытие ведь есть”, а “небытие не существует”, “есть бытие, а небытия вовсе нет”.
    Доказательство.Парменид впервые прибегает к доказательству философского тезиса. До него философы главным образом изрекали, в лучшем случае они опирались на аналогии и метафоры. У Парменида же мы находим подлинное доказательство. Небытие не существует потому, что “небытие возможно ни познать, ни в слове выразить”. Иначе говоря, “то, что не есть, невыразимо, немыслимо”. Однако это доказательство само должно быть доказано. Бытие и мышление.
    Уже из предыдущего было ясно, что Парменид признает существующим лишь то, что мыслимо и выразимо в словах. В самом деле, он говорит: “Мышление и бытие одно и то же” или “одно и то же мысль о предмете или предмет мысли”. Это можно понять как то, что бытие и мышление тождественны и как процесс, и как результат.
    Но этот же тезис о тождестве бытия и мышления может быть понят и как утверждение, что предмет и мысль существуют самостоятельно, сами по себе, но что мысль – лишь тогда мысль, когда она предметна, а предмет лишь тогда предмет, когда он мыслим. В пользу такого толкования парменидовского отождествления бытия и мышления говорит вторая из вышеприведенных формулировок: “Одно и тоже – мысль о предмете и предмет мысли”. Парменид был бы прав, если бы думал, что в подлинном смысле существует то, что может быть мыслимо, т. е. существенное, общее, главное, тогда как то, что немыслимо, т. е. несущественное, частое, не главное, случайное, почти не существует. Но он был бы не прав, если бы думал, что все то, что мыслимо, существует. Это был бы идеализм, и он не исключен для Парменида в силу недостаточной аналитичности.
    Список литературы:
    Асмус В.Ф. Античная философия – М.: Высшая школа, 1976.Фролов И. Т. Введение в философию ( Учеб. пособие для вузов) 3-е изд., перераб. и доп. – М.: Республика, 2003. – 623 с.
    Майданский А. Д. Учение Парменида о бытии в истории логического мышления. Философское наследие античности. – Таганрог, 1999, с. 43-45
    Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. [Учебник для философских факультетов и аспирантов вузов по курсу “История философии”] – М.: Высшая школа, 1991.

  2. ТиШа Ответить

    Элеец Парменид, сын Пирета, акмэ (расцвет сил) которого приходится либо на 500-й, либо (по Платону) на 475 г. до н. э., происходил из знатного рода и принимал активное участие в политической деятельности. Он написал законы для Элеи. Впоследствии, под влиянием пифагорейца Аминия, он посвятил себя спокойной жизни философа. По Аристотелю и Теофрасту, он был учеником Ксенофана, но традиция утверждает, что последователем его он не стал (см.: Диоген. Лаэрций, IX, 21). И все же родство их взглядов налицо: Парменид ставит тот же вопрос о едином бытии, содной стороны, и множестве существующих вещей — с другой. Пармениду принадлежит поэма под традиционным названием «О природе», большие отрывки из которой сохранены Секстом Эмпириком, Симпликием и некоторыми другими древними авторами. Сохранившийся текст (особенно написанное в аллегорическом духе введение) настолько сложен, а разночтения в рукописях настолько велики, что разброс мнений относительно истинного смысла философии Парменида огромен — от уподобления ее религиозному откровению и до трактовки ее как логического дедуктивного построения.
    Наиболее древняя традиция доксографии такова. Теофраст пишет в первой книге «Мнений физиков»: «…Парменид пошел по обеим дорогам. А именно, он доказывает, что вселенная вечна, и [в то же время] старается объяснить возникновение сущего, причем суждения его о том и другом двойственны, ибо он полагает, что по истине вселенная едина, безначальна и шаровидна; согласно же мнению толпы, для объяснения возникновения он принимает два начала видимого [мира]: огонь и землю, одно в качестве материи, другое же в качестве действующей причины». Таким образом, «два пути» Парменида, «путь истины» и «путь мнения», дают две картины мира: мир единого и вечного бытия и противостоящий ему кажущийся мир мнения.
    К истине, считает Парменид, ведет лишь один путь, определяемый тезисом: «Есть то, что есть, а то, чего нет, то не существует». Перед нами здесь не что иное, как первая формулировка логического закона тождества в онтологическом его истолковании. Иначе говоря, Парменид делает онтологический вывод из открытого, а скорее угаданного им логического закона, констатирующего необходимость, в целях последовательного мышления, сохранять одно значение мысли на всем протяжении рассуждения. Отсюда следует такая цепь заключений:
    то, что есть, то есть;
    то чего нет, то не существует;
    следовательно, возникновение (появление того, чего не было) и уничтожение (исчезновение того, что есть) не существует;
    пространство (пустота) и время (смена прошлого настоящим) не существуют;
    то, что есть (сущее) заполнено;
    сущее не имеет частей, оно единое целое;
    сущее едино (одно), ибо кроме него ничего нет;
    поэтому сущее завершено (а следовательно, конечно) и совершенно;
    движение не существует, так как сущему некуда сдвинуться.

    Учение Парменида о бытии

    В этой абстрактной схеме рассуждения Парменида представлена его претензия на чисто умозрительное разрешение мировоззренческой проблемы «истинного» бытия. Но в чем сущность этой конструкции? Философ имеет в виду под «бытием» как бы массу, заполняющую мир. Сущее (бытие) не возникает и не уничтожается, оно неделимо, непроницаемо и неподвижно; оно равно самому себе и подобно совершенному шару. Отсюда делали вывод, что философию Парменида следует понимать как род или прообраз материализма: сущее есть конечная, неподвижная и телесная, пространственно определенная, а следовательно, «материальная» совокупность всего сущего, и кроме нее ничего нет (См.: Burnet J. Early Greek Philosophy. L., 1975, p. 182.). Но ведь есть здесь и другая сторона дела. Парменид утверждает, что только бытие может мыслиться, о не-сущем нельзя ни мыслить, ни говорить. А значит, мышление оказывается у него не только критерием существования (есть то, что может мыслиться и высказываться), но и тождественно с ним, поскольку «одно и то же мысль и то, о чем мысль существует» (В 8, 34), или, попросту говоря, «одно и то же мыслимое и сущее» (В 3). Поэтому очевидно, что исходный пункт для Парменида не телесность («материальное»), а мыслимость бытия, или, что для него то же самое, его мыслительный, идеальный характер. Таким образом, здесь открывается путь к идеализму, и идеалистическая тенденция окажется не менее важной в наследии Парменида, чем материалистическая. Из Элейской философии вырастают как Демокрит, так и Платон.
    Каков же «путь мнения», противопоставляемый «пути истины»?
    Первый путь: есть бытие, а небытия вовсе нету;
    Здесь достоверности путь и к истине он приближает,
    Путь же: есть небытие и небытие неизбежно,
    Путь этот знанья не даст…
    Слово и мысль бытием должны быть: одно существует
    Лишь бытие, а ничто не существует. Обдумай
    Это — и ты избежишь дурного пути изысканья, —
    Также второго пути, что измышляют невежды,
    Люди о двух головах. Беспомощно ум их блуждает.
    Бродят они наугад, глухие и вместе слепые.
    Вздорный народ! Бытие и небытие тем же самым
    И не тем самым зовут. И путь во всем видят обратный.
    Анализ приведённого текста и свидетельств показывает, что тут по существу описано три пути:
    «путь истины»;
    путь, никуда не ведущий, а потому абсолютно непригодный — есть только небытие, а бытия нет;
    бытие и небытие равно существуют.
    Однако (3), в свою очередь, допускает три варианта взаимоотношений бытия и небытия:
    бытие и небытие — одно и то же; практически эквивалентный (2), он может быть идентифицирован с «нигилистической» позицией Горгия из Леонтин, младшего современника Парменида;
    бытие и небытие — одно и то же и не одно и то же, — ссылка на «людей о двух головах», которые «путь всюду видят обратный», явно указывает на Гераклита; наконец
    существуют и бытие, и небытие как самостоятельные противоположные сущности, не переходящие друг в друга. Это взгляд пифагорейцев, и именно он может стать основой для «мнений смертных», тогда как другие варианты неприемлемы.
    Говоря о видимом бытии, Парменид сохранил лишь одну пару пифагорейских противоположностей — «свет — ночь (тьма)». Однако с ними связываются и противоположности, восходящие к Анаксимену, т. е. антитеза «разреженное — плотное» в сочетании с производной от нее «теплое — холодное». Сама же по себе последняя антитеза напоминает нам Алкмеона. Аристотель добавляет к этому, что Парменид именует первые противоположности огнем и землею, причем огонь соответствует бытию, а земля — небытию. Иначе говоря, на место логически невозможной противоположности бытия и небытия ставятся уже известные из ионийской фисиологии и пифагореизма реальные противоположности. «Мир мнения», т. е. чувственная видимость, внутренне противоречив. Но Парменид вовсе не хочет исключить его по этой причине из рассмотрения. «Путь мнения» — это необходимый способ объяснения чувственного мира, навязываемый людям их чувствами, воспринимающими множественность, изменчивость, возникновение и уничтожение вещей. Эти свойства могут объясняться «физически», с помощью названных противоположностей, но могут быть и вообще отвергнуты, как то делается на «пути истины», выводящем нас за пределы чувственного мира, к миру умопостигаемому (Это лишь одно из возможных решений вопроса о соотношении у Парменида «истины» и «мнения». Издатель фрагментов Парменида Л. Таран насчитал не менее девяти встречающихся в литературе решений. См. Taran L. Parmenides. Princeton, 1965, p. 203–216).
    Отмечу при этом, что Парменид не идет за Ксенофаном, называвшим это умопостигаемое единое бытие «богом». Божество — во всяком случае если судить по сохранившимся фрагментам поэмы, — исключено Парменидом из рассмотрения, а его богиня, преподающая философу правила научного познания, есть скорее литературный персонаж, вводящий в философское знание, чем действительная богиня. Что же до чувственного мира, то лучше всего выражает его статус гегелевское понятие «объективная видимость», подразумевающее необходимость и видимости (кажимости), и мнения, поскольку сущность дана человеку лишь в той мере, в какой она проявляется в явлениях. Однако можно ли, по Пармениду, говорить о переходе от чувственного мира мнения к умопостигаемому миру истинного бытия? По-видимому, Парменид еще не ставит вопроса таким образом, и открытие и объяснение перехода от явления к сущности и обратно стало задачей, разрешаемой в ходе философского прогресса. Пока же обнаружено только несовпадение показаний чувств и свидетельств разума, тот факт, что иной раз разум противоречит чувствам, достигая истины вопреки им.
    Не Парменид открыл различие между чувственным и рациональным познанием. Но он был настолько увлечен этим открытием, настолько уверен в превосходстве разума над чувствами, что готов сделать сущим то, что мыслится в его отличиях от того, что воспринимается чувствами. В результате неустойчивые, смутные и текучие чувственные восприятия, все «являющееся» и «кажущееся» не только отличаются им от «мыслимого и сущего», но и противопоставляются им как «мнение» — «бытию». А это первый шаг к объективному идеализму.

    Учение Парменида о природе

    Содержание фисиологии (учения о природе) Парменида не поддается однозначной реставрации. Мы говорили выше о главной идее — идее происхождения чувственного мира из смешения «света» (огня) и «ночи» (тьмы, земли). Космология Парменида подробнее всего изложена у Аэция, и его свидетельство отчасти подтверждается фрагментом В 12. Единый мир охватывается эфиром; под ним — огненная масса, которую мы зовем небом. Под ним — то, что непосредственно окружает Землю, т. е. ряд «венцов», обвивающихся друг вокруг друга. Один венец состоит из огня, другой — из «ночи», между ними области, лишь частично наполненые огнем. В центре находится твердь (Земля?), под которой расположен еще один огненный венец, он же богиня, которая «всем управляет. Это она во всем вызывает совокупление и ужасные роды, посылая женщину совокупиться с мужчиной и обратно, мужчину [посылая] к женщине» (В 12). Видимо, это вулканический огонь, означающий царство богини любви и справедливости.
    Парменидовы «венцы», особенно когда мы узнаем, что с его точки зрения Солнце и Млечный путь суть «отдушины, из которых выходит огонь», живо напоминают нам «круги» Анаксимандра, центральный огонь — пифагорейскую Гестию и т. д. Возникновение живых существ Парменид связывал с взаимодействием земли и огня (холодного и теплого), с их взаимодействием связаны также ощущение и мышление. «А именно, образ мысли делается иным в зависимости от преобладания теплого или холодного; лучшим и более чистым [он делается] под влиянием теплого». Ощущение «вызывается подобным» (там же). Трактуя проблемы размножения у животных и человека, Парменид считает, что женщины теплее (видимо, они и лучше, и чище мужчин, хотя прямо это не говорится…). Рождение ребенка мужского или женского пола зависит от преобладания того или другого из родителей и от местонахождения плода: «Мальчики справа, девочки слева». Впрочем, это уже не философия.
    По материалам книги А. С. Богомолова «Античная философия»

  3. Tojagar Ответить

    Парменид из Элеи (ок. 540 до н. э. или 520 до н. э. — ок. 450 до н. э.) — древнегреческий философ и политический деятель. Свои взгляды выразил в поэме «О природе». В первых же стихах поэмы Парменид провозглашает главенствующую роль разума в познании и подсобную роль чувств. Он разграничивает (вслед за Ксепофаном) истину, основанную на рациональном познании, и мнение, основанное на чувственных восприятиях, которые знакомят нас лишь с видимостью вещей, но не дают знания их истинной сущности. Философию он разделил на философию истины философию мнения, назвав критерием истины разум, в чувствах же, говорил он, точности нет: не доверяйте чувственным восприятиям, не вращайте бесцельно глазами.
    Центральной идеей Парменида является бытие, соотношение мышления и бытия. Мышление всегда относится к чему-то, ибо без сущего, о котором оно высказывается, мы не найдем мысли. Гениальна идея Парменида о том, что нет и не может быть пустого пространства и времени вне изменяющегося бытия. Сущее Парменид считал лишенным изменчивости и многообразия. Парменид тем самым создал непроходимую пропасть между миром, как он дан нам в восприятии, полным движения, и миром единого и неподвижного бытия, открывающегося мышлению.
    Парменид занимался вопросами бытия и познания. Разделил истину и субъективное мнение.
    Доказывал, что существует только вечное и неизменное Бытие, тождественное мысли. Основные его тезисы таковы:
    Помимо Бытия нет ничего. Также и мышление есть Бытие, ибо нельзя мыслить ни о ч?м. Бытие никем и ничем не порождено, иначе пришлось бы признать, что оно произошло из Небытия, но Небытия нет. Бытие не подвержено порче и гибели, иначе оно превратилось бы в Небытие, но Небытия не существует. У Бытия нет ни прошлого, ни будущего. Бытие есть чистое настоящее. Оно неподвижно, однородно, совершенно и ограниченно, имеет форму шара. Учитель Зенона Элейского.
    Тезис. «Бытие есть, а небытия — нет».
    Небытия нет, так как про него нельзя мыслить, так как такая мысль была бы противоречива, так как это сводилось бы к: «есть то, чего нет».
    Бытие одно, и не может быть 2 и более бытий. Иначе они должны были бы быть отграничены друг от друга — небытием, его нет. Бытие сплошно (едино), то есть не имеет частей. Если имеет части, значит части отграничены друг от друга Небытием. Его — нет. Если нет частей и если бытие одно, то нет движения и нет множественности в мире. В противном случае, одно Бытие должно двигаться относительно другого. Так как не существует движения и множественности и Бытие одно, то нет ни возникновения, ни уничтожения. Так при возникновении (уничтожении) должно быть Небытие. Если нет движения, возникновения, уничтожения, то и времени не существует. Так как Время должно быть отнесено к какому-то процессу. Бытие лежит (покоится), оно пребывает в вечности, а не во времени.

  4. неуловимая Ответить

    Элейской школой называйся древнегреческая философская школа, учения которой развивались начиная с конца 6 в. вплоть до начала второй половины 5 в. до н. э. тремя крупными философами — Парменидом, Зеноном и Мелиссом.
    Два первых — Парменид и Зенон — жили в небольшом италийском городе Элея, а третий — Мелисс — был уроженец далекого от Элеи Самоса. Но так как основные учения школы были выработаны Парменидом и Зеноном, гражданами из города Элеи, то школа в целом и получила название элейской.
    Парменид


    Первым по времени деятелем и корифеем школы был Парменид (родился около 540 г. до н. э.). Имеются сообщения, будто родоначальником элейской школы был Ксенофан, прибывший на склоне лет в Элею. Во всяком случае в учениях Ксенофана и Парменида есть ряд общих положений: мысль о единстве и о неподвижности истинно сущего бытия. Однако, по-видимому, Парменид в гораздо большей степени, чем с Ксенофаном, был связан с кругом пифагорейцев; в молодости, а может быть, не только в молодости Парменид разделял некоторые воззрения пифагорейцев и орфиков.
    Достигнув зрелости, Парменид разработал оригинальное философское учение. Некоторые его положения направлены против пифагорейцев, от которых он в это время отдалился. Но еще более резко выступил он против Гераклита и Анаксимена, т. е. против ионийских материалистов.
    Нелегко ответить на вопрос, кем был сам Парменид: материалистом или идеалистом. Вряд ли можно сомневаться в том, что логика развития элейской школы в целом вела от материализма к идеализму. В частности, ясно выступает в последующей истории греческого идеализма зависимость Платона от Парменида. Третий деятель элейской школы, самосский флотоводец Мелисс, возможно (хотя недостоверно), клонился уже к идеализму. Но уже у Парменида, так же как и у его ученика Зенона, мы найдем в теории познания резкое противопоставление разумного знания знанию чувственному. Противопоставление это, конечно, не есть еще доказательство идеализма, но оно, несомненно, могло содействовать идеалистическому крену в философии элейцев.
    С утверждением некоторых историков философии, будто Парменид был идеалист, плохо согласуется космология Парменида. Бытие, как оно существует поистине, Парменид представляет в виде огромного сплошного шара, неподвижно покоящегося в центре мира. Вряд ли можно сомневаться в том, что это представление о мире как о бытии вещественном.
    С другой стороны, одно из основных положений Парменида — утверждение, что мысль и предмет мысли — одно и то же. Ни в коем случае не следует понимать это утверждение в духе поздней идеалистической «философии тождества»: как тезис, будто предмет мысли есть, по своей природе, мысль. Парменид утверждает другое: мысль — это всегда мысль о предмете. Мысль не может быть отделена от своего предмета, от бытия. Мысль — всегда бытие. Даже когда мы пытаемся мыслить небытие, оно все же в каком-то смысле существует. Оно существует, оно имеет бытие, по крайней мере в качестве мысли о небытии. Мысль о небытии во всяком случае существует.
    Но это значит, другими словами, что никакого небытия, в строгом смысле этого слова, нет. Существует одно только бытие.
    Тезис Парменида может показаться совершенно отвлеченным, умозрительным. Но это не так. Тезис этот в философии Парменида имел вполне конкретный, а именно физический и космологический смысл. Согласно Пармениду, «небытие» — то же самое, что пустота, пустое пространство. Стало быть, когда Парменид утверждает, что небытия нет, это означает в его устах, что в мире нигде нет пустоты, нет ничем не заполненного пространства, нет пространства, отделенного от вещества.
    Поэтому, когда Парменид говорит: «Одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит», — то утверждение это необходимо понимать прежде всего в его физическом и космологическом смысле: неверно думать, говорит Парменид, будто в природе может существовать пустота; мир — сплошная масса вещества, или шаровидное тело. Существует только бытие как лишь сплошь заполненное веществом пространство, и это бытие сферично, имеет форму шара («сфайра» по-гречески — шар).
    Из невозможности пустоты и из совершенной сплошной заполненности пространства веществом получался вывод: мир един, в нем нет и не может быть никакого множества отдельных вещей. По истине существует только единство, множества нет. В природе нет никаких пустых промежутков между вещами, никаких щелей или пустот, отделяющих вещи одну от другой, а следовательно, никаких отдельных вещей.
    Учение это было направлено против пифагорейцев. Мы уже показали, что именно Пифагор и его ученики утверждали существование пустоты. Правда, пустота пифагорейцев еще не была абсолютной пустотой атомистов, она скорее походила на воздух. Но все же пифагорейцы утверждали реальное существование этой воздухообразной пустоты, со всех сторон обнимающей мир. По их учению, живое шаровидное тело мира дышит, втягивает в себя пустоту извне. В результате мир разделяется на обособленные вещи, которые и отделяет одну от другой пустота. Именно против этого представления и направлено элейское отрицание пустоты и множества.
    Из этого отрицания следовал и другой вывод — в отношении познания. Если по истине мир един, если в нем нет никакого множества и никаких отдельных частей, то отсюда вытекало, что множество, как будто удостоверяемое нашими чувствами, есть на самом деле только обман чувств. Картина мира, внушаемая нам чувствами, не истинная, иллюзорная.
    Гораздо более резко, чем против пифагорейцев, Парменид выступает против учения Гераклита.
    Гераклит утверждал, что основная характеристика природы — вечный процесс периодически происходящих движений. Больше того, Гераклит утверждал, что это движение есть движение через противоположности. Единый огонь, составляющий естественную основу всех движений в природе, по учению Гераклита, одновременно есть и не есть.
    Учение это подвергается у Парменида резкой критике. Из положений о единстве мира и о его сплошной вещественности Парменид вывел как необходимое следствие невозможность никакого деления или раздробления мира на множество вещей. И точно так же против Гераклита он утверждает невозможность ни возникновения, ни гибели, выводит неподвижность мира.
    Учение Парменида было первой философской попыткой сформулировать метафизическое понимание природы. Если Гераклит — великий диалектик в античной философии, то Парменид ее первый метафизик, первый антагонист диалектики. Основной характеристикой бытия он провозглашает его неподвижность, неизменность, отсутствие в нем какого бы то ни было генезиса: рождения и уничтожения.
    Откуда могла возникнуть эта во всем противоположная Гераклиту и враждебная диалектике мысль? Какова жизненная почва и основа элейской метафизикй Вопрос этот правомерен. Философские учения никогда не возникают только как отвлеченные, чисто теоретические построения. Пусть в конечном счете, но философия всегда порождается жизнью, точнее, общественной жизнью. Однако философия — чрезвычайно сложное явление общественной мысли. (…)
    Элейская школа возникла и развилась в греческом городе-государстве Южной Италии. Здесь промышленность была развита слабее, чем на востоке Греции, большей была роль земледелия, земледельцев и землевладельцев, в политической жизни значительны были силы общественной реакции. Здесь не было, как в ионийских городах, почвы для быстрого развития знаний о природе, не было и близкой среды древних культурных народов Востока, у которых эти знания издревле уже развивались.
    Не удивительно поэтому, что Парменид и Зенон могли стать философами, в какой-то мере враждебными философским и научным результатам греческих малоазийских школ материализма и материалистической диалектики. Уже ранний пифагореизм заключал в себе элементы, расходившиеся с воззрениями первой школы древнегреческого материализма. Таковы учение пифагорейцев о переселении душ, наклонность кмистицизму, в частности к мистическому пониманию природы души.
    Но Парменид и Зенон только отчасти опирались на учения пифагореизма. В своей полемике они использовали также некоторые слабые черты и стороны самого античного материализма. Одну из таких слабых черт составляла созерцательность античного материализма, в частности отсутствие в древнегреческой науке эксперимента, а также незнание критерия практики.
    По крайней мере отчасти развитая Парменидом метафизическая характеристика бытия основывалась на недоверии к той картине мира, которая доставлялась чувствами, и на убеждении в превосходстве ума над ощущениями.
    Недоверие это имело известные основания. Наблюдения показывали, что чувства способны порой нас обманывать. Однако еще не существовало экспериментальных средств, при помощи которых можно было бы внести коррективы в эту картину. Оставалось только обратиться к умозрению. Но в области умозрения, не контролируемого экспериментом, возможны были самые различные пути и направления. Парменид и за ним его продолжатели пошли по пути метафизическому. Показания чувств они отвергли как иллюзию, как обман. Они стали утверждать, будто чувства способны породить не достоверные знания, а только недостоверные и колеблющиеся «мнения» (doxai) смертных. Только ум ведет к достоверной и незыблемой истине.
    И все же даже эти недостоверные, добытые на основе чувств и ощущений «мнения» смертных необходимо знать. Поэтому философская поэма, в которой Парменид изложил свое учение, была разделена им на две части: в первой излагалось достоверное учение истины, во второй — недостоверное учение мнения. В этой второй части, возможно, Парменид излагал не собственное учение о природе физических процессов и явлений, а гипотезы физики пифагорейцев, распространившиеся тогда в греческой части Италии посредством устной традиции. Но изложение их не было простым повторением. В физику пифагорейцев Парменид внес ряд значительных изменений. Из них основное состояло в отрицании реального существования пустоты.
    Физика Парменида
    Согласно учению второй — гипотетическои и вместе с тем натурфилософской — части, в основе всех явлений лежит противоположность света и тьмы.. Это учение несколько сродни учению Анаксимандра. Природа светил, их взаимное размещение в пространстве, их движение объясняются так же, как и у Анаксимена, взгляды которого в это время пользовались большим авторитетом.
    Анаксимандра также напоминает учение Парменида о существовании небесных колец или венцов, которые концентрически облекают Землю. Из этих колец одно наполнено чистым огнем, без всякой примеси, другое наполнено тьмой. Среднее между ними кольцо содержит огонь лишь в известной доле. Земля, согласно этой физике (которая, впрочем, излагается Парменидом лишь как вероятное допущение, без притязания на достоверность), рассматривается как центральное тело мира.
    Дальнейшие подробности физики, излагаемой Парменидом, содержат объяснения, также гипотетические, ряда явлений, наблюдаемых на небесном своде, а также объяснение атмосферных процессов, догадки о происхождении и о природе чувственных восприятии и, наконец, догадки о природе мышления.
    Некоторые из воззрений Парменида получили большое значение в дальнейшем развитии научных представлений. Такова догадка о темной природе Луны, которая лишь отражает свет Солнца и сама не способна к излучению света. Ценной была также догадка о зависимости наших чувств и нашего ума от нашей физической природы и от состояния наших телесных органов.
    Все эти догадки трудно согласовать с категорическими утверждениями некоторых исследователей, будто Парменид был сплошным реакционером в науке и в философии.
    Интересен вопрос о том, каким образом Парменид, признавший шаровидность мира, представлял себе то, что находится за пределами мирового шара. Заметил ли Парменид трудность, которая таилась для него в этом вопросе, и если заметил, то как он разрешил её
    В текстах самого Парменида ответа на этот вопрос не находим. Вполне вероятно, что если бы Парменид осознал самый вопрос и предложил бы какое-нибудь решение, то это привлекло бы внимание античных писателей и было бы ими отмечено. Возможно, что Парменид оставил вопрос без разрешения или потому, что не заметил самого вопроса, или потому, что, заметив его, Парменид считал его слишком трудным для решения.
    В своем учении об истине и во взгляде на познание Парменид пришел к выводам,, которые, с точки зрения обычного восприятия наблюдаемых явлений, казались чрезвычайно парадоксальными. Наблюдение, опирающееся на внешние чувства, показывает множественность вещей окружающего нас мира. Напротив, Парменид отрицает мыслимость множественности. Множественность существует только для чувств. Однако чувства не дают нам истинной картины мира. Для мысли, для ума мир представляется как строжайшее единство.
    Далее. Для чувств все вещи, находящиеся в мире, представляются непрерывно движущимися, изменяющимися: возникающими и погибающими. Но, согласно учению Парменида, и это только иллюзия чувств. Истинная картина мира открывается и удостоверяется только умом. Картина эта состоит в том, что мир тождествен, не знает ни возникновения, ни гибели. Мир вечен, неизменен, неподвижен. Именно этот тезис о неизменности и неподвижности мира сделал Парменида родоначальником античной метафизики и антагонистом диалектики Гераклита.
    И с точки зрения обычного восприятия, и с точки зрения физики, разработанной пифагорейцами, мир состоит из отдельных вещей, отделенных одна от другой пустыми промежутками. Однако и здесь Парменид утверждает, что это не достоверная картина мира, а иллюзия, порождаемая обманчивыми чувствами. Напротив, воззрение, открывающееся уму, требует признания, что пустота, т. е. пространство, отделенное от тел, от вещества, не существует, невозможно. Пространство неотделимо от вещества.
    Ко всем этим положениям, крайне парадоксальным с точки зрения обычного чувственного восприятия и наблюдения, Парменид присоединил еще одну мысль, которая его современникам должна была представляться чрезвычайно новой и трудной для усвоения. А именно: Парменид пытается установить строгое различие и даже противоположность между истиной и мнением, между знанием совершенно достоверным и знанием, о котором можно сказать, что оно всего лишь не лишено вероятности, есть лишь правдоподобное предположение. Сама по себе эта мысль была весьма ценна. Может быть, именно в наше время больше, чем в какое-либо другое, мы можем уяснить все значение этой мысли. В XVII в., до появления в математике учения о вероятности, разработанного Паскалем, Гюйгенсом и Бернулли, философы-рационалисты относились еще вполне пренебрежительно к вероятностному знанию. Так поступал, например, Декарт, который принимал всерьез в науке только достоверное знание.
    С тех пор логика и теория познания давно уже выяснили огромное значение вероятностного знания для практики, для науки и для логического мышления. Ни современная наука, ни современная техника, ни современная логика, обобщающая операции доказательства и умозаключения, применяемые в математике, в технике и в физике, были бы совершенно невозможны без вероятностного знания и без умозаключений и рассуждении, приводящих в результате к такому знанию.
    Таким образом, сама по себе мысль Парменида, указывающая на различие, существующее между знанием достоверным и знанием всего лишь вероятным, была мыслью ценной. Однако Парменид вводит это положение в контекст метафизики, а не диалектики. Он, безусловно, противопоставляет друг другу эти два вида знания. Он связывает достоверное знание с деятельностью ума, а знание вероятное с чувственным восприятием и утверждает, будто чувственное восприятие не может дать истинного знания. Такое знание дает нам только мысль, усмотрение ума.
    Современникам Парменида вся эта совокупность его учений и положений должна была казаться противоречащей всем обычным представлениям о природе и знании. Поэтому учение Парменида вызвало многочисленные возражения. Это были возражения со стороны тех, кто, опираясь на доверие к показаниям внешних чувств, хотел защитить против Парменида и реальность множества, и реальность изменения, и реальность движения, и возможность существования пространства вне вещей.
    По-видимому, возражения были настолько серьезны и энергичны, что для школы Парменида возникла необходимость более строго обосновать свои основные утверждения, защитить их от направленных против них, очевидно, очень сильных и многочисленных возражений.
    Зенон из Элеи и его апории


    Задачу отстоять воззрения Парменида против выдвинутых возражений взял на себя ученик и друг Парменида Зенон*. Он родился в начале 5 в. до н. э. (480) и умер в 430 г. до н. э. От его сочинений дошли только многочисленные и небольшие по объему извлечения, сделанные позднейшими античными писателями. Из них на первое место должны быть поставлены свидетельства Аристотеля в «Физике», а также свидетельства Симплиция, комментатора аристотелевской «Физики». Они дают возможность характеризовать то новое, что внес Зенон в греческую науку сравнительно с Парменидом, при всей наивности его аргументации в деталях.
    * Не следует смешивать с другими греческими философами, носившими это имя, например со стоиком Зеноном из Китиона на Кипре.
    Зенон развил ряд аргументов в защиту учения Парменида. Метод, примененный им в этих аргументах, впоследствии дал основание Аристотелю назвать Зенона родоначальником «диалектики». Под «диалектикой» Аристотель в этом случае понимает искусство выяснения истины путем обнаружения внутренних противоречий, заключающихся в мыслях противника, и путем устранения этих противоречий.
    Метод Зенона сходен с тем, который называется в математике «доказательством от противного». Зенон принимает — условно — тезисы противников Парменида. Он принимает, (1) что пространство может быть мыслимо как пустота, как отдельное от наполняющего пространство вещества; (2) что мыслимо существование множества вещей; (3) что может быть мыслимо движение. Приняв условно эти три предположения, Зенон доказывает, будто признание их ведет с необходимостью к противоречиям. Тем самым доказывается, что предположения эти ложны. Но если они ложны, то необходимо должны быть истинны противоречащие им утверждения. А это и есть утверждения Парменида. Стало быть, утверждения Парменида истинны: пустота, множество и движение немыслимы.
    Для понимания смысла аргументации Зенона необходимо учитывать обстоятельство, отмеченное Лениным. В «Философских тетрадях» Ленин разъясняет, что ни Парменид, ни Зенон не отрицают реальности пустоты, множества, движения для наших, чувств. Они отрицают лишь возможность мыслить пустоту, мыслить множество и мыслить движение, не впадая при этом в противоречия.
    Рассмотрим аргументы Зенона в отдельности по этим трем вопросам. Начнем с вопроса о мыслимости пустоты, т. е. пространства, отделенного от вещества. Если мы допустим существование такого пространства, то вступает в силу следующее рассуждение. Все существующее находится где-нибудь в пространстве. Но чтобы; существовать, пространство тоже должно находиться «где-нибудь», т. е. существовать во втором пространстве. Это второе пространство в свою очередь должно существовать в третьем пространстве, и так до бесконечности. Но это абсурдно. Следовательно, пространство как отдельное от вещества немыслимо.
    Второй вопрос — о мыслимости множества. Допустим, что множество мыслимо. Тогда возникают вопросы:
    1. Каким необходимо мыслить каждый в отдельности элемент этого множества?
    2. Каким необходимо мыслить общее количество элементов множества: будет ли их сумма числом конечным или бесконечным?
    Исследование Зенона показывает, что по обоим этим вопросам получаются npoтиворечивые ответы. По первому вопросу — каким должен мыслиться каждый отдельный элемент множества — оказывается, что о каждом таком элементе необходимо придется отвечать, что он одновременно и не имеет никакой величины и бесконечно велик по величине. По второму вопросу — какой должна мыслиться сумма элементов множества — оказывается, что она необходимо должна мыслиться и как число конечное, и как число бесконечное.
    Исследование по третьему вопросу — о мыслимости движения — так же необходимо приводит к противоречащим утверждениям. Аргументы Зенона по этому вопросу стали особенно знамениты и приобрели широкую известность. Зенон разработал несколько таких аргументов, из которых до нас дошли четыре: «Дихотомия (деление на два)», «Ахилл», «Летящая стрела» и «Стадий» [их анализ см.: 22а, с. 108 — 119; ср. 59а].
    Общая их схема — то же опровержение «от противного». Допустим, вместе с противниками Парменида, будто движение мыслимо. Тогда о движущемся теле или о движущихся телах необходимо придется высказывать противоречащие друг другу утверждения: 1) что движение возможно и 2) что оно невозможно. При помощи четырех аргументов Зенон доказывает, что движение невозможно. Оно невозможно, во-первых, как движение одного-единственного тела, переходящего по прямой из одной ее точки в другую. Чтобы пройти некоторую дистанцию, отделяющую точку А от точки В, тело должно предварительно пройти половину этой дистанции; чтобы пройти половину, оно должно предварительно пройти половину этой половины, и т. д. до бесконечности. В результате этого тело не только не может пройти из точки А в точку В, но не может даже покинуть точку А, т. е. движение от точки А к точке В не может не только завершиться, однажды начавшись, но даже не может начаться. Таков смысл аргумента «Дихотомия».
    Немыслимость движения одного, отдельно взятого тела доказывается также посредством аргумента «Летящая стрела». По предположению, стрела летит, т. е. движется в пространстве. Но о ней в то же время необходимо утверждать, что она в каждое мгновение полета занимает пространство, равное собственной длине, т. е. пребывает в пределах этой части пространства, «значит» в нем неподвижна. Выходит, стало быть, что летящая стрела и движется, и не движется.
    Но движение немыслимо и как движение двух тел друг относительно друга. ,0но немыслимо, во-первых, как движение по прямой двух тел, разделенных некоторой дистанцией и одновременно движущихся в одном и том же направлении, причем тело, движущееся позади, движется быстрее того, что движется впереди. Зенон доказывает, что при этих условиях тело, движущееся с большей скоростью, никогда не догонит того, что уходит от него с меньшей скоростью. Ахилл, славившийся быстротой своего бега, никогда не догонит убегающей от него черепахи. Пусть Ахилл бежит быстрее черепахи, но по истечении любого промежутка времени, как бы мал он ни был, черепаха успеет пройти расстояние, которое, как бы незначительно оно ни было, никогда не будет равно нулю. Следовательно, рассуждает Зенон, ни в один момент бега вся дистанция, отделяющая Ахилла от черепахи, не превратится в нуль, и потому Ахилл действительно никогда не догонит черепаху. Тот же результат получается, если применить к случаю Ахилла аргумент «Дихотомия». .В начальный момент бега Ахилла отделяет от черепахи расстояние АВ. Ахилл догонит черепаху в тот момент, когда это расстояние, уменьшаясь, обратится в нуль. Но чтобы это произошло, расстояние АВ должно предварительно уменьшиться до половины. В свою очередь, чтобы уменьшиться до половины, оно должно предварительно уменьшиться до половины этой половины, и т. д. до бесконечности. Итог тот же, что и в «Дихотомии»: дистанция АВ никогда не обратится в нуль.
    Аргумент «Стадий» опровергает мыслимость движения, опровергая одну из принятых во время Зенона предпосылок движения — предположение, будто пространство состоит из неделимых частей (отрезков), а время — также из неделимых частей (моментов). Сделаем это допущение. Допустим также, что с противоположных сторон движутся по параллельным линиям равные по величине тела. Допустим, наконец, что тела эти проходят мимо третьего тела той же величины, но неподвижного (см. рисунок).
    А1 А2 А3 А4 А1 А2 А3 А4
    В4 В3 В2 В1 —> В4 В3 В2 В1
    < --- С1 С2 С3 С4 С1 С2 С3 С4 Тогда получается, что одна и та же точка, движущаяся с равной скоростью, пройдет одно и то же расстояние не в одно и то же время, но пройдет его в одном случае в половину времени, а в другом — в удвоенное время. В одно и то же время крайние точки каждого из движущихся рядов В4 В3 В2 В1 и С1 С2 С3 С4 пройдут мимо всех остальных точек другого движущегося ряда. Однако в то же самое время они пройдут только мимо половины точек ряда, который остается неподвижным во время их движения. Такой различный результат будет зависеть от того, откуда станем мы рассматривать ее движение. Но в результате мы приходим к противоречию, так как половина оказывается равной целому. Другими словами, в аргументе «Стадий» немыслимость движения доказывается из рассмотрения времени, относительно которого предполагается, что оно, как и пространство, состоит из множества дискретных, но якобы соседствующих элементов. Мы убедились, что во всех рассуждениях Зенона вопрос ставится вовсе не о том, можем ли мы воспринимать движение посредством чувств или не можем. В том, что движение воспринимается чувствами, ни Парменид, ни Зенон, не сомневаются. Вопрос состоит в том, возможно ли мыслить движение, если, мысля движение, мы допускаем при этом, что пространство, в котором движутся тела, состоит из множества отделенных одна от другой частей, и если допускаем, что время, в котором протекают все явления и происходит движение, состоит из множества отделенных друг от друга моментов. Неизбежность противоречий, к которым при этих предпосылках приходит мысль, доказывает, по Зенону, что утверждаемая противниками Парменида мыслимость множества невозможна. Тот же смысл имеет и опровержение мыслимости пустого пространства. Суть аргумента Зенона вовсе не в доказательстве того, будто пространство не существует. Зенон доказывает другое. Он доказывает, что пространство не может мыслиться как пространство пустое, как пространство, существующее в какой бы то ни было своей части отдельно от вещества. Аргументы Зенона сообщили мощный импульс дальнейшему развитию античной математики, античной логики и античной диалектики. Эти аргументы вскрыли противоречия в понятиях современной Пармениду и Зенону науки — в понятиях о пространстве, о едином и многом, о целом и частях, о движении и покое, о непрерывном и прерывном. Апории Зенона побуждали мысль искать разрешения замеченных им трудностей. Нависшая над математическим познанием угроза неразрешимых противоречий была устранена впоследствии атомистическим материализмом Левкиппа и Демокрита. Мелисс
    Третьим деятелем элейской школы был Мелисс. О нем известно, что он был уроженцем Самоса и успешно командовал самосским флотом во время войны Афин и Самоса в 440 г. до н. э. Деятельность его относится к середине 5 в. до н. э. Уроженец греческого Востока, Мелисс, по-видимому, учился у ионийских философов. Диоген сообщает даже, будто он слушал Гераклита. Поэтому нелегко ответить на вопрос, каким образом мог он прийти к элейскому учению, во всем противоположному учению Гераклита.
    Из дошедших до нас отрывков Мелисса видно, что он повторяет учение Парменида о единстве, о вечности и о неизменности истинного бытия. Однако он вносит в учение Парменида и Зенона важное новшество. Парменид утверждал, что мировой шар имеет конечный радиус. Напротив, Мелисс доказывал, что мир может быть вечным, невозникающим и непогибающим только при условии, если радиус мира не есть величина конечная, иначе — если мир бесконечен.
    Другое, еще более важное новшество Мелисса достоверно не засвидетельствовано. Это приписываемое ему учение о бестелесности мира. Знаменитый древний комментатор V — VI вв. н. э. Симплиций сообщает текст Мелисса, в котором Мелисс говорит, что если бытие едино, то оно не должно иметь тела: «Если бы у него была толщина, [то] оно имело бы части и уже не было бы единым» [37, т. II, с. 107].
    На основании этого текста ряд историков античной философии считают Мелисса чистым идеалистом. Однако сообщенный Симплицием текст допускает два чтения, одно из которых уже не имеет идеалистического смысла. К тому же текст Симплиция в приведенной выше редакции плохо вяжется с остальными положениями Мелисса. Поэтому ряд ученых оспаривают идеалистическое истолкование учения Мелисса. В их числе крупнейший в XIX в. ученый, знаток античной философии Эдуард Целлер. В пятом издании своего пятитомного труда «Философия греков (Philosophie der Griechen)» Целлер подробно рассмотрел вопрос о Мелиссе и пришел к заключению, что вряд ли имеются основания видеть в Мелиссе идеалиста.
    В целом элейская школа все же вошла в историю античной философии как течение, несомненно являвшееся реакцией против ряда результатов, достигнутых развитием ранней материалистической науки и философии греческого Востока вбив первой половине 5 в. до н. э.
    Но греческие города Южной Италии оказались в 5 в. до н. э. ареной не только движения, направленного против диалектических воззрений философии ионийцев. Здесь же в это время возникает одно из самых замечательных материалистических учений, отмеченных несомненным влиянием физики огня Гераклита, — учение Эмпедокла.
    Цитируется по изданию: В.Ф.Асмус. Античная философия, 3-е изд., М.: изд-во Высшая Школа, 2005

  5. Wave Ответить

    Проблема познания в учении ПарменидаК решению вопроса о познании Парменид, как и другие элейские мыслители, подошли достаточно односторонне. Попытайтесь ответить, в чем же заключалась односторонность решения гносеологических проблем элеатами? Парменид и его соратники ставят проблему резкого разграничения истин, основанных на разумном познании…
    (ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ)
    Специфика гуманитарного познания в учениях Баденской школы неокантианстваНеокантианцы Баденской школы много размышляли о специфике и методах гуманитарного познания О неокантианстве Марбургской школы см. параграф 3.7. . В центре их размышлений стояла культура (т.е. именно то, что Дильтей считал предметом “наук о духе”). Однако их не устраивал психологизм подхода…
    (Философия науки)
    Мотивация познания и ученияВ отечественной психологии сложился ряд школ и направлений, в рамках которых ведутся исследования мотивационной сферы личности. Их анализ – предмет отдельного рассмотрения, мы остановимся па ряде общих вытекающих из них следствий, принципиально важных для педагогической психологии в деле понимания принципов…
    (Педагогическая психология)
    познания в учении ГераклитаВ учении Гераклита были намечены, хотя и наивны основные положения материалистической теории познания. Познание, по Гераклиту, представляло собой процесс отражения объективной реальности космоса в его вечном изменении. Главной задачей этого процесса он считал проникновение в действительную сущность природы….
    (ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ)
    о познании в учении КсенофанаСогласно Ксенофану ощущения, чувства ложны. Они не могут дать основания истинного познания. Чувства ведут к ошибочным выводам, убеждениям. Ксенофан более справедлив к разуму, рациональному познанию. Он обращает внимание на тот факт, что истина — результат не столько систематического мышления, сколько…
    (ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ)
    познания в учении ГераклитаВ учении Гераклита были намечены, хотя и наивны основные положения материалистической теории познания. Познание, по Гераклиту, представляло собой процесс отражения объективной реальности космоса в его вечном изменении. Главной задачей этого процесса он считал проникновение в действительную сущность природы….
    (ФИЛОСОФИЯ)
    БЫТИЕ И ПОЗНАНИЕ В УЧЕНИЯХ ДОСОКРАТИКОВ: ФОРМИРОВАНИЕ ОСНОВВ результате освоения материала данной главы студент должен: • знать содержание учений древнегреческих философов-досократиков; • уметь пользоваться философским категориальным аппаратом (понятия «бытие», «противоречие», «познание»); • владеть навыками фиксации философских противоречий,…
    (ФИЛОСОФИЯ)
    Специфика гуманитарного познания в учениях Баденской школы неокантианстваНеокантианцы Баденской школы много размышляли о специфике и методах гуманитарного познания О неокантианстве Марбургской школы см. параграф 3.7. . В центре их размышлений стояла культура (т.е. именно то, что Дильтсй считал предметом «наук о духе»). Однако их не устраивал психологизм подхода Дильтея…
    (ФИЛОСОФИЯ НАУКИ)
    Мотивация познания и учения.В отечественной психологии сложился ряд школ и направлений, в рамках которых ведутся исследования мотивационной сферы личности. Их анализ — предмет отдельного рассмотрения, мы остановимся на ряде общих вытекающих из них следствий, принципиально важных для педагогической психологии в деле понимания принципов…
    (ПСИХОЛОГИЯ ОБУЧЕНИЯ)

  6. (=___PoZzItIf___=) Ответить

    В аргументации Парменида помимо закона противоречия и принципа “из ничего не будет ничего” существенную роль играет закон достаточного основания (известный впоследствии как ????? ??????, “ничуть не более так, чем так”). Закончив “достоверное слово об истине”, богиня переходит к “мнениям смертных” и излагает пространную космологию в ионийском стиле, начиная от первоэлементов (“форм”, В 8, 53 ел.), происхождения неба и светил (В 10—11), неясной нам космологии (В 12) и кончая физиологией познания (В 16), эмбриологией (В 17) и даже происхождением гермафродитов (В 18). Упраздненный в первой части мир человеческого опыта оказывается реабилитированным на правах вероятной гипотезы. Мир истины и мир доксы — один и тот же мир, воспринимаемый божественным (идеальным) и человеческим (несовершенным) субъектом соответственно как неподвижное одно в первом случае, как становящееся многое — во втором. Мир доксы всецело обусловлен человеческим языком, произвольно установившим множество “имен” для одного сущего (ср. В 8, 38 ел. и особенно В 19, 3). Мир доксы не вполне нереален: он “смешен” из бытия и не-бытия, истины и лжи. На феноменальном уровне “бытие” и “не-бытие” выступают как “свет” и “тьма” (“эфирный огонь” и “тяжелое тело земли”), активный дух и косная темная материя; это два фундаментальных элемента, “смешением” которых в определенных пропорциях конституируется все многообразие чувственных феноменов, а также объясняются состояния сознания, жизнь и смерть и т. д. Все физические противоположности — “разреженно”е и плотное”, “легкое и тяжелое”, “горячее и холодное” (В 8, 56—59 со схолием) и т. д. сводимы к оппозиции света и тьмы как синонимы. Но один член этой фундаментальной оппозиции — мнимый, и его “не следовало называть” отдельным именем (В 8, 54): “ночь” есть отсутствие света и, следовательно, несубстанциальна. В этом — роковая ошибка смертных, приведшая их от монизма к дуализму В Космогонию доксы встроена политеистическая теогония (В 13; А 37); “боги” понимаются как аллегории стихий, светил, страстей и т. д.; тем самым традиционная мифология низводится до уровня “мнения толпы”, а метафизика истины приобретает характер новой, рациональной, монотеистической теологии (отсюда и сакральный язык вступления). “Бестрепетное сердце истины”, “неуязвимость” и “незыблемость” сущего в этическом сознании претворяются в “невозмутимость” мудреца, железную мораль, презрение к чувственным удовольствиям и боли как нереальным и т. д. (ср. легенду о героической смерти Зенона, пронесшего “учение Парменида” через пытки как золото чистой пробы через огонь — 29 А 7). Типологически философия Парменида близка к системе идеалистического монизма типа адвайта-веданты, однако необходимо учитывать отсутствие в его время строгого дуализма духа и материи, идею пространственной протяженности (и даже телесности) сущего (английский историк философии Дж. Бернет, впадая в другую крайность, считал Пармеиида “отцом материализма”). Помимо прямого влияния на традиции Элейской и Мегарской школы философия Парменида косвенно, через требование рационального обоснования движения и множественности, оказала воздействие на формирование натурфилософских систем 5 в. (особенно атомистов) и теоретическую физику Аристотеля. Противопоставление бытия и становления, чувственного и умопостигаемого, истины и мнения вошло в азбуку платонизма. Традиция видеть в Пармениде ключевую фигуру в истории раннегреческой мысли и даже делить ее на до- и послепарменидовскую восходит к книге К. Райнхардта (1916). В 20 в. особый интерес к Пармениду обнаруживает экзистенциальная феноменология (Хайдеггер) и англо-американская аналитическая философия.

  7. Naswyn Ответить

    Проблема Парменида
    1. Разделяющая “чувственность” и объединяющая рациональность.
    Выделение понятия бытия из самого бытия ведёт философию к фатальным неразрешимым трудностям, которые никак не объедешь и не перепрыгнешь, если только вообще демонстративно не замечать такого раздвоения и продолжать делать вид, что бытие едино несмотря ни на что или, по крайне мере, стремится стать таковым в понятии о нём. Можно ведь и так поставит вопрос – раздвоенность бытия только видима, относится к “чувственности”, а бытие едино именно в рамках понятия, едино в отношении к нему развитого сознания субъекта. Такова традиция философского противопоставления понятий некой недоразвитой и даже дегенеративной “чувственности”, которая, якобы, только тем и занимается, что дробит бытие на части, в том числе – на мир вещей и мир понятий. А соединить их друг с другом, сшить, сплавить в единое целое можно только с помощью понятия, так как это основная функция понятий вообще.
    Надо думать, обычное бытовое соотнесение человеком бытия с окружающими человека вещами, со средой, в которой он непосредственно обитает, не ведёт к философскому пониманию бытия, потому что здесь нет самого основного, а именно – самого процесса понимания, наращивания его адекватности бытию. Понятие, выхваченное произвольно из ограниченного человеческого жизненного опыта для обозначения бытия, будет всегда с бытием в ссоре, в конфликте по причине своей конкретной семантической окрашенности, соотносимой с какой-то частью бытия, но только не с самим бытием в целом. И обычному среднестатистическому индивиду нет никакой необходимости вступать на скользкий путь разбирательства – а что такое есть бытие вообще и как наиболее точно это определить. Философия снисходительно прощает ему такое отношение, ведь не все могут философствовать, кто-то же должен пахать землю и варить сталь. В благодарность за это философия щедро делится с подрастающим поколением, без разделения его на интеллектуальные уровни, своими знаниями о правилах построения всё более точных и безошибочных иерархий понятий о вещах. Как и в социуме, в мире понятий каждое понятие знает своё место и может быть пересмотрено только высшей коллегией кураторов, коллегией, которая не склонна к авантюрам, но больше всего ценит корпоративную солидарность.
    Философия могла бы на этом успокоиться и продолжить строить иерархии понятий, аналогичные тем, которые существуют в жёстко структурированном социуме, поделенном на кланы и сословия от самых низких, бесправных деревенских общин до высших элит и преступных группировок. Ведь в социуме как? Кто задаёт иерархии, тот ими и рулит, а это может длиться вечно. Тем не менее Гегель пошёл дальше всех – поделил сам мир понятий на понятия о единичных вещах и на понятия о собственно понятиях, наиболее, якобы, адекватно описывающие философское бытие, или, лучше сказать, – мышление о мышлении. Гегель провозгласил единство бытия с понятием о нём как единственную альтернативу понятию, ссылающемуся на многообразие бытия, а потому дробному и дробящему мир вещей на части и их оппозиции. Гегель для достижения вожделенного единства бытия постарался отмежеваться не только от многообразия всего бытия в целом, но также и от многообразия самих понятий о вещах, как в наименьшей степени отстоящих от единого знания о бытии. По сути, чтобы дать определение бытия, лишённое склонности к дроблению на противостоящие друг другу стороны и аспекты рассмотрения, Гегель зашёл со стороны, противоположной бытию и его поверхностным проявлениям, а именно – со стороны знания о бытии, причём знания, в наименьшей степени ассоциированного с бытием, а точнее – с его этими самыми поверхностными проявлениями, а также с понятиями о них.
    2. Гегелевское “чистое знание”.
    Ещё до начала рассмотрения бытия в качестве предмета философии или её начала Гегель недвусмысленно выстраивает путь к этому предмету через размежевание с “миром чувственных вещей”, через разделение знания о “чувственных вещах” как знания о многообразии бытия с непосредственным, умозрительным знанием о бытии вообще как бытии едином, в котором даже само знание о нём сливается с ним в неразличимое единство: “… так как чистое бытие следует рассматривать как единство, в котором знание, достигнув своей высшей точки единения с объектом, совпадает с ним, то знание исчезло в этом единстве, ничем не отличается от него и, следовательно, не оставило для него никакого определения.” (Гегель, “Наука Логики”, Книга первая. УЧЕНИЕ О БЫТИИ) Гегель настойчиво повторяет эту мысль: “Чистое знание как слившееся в это единство, сняло всякое отношение к другому и к опосредствованию; оно есть то, что лишено различий; это лишенное различий, следовательно, само перестает быть знанием; теперь имеется только простая непосредственность.” (Гегель, “Наука Логики”, Книга первая. УЧЕНИЕ О БЫТИИ)
    И, если вычистить из знания о бытии любую соотнесённость философского знания с миром единичных вещей, любое содержательное наполнение этого знания, от понятия о бытии останется только форма, которая ничем не будет отличаться от формы самого бытия. Именно так и поступает Гегель вслед за Парменидом, объявляя знание о бытии чистым и потому единым, слитным с бытием уже в силу своей неразличимости с самим бытием. То есть, полное единство с бытием как формой, не опосредствованной никаким локальным содержанием: “Чистое знание дает лишь следующее отрицательное определение: начало должно быть абстрактным началом. Поскольку чистое бытие берется как содержание чистого знания, последнее должно отступить от своего содержания, дать ему действовать самостоятельно и больше не определять его.” (Гегель, Наука Логики”, Книга первая. УЧЕНИЕ О БЫТИИ)
    Чистота знания для Гегеля происходит из постулируемого им отсутствия в знании о бытии какого-либо конкретного содержания, кроме того, каким может являться само бытие, которое, в свою очередь, не имеет никакой другой формы, кроме той, какой обладает знание о самом бытии, изначально едином, неопределённом и безусловном. Типа, некая совершенная и безупречная магическая закольцованность, своего рода – мягкое, деликатное подобие вещи-в-себе, аристотелевское единство формы и содержания.
    3. Гегелевский способ решения проблемы определения бытия.
    Гегелевское утверждение единого бытия в качестве предмета философии выглядит достаточно пафосно и внушительно, потому что не отягощено особо сложными доказательствами и предпосылками, что само по себе оправдано в силу аксиоматически положенной неопределённости предмета рассмотрения. Здесь бы Гегелю в самый раз остановиться и подумать, а от какого ещё способа раздвоения философия могла бы дистанцироваться до самого рассмотрения бытия. Но как-то незаметно начало философии у Гегеля переходит в начало мышления, то есть самого его рассуждения о бытии: “…начало мышления должно быть совершенно абстрактным, совершенно всеобщим, должно быть просто формой без всякого содержания…” (Гегель, “Наука Логики”, Книга первая. УЧЕНИЕ О БЫТИИ) Как будто это вещает уже не Гегель, а само бытие от его имени.
    Гегелю ничего не стоит изречь совершенно пустую декларацию: “Бытие есть чистая неопределенность и пустота. – В нем нечего созерцать, если здесь может идти речь о созерцании, иначе говоря, оно есть только само это чистое, пустое созерцание. В нем также нет ничего такого, что можно было бы мыслить, иначе говоря, оно равным образом лишь это пустое мышление.” (Гегель. Наука Логики. Глава первая. БЫТИЕ) Гегель как-будто радуется этому так счастливо найденному им единству бытия: “Логику, стало быть, следует понимать как систему чистого разума, как царство чистой мысли.”, или “Чистая наука, стало быть, предполагает освобождение от противоположности сознания [и его предмета].” (Гегель. Наука Логики. Глава первая. БЫТИЕ) Для Гегеля такое пристрастное разделяющее отношение к сознанию и его предмету есть вообще некий атавизм, несовместимый с философией как наукой, которую он уже сам по привычке называет чистой.
    Конечно, Гегель достигает своей цели единства понятия с бытием ценой разделения с бытием, которое всем знакомо и привычно, провозглашает это единство, низвергая и проклиная его многообразие или, по крайней мере, некоторое его непропорционально кособокое, а потому несправедливое подразделение. Но задачу, пусть и путём некоторого очередного размежевания, на этот раз окончательного, глобального, бесповоротного, подобного ампутированию человеческого сознания и пересадке его на компьютерное железо, Гегель решает ценой отказа от всего в себе человеческого, за исключением некоторого смутного ощущения, что соитие с бытием прошло не совсем гладко и сам метод объединения с бытием оказался не совсем чистым, если не сказать мошенническим, но, если мысль ещё получше почистить от лишних наваждений, которые мешают спокойно спать, то проблему можно легко списать на происки коварных врагов.
    4. Отсутствие разделения бытия и понятия о нём.
    Чистая мысль для Гегеля – философский бренд. Но о каком мышлении говорит Гегель, если, по его логике, философии в мышлении нечем оперировать, если оно не наполнено никаким минимально определённым содержанием, если его практически, таким образом, нет и в помине? Не будет ли такое мышление, в котором превалирует отстранённость от любого содержания, прямой оппозицией этому содержанию, собственно раздвоением уже знания о бытии, аналогичным раздвоению бытия на частное бытие и понятие о нём, расслоением знания на множество пустых, лишённых смысла формальных деклараций, ссылающихся лишь на самих себя как на своё же собственное содержание.
    Возникает законный вопрос – какое дело тогда самому человеку до такого бытия, в котором нет разделения бытия и знания о нём? Слияние бытия и мысли (понятия, знания) о нём – это рассуждение уже стало общим местом в философской литературе. Толкования этого, якобы, откровения множатся, но ничего не добавляют к раскрытию его тайны. Только никакой тайны здесь нет, здесь нет ничего, кроме праздной умозрительной инерции, механической по своей природе, лишённой воли сказать себе – пусть логика говорит сама за себя, как бы ни был при этом привлекателен метод тыка – а ну-ка, появится ли единство бытия, если бытие и понятие о нём умозрительно, притворно слить воедино.
    В философской среде не устают циркулировать споры о том, а что такое есть, по Гегелю, спекулятивное мышление. Надо думать, к спекуляции как способу нетрудового обогащения оно не имеет никакого отношения. Это, по сути, всё то же теоретическое, умозрительное мышление, посредством которого сознание человека конструирует гипотезы и модели в отношении той или иной части бытия, разрабатывает научные концепции, состоятельность которых в последствии может быть подтверджена на практике или же, наоборот, отвергнута. Однако для Гегеля спекулятивное мышление есть всё же нечто большее, чем простое научное теоретизирование. Если следовать логике Гегеля, то можно обнаружить, что там, в мышлении, где уже нет никакого знания о бытии, а значит и понятия о нём, где нет также и самого мышления, но есть только его отзвуки, остаточные реверберации, замогильные стоны зомби, раздающиеся из заброшенной шахты, там, в этом призрачном подобии мышления, в этом мешке из под картошки и заключается единство бытия и знания о нём. В таком мышлении нет также логики в обычном её понимании, если не сказать – нет логики вообще, потому что в жизни существует только обычное понимание логики, а необычного нет, если только не рассуждать по-людоедски – съешь ты, пока тебя не съели.
    Логика по своей природе есть способ исчисления, то есть обнаружения и расчёта зависимостей. Но для Гегеля такой способ лучше подойдёт детскому саду, так как Гегель не оперирует “палочками”, но только бытием в целом, которое вообще не делится на отдельные “палочки” – собственно бытие и мысль (понятие, знание) о нём. В таком бытии всю картошку съели мыши, осталась только сдувшаяся погрызенная мешковина да маленько трухи на донышке, которой можно пренебречь. И вот как раз в таком бытии, не связанном ни с каким стандартным мышлением, ни с какими логическими нормами, но являющимся самим мышлением и устанавливающим свои собственные правила и законы, можно наспекулировать всего, что пожелает душа философа-мечтателя, каковым, по сути, и является великий мыслитель Гегель.
    5. Невозможность реализации идеи слияния бытия со своим понятием.
    Логика же подсказывает – заинтересованный в получении знания философ, причём из первых рук, от самого бытия, а не из вырожденной философской традиции, не может сузить содержание этого знания до такой степени, чтобы осталась одна только голая бессодержательная форма. Такую идею можно продекларировать, подобно Гегелю, но предельная формальная абстракция, не имеющая никакого другого содержания, кроме самой себя, не только не имеет ничего общего со знанием о бытии, но даже не в состоянии реализоваться ни в каком специализированном человеческом воображении. Всё равно это будет знание не о бытии как таковом, а о том, что каждый философ, пытающийся подстроиться мысленно к гегелевской декларации тотальной чистоты и непосредственности бытия и знания о нём, непреднамеренно вкладывает в понятие о бытии. Ведь сознание философа, занятое поисками этой самой чистоты и непосредственности, не имеет дела с бытием, но исключительно с понятием о нём, так как обращено в первую очередь на самого себя – есть ли у него осознание требуемой чистоты или его ещё нет. И тогда получается – кроме самого себя, у сознания нет других критериев обнаружения чистоты бытия и знания о нём, и это в лучшем случае, а в худшем – нет никаких критериев вообще. Если есть некоторое знание о том, что необходимый уровень единства знания о бытии достигнут, то такое знание тут же утрачивает свою чистоту. И, следовательно, чистота знания, а значит и самого бытия, реализуется только в том случае, когда сознание философа утрачивает понятие об этом, о том что есть такое чистота и непосредственность вообще, а, по большому счёту, что есть само сознание и что оно есть само для себя.
    Можно, конечно, постараться вытрясти труху и мышиный помёт из мешка, но сколько-то субстанции всё равно останется, зацепившись за нити и ворсинки. И что? Читатель должен, благодарно следуя за великим Гегелем, называть это бытием? Не много ли чести великому также фальсификатору истины, пожелавшему чуда в осознании неосознанного и неосознаваемого в принципе, просто не нуждающемуся в осознании? А осознать человек может только щепотку бытия, да и то не в состоянии сказать, не сам ли он эту щепотку себе надумал после бурно проведённой ночи. Где тогда может прятаться голая абсолютная гегелевская форма, если человек всегда имеет дело только с содержанием, со смыслом этой формы, со смыслом, от которого ему не дано никогда полностью избавиться. Человеку свойственно вкладывать даже в самые абстрактные понятия хоть какой-то минимальный смысл, а это значит, что любое бытие вне конкретного знания о нём можно смело соотнести с понятиями “хлам” или та же “труха”, которыми философия, увы, не оперирует.
    6. Неопределённые множества.
    Конечно, в современной философии существует много понятий, для которых нет прямых и очевидных соответствий в мире вещей и их множеств. Их смыслы могут быть раскрыты только через другие понятия, через обширные научные контексты и подробные дескрипции. Но такой бесконечный круговорот взаимно детерминирующих друг друга смыслов бытия и знания о нём имеет мало отношения к философии, так как представляет собой частнонаучное категориальное строительство, базирующееся на иерархической логике. Частные науки каждая в рамках своего круга компетенции отрезают от пирога единого знания о едином бытии свой кусок сложности и постулируют его как свой собственный аспект рассмотрения бытия. При этом со временем, поскольку развитие наук не стоит на месте, эти аспекты начинают перекрывать друг друга и тогда на стыке наук возникают другие научные аспекты, ещё более специфические и размытые, требующие пересмотра или, по крайней мере, уточнения устоявшихся частнонаучных иерархических схем.
    Для философии может быть актуальным только один аспект рассмотрения её предмета – единство бытия и его аналоги в мире вещей и понятий. Эта проблема не только вырастает из желания сознания подняться над обыденностью, но и тесно связана с мышлением среднестатистического индивида. Конечно, обыденное сознание жёстко обусловлено тем, что занято удовлетворением непосредственных нужд человека. Необходимость мыслить само себя, мыслить ради самого мышления не входит в список этих потребностей. Но где же ещё философия может взять свои обоснования, а также примеры единства бытия как такового и единства бытия со знанием о нём, как не из окружающей человека среды? Даже Гегель не гнушался ссылаться на жизненные обстоятельства, не уставая указывать на примеры из жизни, “на небе и на земле”. Поэтому в первую очередь философия соотносит единство бытия с бытием отдельных вещей как его проявлений, как это делает каждый законопослушный гражданин и дисциплинированный пехотинец. А во вторую очередь просто сгребает вещи в кучу и объявляет это условное целое единством или, по крайней мере, к нему преддверием. Других вариантов единства вообще, а не только единства бытия и единого знания о нём, у философии нет.
    Таким образом, как бы ни старался какой-нибудь новоявленный Гегель выдумать какую-то всемогущую формулу, одним махом решающую проблему определения бытия и его единства, а также его отражения в мысли философа, он всегда будет иметь дело с обыденностью, всегда будет в неё скатываться, подскальзываясь на густом масле собственной несовершенной речи, мало чем отличающейся от обиходной и потому страдающей всеми её болезнями. Именно таково представление Гегеля о единстве бытия. В обычной жизни наряду с понятиями о вещах человек пользуется понятиями об их неопределённых множествах, не поддающихся подсчёту. Например – листва, ботва, вороньё, военщина, толпа. Множество понятий о таких неопределённых множествах также можно обозначить собирательным понятием с вполне определённым смыслом – болтовня. И результат попыток сплавить бытие с понятием о нём как раз подпадает по такое понятие.
    Вот и выходит, что философия также не может и слить понятие бытия с самим бытием, чтобы вообще не лишиться возможности о нём говорить связно, не рискуя опуститься до мычания и тыкания пальцем в пустоту, так как вычищение из понятия любого конкретного смыслового содержания ведёт к предельной абстрактности философского знания о бытии, граничащей с отсутствием такого знания. Получается – либо всё равно это знание о частном бытии, либо это знание ни о чём, а такого знания вообще не существует, разве что его отдалённый эквивалент – смутное чувство беды, распада и гниения. И если на чистом знании о бытии философское познание бытия кончается, то неизбежно кончается и философия, возобновляется рутинная бытовуха, торжествует естественный здравый смысл, а на смену философии приходят обычай и народные промыслы.

  8. Anayalv Ответить

    Парменид — древнегреческий философ, который сумел выразить собственные взгляды на бытие, мироустройство и смысл существования человека в поэтической форме. Идеи и теории Парменида легли в основу философии как науки, а труды этого человека до сих пор вызывают интерес и жаркие споры между теми, кто интересуется философскими вопросами.

    Детство и юность

    О биографии Парменида сохранилось мало информации. Известно, что философ родом из так называемой Великой Греции (сейчас это юг Италии). По утверждению другого философа, Платона, Парменид родился в 475 году до нашей эры в городе Элее. По другой информации, мыслитель родился примерно в 540 году до нашей эры. Также найдены сведения, что Парменид происходил из знатной и обеспеченной семьи и даже участвовал в управлении городом.
    Портрет ПарменидаУчителями будущего мыслителя стали Ксенофан и Аминий. Парменид жадно впитывал идеи наставников, однако пропускал их через призму собственного мнения, истолковывая по-своему. Когда Аминий умер, Парменид, как преданный ученик, воздвиг философу усыпальницу собственными силами.

    Философия

    Учение Парменида изложено в поэме под названием «О природе». Этот великий труд лег в основу элейской школы философии. К сожалению, поэма сохранилась не в полном объеме. Примечательно, что Парменид изложил собственную точку зрения поэтически: произведение написано гекзаметром.
    Первая часть, дошедшая до современного читателя, это вступление, которое представляет собой аллегорию. Действие начинается с того, что прекрасные девы предлагают Пармениду совершить путешествие на колеснице. Колесница эта начинает возноситься вверх, символизируя вознесение человеческой души на небо. Вскоре путь Парменида наверх заканчивается, и философ оказывается перед вратами в божественные чертоги.
    Бюст ПарменидаНа пороге мыслителя ожидает богиня, которая приглашает Парменида проследовать внутрь. Бессмертная дева собирается открыть философу высшую истину о предназначении смертных людей. Здесь вступление, а точнее сохранившаяся часть, обрывается.
    В следующем отрывке изложены рассуждения Парменида о бытии. Философ представлял бытие в форме шара. Здесь мнения толкователей расходятся: по одной версии, Парменид имел в виду не физическую составляющую бытия, а духовное содержание. По другой же — шар в произведении философа отражает форму вселенной, как ее представлял автор. Стоит также подчеркнуть, что в представлении греков того времени шар являлся символом идеала и гармонии.
    Сюжет поэмы продолжается рассказом богини. Прекрасная дева поведала мыслителю, что бытие вечно, никогда не рождалось и, соответственно, не прекратится. Бытие также отличается четырьмя характеристиками: совершенством, телесностью, неподвижностью и самодостаточностью. Любые изменения, происходящие внутри бытия (то есть, в жизни простого человека), не касаются сути бытия. Иными словами, никакие события, которые кажутся важными смертным, на бытие не влияют.
    Фактически подобными мыслеизречениями Парменид ведет своеобразный диалог с философом Гераклитом, который, напротив, придерживался мнения, что бытие конечно и любые события влияют на его сущность, изменяя обстоятельства.
    Труд Парменида «О природе»Не близка Пармениду и идея появления бытия из пустоты. Философ называл подобные мысли абсурдом. Кроме того, мыслитель опровергал точку зрения тех, кто полагает, что существование мира является небытием. В этом случае, считал Парменид, жизнь человека, развитие и попытки понять мир бессмысленны. Стоит отдать должное философу — в отличие от многих современников, Парменид каждую идею подкреплял фактами и доказательствами.
    Изложение философа во многом опирается на противопоставления. Главным образом, Парменид подчеркивает, что мнения простых людей противоположны высшей истине, которая недоступна смертным. Бытие в поэме противопоставляется понятию необходимости. Необходимость — то, что не позволяет бытию перестать существовать и обратиться небытием.
    В современной философии Парменид считается основоположником материализма. Однако способ, который мыслитель выбрал для изложения собственных теорий, кажется странным: до Парменида ни один философ не писал стихами. Кроме того, никто также не использовал мистические аллегории и образы богов.
    Учение Парменида развил ученик философа Зенон Элейский. Этот мыслитель привел 36 так называемых апорий (противоречий), которые доказывают идеи Парменида о бытии. Расхожим стало противоречие об Ахилле и черепахе, которое гласит: Ахилл, отправившийся в некий пункт позже черепахи, не сможет ее обогнать, так как черепаха в каждый момент времени будет отдаляться от Ахилла, преодолевая некоторое расстояние.
    Зенон ЭлейскийС учением Парменида о бытии часто сравнивают подобные идеи другого философа — Демокрита, который, в отличие от Парменида, рассматривал бытие как взаимосвязь множества разделенных атомов.

    Личная жизнь

    О личной жизни философа не сохранилось никаких сведений. Неизвестно, была ли у Парменида семья или же мыслитель посвятил жизнь философским раздумьям и собственному поэтическому трактату.

    Смерть

    Также нет достоверной информации и о смерти великого мыслителя. По одной версии, при жизни философ, а также элеаты (последователи учения Парменида) подвергались гонениям и преследованиям за высказанные идеи, а самого мыслителя казнили, в назидание остальным. По другой же — учение Парменида было доступно только узкому кругу единомышленников философа, который благополучно дожил до глубокой старости.
    Античные философы на картине Рафаэля “Афинская школа”Как бы то ни было, можно с уверенностью утверждать, что идеи Парменида оказали влияние на развитие философии того времени, а также до сих пор обсуждаются и оспариваются людьми, не равнодушными к проблемам бытия.
    Также очевидно, что учение Парменида, цитаты из которого до сих пор вызывают интерес, стали фундаментом для трудов европейских философов более позднего времени. Кто знает, возможно, без трактата «О природе» развитие европейской культуры проходило бы кардинально в другом русле.

    Цитаты

    «Мыслить и быть – одно и то же».
    «Бытие — начало всего, бытие есть, а небытия нет, все заполнено бытием».
    «Бытие не подвержено порче и гибели, иначе оно превратилось бы в небытие, но небытия не существует».
    «У бытия нет ни прошлого, ни будущего. Бытие есть чистое настоящее».

  9. Nilage Ответить

    Элейская школа — древнегреческая философская школа раннего периода, существовавшая в конце VI ? первой половине V вв. до н. э., в городе Элее, в Великой Греции (юг Италии).
    Элейцы разрабатывали теоретическое учение о бытии и впервые предложили данный термин. Они заложили фундамент классической греческой онтологии (учение о сущем, о бытии как таковом). Представителями данной школы являются: Ксенофан (считается основателем данной школы, так как был учителем Парменида), Парменид, Зенон и Мелисс. Элеаты впервые поставили вопрос отношения бытия и мышления.
    Парменид (6-5 век до н.э.) был уроженцем города Элеи (Юг Италии). Он говорил, что “мыслить и быть – одно и то же”. Однако он не считал, что бытие и мышление тождественно. Бытие едино и неподвижно. Любое изменение предполагает уход каких-либо качеств в небытие – поэтому бытие неизменно. Путь истины по Пармениду – путь разума.
    Чувства вводят человека в заблуждение, поэтому в познании нужно опираться на разум. Те вещи, которые воспринимались с помощью чувств, Парменид считал иллюзией. Единственное, что ,по его мнению, могло приобрести статус истинного знания – это единое, бесконечное и неделимое бытие. Бытие не может быть единством противоположностей, как у Гераклита, ибо противоположностей у бытия просто нет. Единство бытия подобно шару.
    Доверять можно только разуму, чувства нас обманывают, создают иллюзорную картину. Один и тот же предмет кажется огромным ребенку и нормальным взрослому человеку. Одна и та же пища может быть вкусна, когда ты здоров и отвратит, когда болеешь. Чувствам нельзя доверять, в них не может быть согласия. Разум – другое дело: 2х2=4 – всегда и здесь не может быть разногласий. Любит доказывать от противного. Парменид рассуждал следующим образом: бытие – это все, что есть, существует. Противоположность ему – небытие, т.е. все то, чего нет. Но раз в небытии ничего нет, значит, и небытия нет, а значит, есть только бытие. При этом бытие статично, т.е. в нем нет движения, изменения. Все те перемены, которые мы видим и ощущаем вокруг себя, происходят не в бытии, а в мире наших представлений, мнений. Бытие же – это то, что мы можем помыслить, но не увидеть, т.е. это синоним мышления.
    Философия Парменида заключается в следующем: всевозможные системы миропонимания базируются на одной из трех посылок:
    1)Есть только бытие, небытия нет;
    2)Существует не только бытие, но и небытие;
    3)Бытие и небытие тождественны.
    Истинной Парменид признает только первую посылку. Согласно ему, бытие едино, неделимо, неизменяемо, вневременно, только оно истинно сущее.
    С защитой учения Парменида от возражений выступил его ученик Зенон. Зенон- древнегреческий философ, ученик Парменида и конечно же, представитель элейской школы. Родился в Элее. Зенон знаменит своими апориями, которыми он пытался доказать противоречивость концепций движения, пространства и множества.(апории- внешне парадоксальные рассуждения на тему о движении и множестве). Данными апориями Зенон также пытался доказать неподвижность бытия (логическими парадоксами).
    Таким образом,все учение элеатов было направлено на разделение чувственного познания изменяющихся вещей и интеллектуального познания, имеющего особый неизменный предмет (бытие).

  10. RUSSIANboy Ответить

    Мысль о том, что все вещества состоят из мельчайших частиц – атомов, красной нитью проходит через всю историю естествознания. Зарождение атомистических представлений можно проследить в нескольких регионах мира, в частности в некоторых философских учениях Древней Индии (школы ньяйя и вайшешика) III-I вв. до н. э. Но именно древнегреческая атомистика сыграла наиболее важную роль в истории естествознания. Почему? Причин много. Одна из важнейших заключена в характере греческой науки о природе.
    По определению Аристотеля, «природою в первом и основном смысле является сущность – именно сущность вещей, имеющих начало движения в самих себе как таковых».
    Понимание природы как структуры, сущности вещей мира, при всей его расплывчатости, означало, что природные явления должны объясняться естественными, а не сверхъестественными, божественными причинами. Иными словами, греческая «наука о природе» была наукой о естественных причинах возникновения, развития и строения как мира в целом, так и его отдельных вещей. Аристотель назвал эту науку физикой, а тех, кто ею занимается, – физиологами или физиками.
    Появление атомистики свидетельствует о достаточно высоком развитии мышления греков, поэтому было бы в корне неправильно представлять себе атомное учение как результат обобщения непосредственных наблюдений (пылинки в луче света, поднятый ветром песок и т. д.).
    По свидетельству Аристотеля, атомистика возникла в процессе решения фундаментальной проблемы, поставленной Парменидом Элейским (около 540-450 гг. до н. э.). Окружающий человека мир изменчив и многообразен. Но за этой многокачественностью, подвижностью, изменчивостью мира скрываются некие неизменные первоначала. Например, существует множество органических соединений, но при всем разнообразии их свойств и составов между ними есть общее: все они в определенных условиях способны вступать в те или иные химические реакции, причем эта способность зависит от состава и строения вещества, от растворителя, от температуры и т. д. Этот пример сформулирован на языке современной науки. Парменид, разумеется, использовал иные слова. В иносказательной форме он поставил вопрос о нахождении единого, неизменного и не уничтожающегося в многообразии изменчивого, возникающего и преходящего. И он был прав – некое единство мира, не связанное с его качественным многообразием, существует. Древнегреческие мыслители предложили два ответа на вопрос Парменида (см. «Атомы и пустота» и «Элементы мира»).
    Создание атомистики и учения об элементах свидетельствует о высоком развитии и гибкости абстрактного мышления греков. Полемика между атомистами и сторонниками учения об элементах на долгие столетия, до начала XIX в., определила противостояние двух подходов к проблеме генезиса (происхождения) свойств веществ.

    Читать далее

    < Движение, строение и химический состав планет Солнечной системы Атомы и пустота >

  11. Sharpwind Ответить

    Однако на пути истины разум ждут “западни”, попав в которые, он никогда не придет к истине. Первая “западня” состоит в допущении существования небытия (“не есть” и “не быть должно неизбежно”). Вторая “западня” говорит о том, что бытие и небытие тождественны и нетождественны. Здесь допускается, как и существования небытия (первая “западня”), так и отождествление его с бытием, а затем отрицание этого тождества:
    “Прежде тебя от сего отвращаю пути изысканья,
    А затем от того, где люди, лишенные знанья,
    Бродят о двух головах. Беспомощность жалкая правит
    В их груди заплутавшим умом, а они в изумленьи
    Мечутся, глухи и слепы равно, невнятные толпы,
    Коими “быть и не быть” одним признаются и тем же
    И не тем же, но все идет на попятную тотчас”.
    В этих строках Парменид говорит о том, что одна голова не может вместить два взаимоисключающих тезиса. Невозможно мыслить о том, что бытие и небытие тождественны и нетождественны одновременно, также как нельзя думать о существовании небытия, так как это означало бы его равенство бытию. Таким образом, Парменид подошел к закону запрещения противоречия – главному закону мышления.
    Этим двум “западням” – ложным тезисам – Парменид противопоставляет свою точку зрения, то есть убеждение в том, что есть бытие, а бытия нет вовсе, – убеждение, которое поможет не ошибиться на пути истины. Доказывая тезис о существовании бытия через отрицания существования небытия, Парменид обращается к вопросу о бытии и мышлении.
    Философ признает существующим лишь то, что можно осмыслить и выразить в словах. Богиня Дике говорит: “… Ибо мыслить – то же, что быть…”. В этой фразе Парменид формулирует идею совпадения, тождества бытия и мышления. Более того, самое главное доказательство существования бытия и состоит в том, что его можно осмыслить. Однако Парменид ошибочно связал предмет чувства (вещь) и предмет мысли, ведь из этого следует, что критерием бытия является его мыслимость. Философ был прав, когда говорил, что подлинно существует лишь то, что может быть предметом мысли (так как в чувственном восприятии много кажущегося), но ошибался, думая о том, что все мыслимое существует.
    “О природе. Путь мнения”.
    Рассказав о бытии, небытии и мышлении, Дике резко прерывается:
    “Здесь достоверное слово и мысль мою завершаю
    Я об Истине: мненья смертных отныне учи ты,
    Лживому строю стихов моих нарядных внимая”.
    Начиная рассказ о мнениях смертных,
    Богиня обещает Пармениду, что он узнает “природу эфира и все, что в эфире
    Знаки, и чистой лампады дела лучезарного Солнца
    Незримотрворимые, также отсюда они народились.
    И круглоокой Луны колобродные также узнаешь
    Ты и дела, и природу, и Небо, что все обнимает,
    Как и откуда оно народилось, как его приковала
    Звезд границы стеречь Ананка…
    … как Земля и Солнце с Луною,
    Общий для всех Эфир, Небесное Млеко, а также
    Крайний Олимп и звезд горячая сила пустились
    Вдруг рождаться на свет…”.
    Однако из сохранившихся строк второй части этого не узнать. Можно узнать лишь то, что в этой части поэмы речь идет о двух природных началах – огне и земле (свете и тьме соответственно).
    В картине этого мнимого мира, описываемого Дике, большую роль играют Афродита и ее сын Эрос. Афродита находится в центре космоса и всем оттуда управляет, а Эрос соединяет и связывает противоположное (свет и тьму, мужское и женское). Следовательно, физическая картина мира у Парменида диалектична, но она же объявлена им неистинной.
    Зачем Парменид добавил к картине истинного мира картину мира неистинного? На этот вопрос он отвечает устами богини Дике:
    “Сей мирострой возвещаю тебе вполне вероятный,
    Да не обскачет тебя, какое воззрение смертных”.
    То есть Дике рассказывает кажущееся устройство вещей для того, чтобы мнение смертных не обогнало философа.
    Метафизика Парменида.
    В своем учении об истине и во взгляде на познание Парменид пришел к выводам, которые, с точки зрения обычного восприятия наблюдаемых явлений, казались парадоксальными. Наблюдение, опирающееся на внешние чувства, показывает множественность вещей окружающего нас мира. Парменид отрицает мыслимость множественности. Множественность существует только для чувств. Однако чувства не дают нам истинной картины мира, чувства мнимы. Для мысли, для ума мир представляется как строжайшее единство.
    Для чувств все вещи, находящиеся в мире, представляются непрерывно движущимися, изменяющимися: возникающими и погибающими. Но, согласно учению Парменида, это только иллюзия. Истинная картина мира открывается и удостоверяется только умом. Картина эта состоит в том, что мир тождественен, не знает ни возникновения, ни гибели. В самом деле, всякое изменение предполагает, что что-то исчезает в небытие и что-то появляется из небытия. А так как небытия не существует в принципе, то бытие едино, неизменно и “неподвижно лежит в пределах оков величайших”. Именно этот тезис о неизменности и неподвижности мира сделал Парменида родоначальником античной метафизики и противником диалектики.
    С точки зрения обычного восприятия, мир состоит из отдельных вещей, отделенных одна от другой пустыми промежутками. Однако и здесь Парменид утверждает, что это не достоверная картина мира, а иллюзия, порождаемая обманчивыми чувствами. Напротив, пространство, отделенное от тел, от вещества, не существует, невозможно. Пространство неотделимо от вещества. Ведь разделить бытие, то есть быть пустотой, могло бы только небытие, но его нет.
    Ко всем этим положениям, крайне парадоксальным с точки зрения обычного чувственного восприятия и наблюдения, Парменид добавил еще одну мысль: противоположность между истиной и мнением, между знанием совершенно достоверным и знанием, о котором можно сказать, что оно не лишено вероятности, есть лишь правдоподобное предположение.
    С тех пор логика и теория познания давно уже выяснили огромное значение вероятностного знания для практики, для науки и для логического мышления. Таким образом, сама по себе мысль Парменида, указывающая на различие, существующее между знанием достоверным и знанием всего лишь вероятным, была мыслью ценной. Парменид связывает достоверное знание с деятельностью ума, а знание вероятное с чувственным восприятием и утверждает, будто чувственное восприятие не может дать истинного знания. Такое знание дает нам только мысль, усмотрение ума.

  12. Bludbinder Ответить

    Голбан Наталья Викторовна
    Санкт-Петербургский торгово-экономический университет
    кандидат философских наук, доцент кафедры философии
    и социальных коммуникаций
    Golban Nathalia Victorovna
    Saint-Petersburg State University of Trade and Business
    candidate of philosophical Sciences, docent of the Chair of philosophy and
    social communications
    E-Mail: natalia.golban@gmail.com
    В этой статье автором обосновывается, что понятие бытия возникает на основе опыта «мышления мышления», впервые в истории философии осуществленном Парменидом. На основе анализа поэмы Парменида «О природе» автор выявляет многообразие значений, которые обретает понятие бытия уже в момент своего рождения.
    “The birth of concept of being in the Parmenides’s doctrine”
    Summary: In this article the author proves that the concept of being takes its rise in experience of “thinking about thinking”, which for the first time in the history of philosophy has been effected by Parmenides. Basing on the analysis of the poem of Parmenides “On nature” the author reveals the variety of meanings, which the concept of being has already got at the moment of its birth.
    Key words: concept of being, concept of non-existence, ontological differentiation, experience of thinking about thinking, lie, truth, opinion.
    Рождение понятия бытия в учении Парменида
    Проблема бытия – в неявном виде, т.е. не получив своего выражения в соответствующих понятиях, существовала в древнегреческой философии и до Парменида. Можно сказать, что ее поставили уже первые ионийские философы: Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Занимаясь поисками первоначала всего – ?ρχ?, они приписывают ему свойства парменидовского бытия, прежде всего единство и вечность. Первоначалом является то, что есть всегда, что сохраняет себя в изменении, то, благодаря чему все продолжает существовать, то, что переходя в иное (в многочисленные вещи), не перестает быть. Не обладая понятием бытия, все философы до Парменида тем не менее искали то, что обладает его свойствами, будучи ведомы как бы инстинктом разума.
    Но именно Парменидом понятие бытия было введено в поле зрения философии. В лице Парменида действительно поиск первоначала всего дошел до логического конца, философия ухватила всеобщее – бытие. Это заставляет признать особое место парменидовского учения в развитии философии. Гегель в своих лекциях по истории философии говорит: «…мы должны признать, что с Парменидом началась философия в собственном смысле слова» [4, 265]. У. Гатри утверждает, что «философия досократиков делится на две половины именем Парменида». Влияние его учения на дальнейшее развитие философии он сравнивает с картезианским переворотом в философии Нового времени [11, 20]. В любом случае, после этого философа бесперспективным стало выдвигать новые начала всего, не учитывая его учения о бытии, не развивая его положений.
    То, что философия на самом деле ищет единое начало всего, единство всего, это выразил Ксенофан, которого не без оснований считают первым представителем элеатской школы. (Платон: «А пошедшее от нас элейское племя, начавшееся с Ксенофана и даже еще раньше, распространяется в /своих/ мифах о том, что-де так называемые «все /вещи/» суть одно». Софист 242сd). Гераклит также пришел к мысли, что «мудрость в том, чтобы все знать как одно», а «многознание уму не научает». Его логос – о том, как единое есть как все, а все складывается как единое. Но то, что единство всего заключается в его бытии, – эта мысль принадлежит Пармениду. На основе каких рассуждений пришел он к такой мысли?
    Способ философствования Парменида принципиально иной, чем у прежних философов. По сути дела, изложение им собственно философского содержания поэмы начинается с вопроса: «что за пути изысканья единственно мыслить возможно?» («α?περ ?δο? μο?ναι διζ?σι?ς ε?σι νο?σαι» (Фр.2)1). Полагаю, что анализ этого вопроса позволяет многое прояснить в учении Парменида, поскольку попытка рассматривать существующее в свете его решения выводит философа на качественно иной, по сравнению с предшественниками, уровень мировидения.
    Богиня Правды, собираясь приобщить героя поэмы к «непогрешимому сердцу» «убедительной Истины», начинает следующим образом:
    « Ныне скажу я, а ты восприми мое слово, услышав,
    Что за пути изысканья единственно мыслить возможно» (Фр.2).
    Изначально вопрос поставлен о том, какие « пути изысканья», пути поиска истины единственно мыслить возможно. И Парменид различает три пути: Путь Истины, Путь Заблуждения и близкий последнему Путь мнения, на котором тоже не обрести истины. «Путь Истины» – это признать, что «есть» и «не быть никак невозможно». Путь Заблуждения – признавать, что «не есть» и «не быть должно неизбежно» (Фр. 2). Истина в том, что «бытие ведь есть, а ничто не есть» (Фр. 6). Это первое логическое определение истины в истории философии. Такое понимание истины, которое заключается в том, чтобы утверждать бытие и отрицать небытие, усвоят как софисты (применяя, правда, его на свой лад), так и Сократ, Платон и Аристотель. (Вспомним, например, известное аристотелевское определение истины: «говорить о сущем, что его нет, или о не-сущем, что оно есть – значит говорить ложное, а говорить, что сущее есть и не-сущее не есть, – значит говорить истинное» (Метафизика 1027в 25)).
    Итак, Путь Истины гласит, что «“есть” и “не быть никак невозможно”» (фр.2). Здесь еще не говорится о том, что есть, имя ему ищется в поэме. А.Г.Черняков так переводит и комментирует «пути вопрошания» Парменида: « “Первый /из них таков/: что… (пространство молчания, до поры безымянное и через умолчание полагаемое «подлежащее» фразы, очерчивание места для имени, которому еще предстоит родиться) есть и /ему (т.е. тому, для чего отведено молчаливо именующее место)/ несть небытия (3, 1-3)”. /…/ Имя произнесено позже (фр.6, 1): “следует говорить и усматривать /умом/, что это (т.е. то, для чего было отведено молчаливое место) – есть сущее (??ν)”» [10, 40].
    Итак, Парменидом возвещен путь Истины: «есть». Сдается, у любого исследователя его учения, пытающегося постичь смысл этого «есть», чем более пристально он вглядывается в это «есть», тем более темнеет в глазах, совсем как у платоновского Теэтета [См.: 2, 140-142 ]. Мало того, что «есть» – это даже еще не мысль (не обладает структурой суждения), лишь затем в поэме обретет форму высказывания (в фр.6) «бытие есть» (хотя, заметим, здесь в качестве субъекта высказывания и подлежащего в предложении используется инфинитив глагола «быть» – буквально: «быть есть»). Дело еще в том, что для извещения об истинном пути Парменид использует чрезвычайно многозначный глагол (не используя всю полноту его значений). И коли уж он был использован и введен в философский обиход, то некоторым образом многообразие его значений породило и многообразие решений проблемы бытия. Трудности заключаются в том, что значения этого – всеобщего, можно сказать, глагола – весьма абстрактны и иногда трудноопределимы. (Не так уж и не прав был софист Горгий, считающий бытие эффектом языка).
    Парменидом приводятся доводы в доказательство того, что путь «есть» является единственно истинным, единственно возможным: «Решение – вот в чем:
    Есть или не есть? Так вот, решено, как и необходимо /этого требует необходимость/,
    Путь второй отмести как немыслимый и безымянный
    (Ложен сей путь), а первый признать за сущий и верный» (Фр.8, 15-18)
    А ранее, во фр.2:
    «Путь второй – что «не есть» и «не быть должно неизбежно»:
    Эта тропа … совершенно безвестна,
    Ибо то, чего нет, нельзя ни понять (не удастся),
    Ни изъяснить…» (5-8).
    Невозможность пути, утверждающего «не есть», доказывается на основании принципа, сформулированного в поэме: τ? γ?ρ α?τ? νοε?ν ?στ?ν τε κα? ε?ναι («одно и то же мыслить и быть» – в переводе Лебедева).
    Каковы значения этого «есть»? Это важно понять, ведь именно с признания, утверждения этого «есть» начинается для Парменида движение к истине. (Н.В.Мотрошилова отмечает: «Главный для элеатов вопрос: что в философии значит слово «есть»? [7, 136]).
    Фр.8, состоящий из 61 строки, раскрывает значение этого «есть». По замечанию И.Д.Рожанского, в этом фрагменте изложена вся онтология Парменида [9, 25].
    Итак, Парменид начинает с «есть» – ?στ?ν : «Один только путь остается, «есть» гласящий» ( Фр.8 ) и продолжает : « на нем – примет очень много различных» и рассматривает приметы (σ?ματα) – чего? – этого «есть». К «есть» неприменимо «было» и «будет»: «И не “было” оно, и не “будет”, раз ныне все сразу “есть”, одно, сплошное» (8, 5-6). «Как может “быть потом” то, что есть, как могло бы “быть в прошлом”? “Было” – значит не есть, не есть, если “некогда будет”. Так угасло рожденье и без вести гибель пропала» (8, 19-21). Вот эти σ?ματα: ?στ?ν является у Парменида целым, единым, единородным, лишенным рождения, негибнущим, совершенным, сплошным, непрерывным, неподвижным, безначальным и непрекратимым, тем, что не может «быть потом» и «быть в прошлом», но всегда присутствует в настоящем, неделимым, законченным (замкнутым в границы богиней Ананке – богиней необходимости) и шарообразным. (Б.Кассен: «Если читать поэму Парменида как прогрессивное отождествление субъекта глагола “есть”, слова пути, то последним пунктом остановки, куда мы наконец прибыли, будет пункт, в котором сущее может стать представлением, сферой» [5, 27]). И лишь тогда, когда Парменид доходит до мысли о границах этого «есть», он употребляет слово ??ν – «сущее», «бытие». До этого в поэме употреблялось лишь его отрицание – μ? ??ν (μ? ??ντα) – «не сущее» («не сущие»). Таким образом, ??ν появляется в поэме, когда образ исследуемого «предмета» уже сложился, ??ν и есть целое всех примет истинного пути – «есть». То, что Парменид придает сущему форму шара, еще раз свидетельствует о том, что он мысль еще не отделяет от созерцания, скорее, от формы созерцания. Именно для мысли-созерцания необходима непосредственная данность предмета, присутствие его перед взором, в данном случае – умным взором.
    Полагаю, что одно из основных значений «есть» в поэме Парменида – «есть /как нечто одно/ для мысли». Затем это станет почти формулой в древнегреческой философии: «быть» – значит «быть одним». «Есть» – утверждение явленности мысли как таковой чего-то единого, имя чему еще не найдено. Представляется, что Парменид ищет то, что существует как единое. Само единое определяется у Парменида затем через то, что есть, через сущее. Аристотель в «Физике» отмечает, что у Парменида сущее является обозначением единого, и потому он не знает множественности его значений. Интересно в этом отношении сравнить Парменида с Ксенофаном. Последний утверждал, что «все едино» («а Ксенофан, который раньше их (ибо говорят, что Парменид был его учеником) провозглашал единство, ничего не разъяснял и, кажется, не касался природы единого ни в том, ни в другом смысле (т.е. ни как мысленное, ни как материальное), а, обращая свои взоры на все небо, утверждал, что единое – это бог» (Метафизика, 986в 22-25). Парменид же пошел дальше. Для мысли как таковой единство непосредственно кажет себя. Первой мыслью является мысль, утверждающая данность, наличие единства – «есть». Но не единое как таковое есть суть, скорее, оно способ бытия сути. (Пифагорейцы же и Платон понимали единое как некоторую сущность, а не только как способ бытия или как свойство бытия – см. Аристотель, Метафизика 1053в 10-15). Поэтому для него сказать, что единство есть – значит впасть в тавтологию. Следовательно, необходимо определить, что едино. Ответ напрашивается сам собой: то, что есть. Единое по способу его явленности и названо бытием.
    Бытие едино еще и потому, согласно Пармениду, что невозможно небытие. Ахутин А.В. отмечает, что для Парменида «решающим оказывается предел, граница между бытием и небытием». «Настоящее открытие Парменида – ничто» . «Только на распутье, на границе с ничто бытие мыслится как бытие, безотносительно… Небытие, следовательно, есть как граница всего, как о-пределение бытия в его бытийности. Граница, предел, черта – вот образ начала» [ 607-608]. Един мир или множествен – это у Парменида рассматривается сквозь призму оппозиции: «бытие – небытие». Раз небытия нет с необходимостью, то нет ничего, кроме бытия, оно единственно. Получается, что у Парменида едино некоторое «естество» или (воспользуемся словом Аристотеля) некий единственный ?π?κειμενον, подлежащий определению со стороны мышления. Свойства его (σ?ματα) множественны, но сам носитель этих свойств – τ? ??ν – единственен.
    Единый, даже единственный предмет мысли – единое бытие – не может то быть, то не быть. Небытие предмета мысли отрицает саму мысль, такой «путь изысканья» совершенно невозможен. Для Парменида утверждать, что «небытие есть», равносильно уничтожению самой мысли.
    Таким образом, у Парменида происходит отождествление единого и бытия. (Является ли единое необходимым свойством самого сущего или это лишь ухваченная Парменидом форма самой мысли, принцип мышления, структура самого разума, экстраполированная на всеобщий предмет познания, – это стало вопросом вопросов для философии на всех этапах ее развития). Всю досократовскую философию вел некий инстинкт разума, заставляющий его искать единство вещей, их единое первоначало. Философия Парменида связала эту исходную интуицию ранней греческой мудрости (предпонимание того, что мысль направлена на единое во всем или во многом) и собственный опыт (первый у греков) мышления мышления.
    Однако «есть» получает затем в поэме и другие, более конкретные, значения. Быть для Парменида – быть целым, вечным, неделимым, совершенным, законченным и заключенным в пределы.
    В этом «есть» впервые ухвачено действительное единство всех вещей, а также единство мысли и ее предмета. Ведь не только то, что предлежит мышлению, есть. Сама мысль тоже есть. Поскольку круг сущего делится Парменидом на мысль и то, о чем мысль, то он ищет единый способ бытия того и другого. Здесь как раз сказывается рефлексивная природа мысли этого философа. Ему представляется, что он занят бытием как таковым, но мысль не упускает свое отношение к бытию. «Есть» – это единый способ бытия мысли и того, о чем она. Не случайно Гегель в своей «Логике», предпосылая своим построениям решение проблемы начала, полагает бытие первым понятием в силу его неопределенной непосредственности, в которой еще ничего не различено, поэтому оно есть одновременно и небытие… Надо сказать, что именно в этом парменидовском есть мысль и то, о чем она – сущее, бытие, не различимы, в этом есть они непосредственно тождественны. Одним из значений «есть» является также – тождество мышления и бытия. «Есть» понимается как неразрывная и неделимая связь мышления и бытия. Именно о связи мышления и бытия сказывается прежде всего «есть». Мышление есть благодаря этой связи, и негоже в мысли выражать, что «небытие есть» … Противоположное истине утверждение: «не есть» лишает бытия само мышление, а следовательно, и само это утверждение. Таким образом, утверждение «не есть» или «небытие есть» уничтожает собственную возможность. Тождество мышления и бытия является всеобщей основой всякой отдельной мысли, поэтому в каждой отдельной мысли, в каждом отдельном высказывании не должно быть противоречия с этой основой. В этом принципиальное отличие парменидовской философии от предыдущих учений – никто из предшественников Парменида не ставил задачи найти первооснову самого мышления. Как видим, мысль о «есть» и ложится в основу «онтологии» Парменида. Какими путями он пришел к этой мысли – относительно этого можно лишь предполагать, что догадки Гераклита и Ксенофана о том, что мудрость стремится знать единое вещей, пифагорейские представления о том, что сущностью вещей являются числа, сущностью которых, в свою очередь, является единое, стимулировали дальнейшие поиски единства всего.
    Esti(n) у Парменида сказывается о самом бытии. «Бытие есть» – это утверждение самого бытия, утверждение его присутствия, акт его самополагания. Но каким образом он достигает мышления? Видимо, для Парменида само утверждение бытия («естьность») есть мысль и в то же время и утверждение бытия. Видимо, для Парменида открылось, что в «есть» – самоутверждении бытия – мысль неотделима от этого утверждения, мысль неотличима от того, о чем она: «То же самое – мысль и то, о чем мысль возникает…» ( Фр. 8., 35 ) [5, 150]2 Мысль о «есть», мысль об утверждении, полагании (воспользуемся этим кантовским термином) бытия в мышлении – но к бытию приходят, уже исходя из этого «есть» – высшей достоверности – является первоначальной у Парменида.
    Философы до Парменида полагали принцип подобия («подобное познается подобным») основным принципом теории познания. Почему он говорит о тождестве мысли и бытия? Думаю, что тождество мысли о бытии и самого бытия как единого следует признать первичным феноменом, открытым Парменидом в сфере всеобщего. И потом, признать лишь подобие мысли и бытия для него значило бы, полагаю, отойти от основного положения его теории – от признания того, что есть только единое, Единое Бытие. Потому хоть он и начинает с мысли, ее возможности, но приходит к тому, что мысль ничто не вносит от себя в содержание, все, что в ней есть, – только бытие. Мысль не имеет в себе ни грана иного, чем бытие. Непосредственность тождества мысли и бытия объясняется тем, что действительно всеобщее и мысль о нем – непосредственно одно и то же. Бытие всеобщего как отдельно (от всего) существующего возможно лишь в мысли, возможно лишь благодаря деятельности мышления. Быть одним, отдельным от всего, которому оно присуще, всеобщее может лишь как мысль. Но в чем необходимость того, что есть такая форма бытия, как мысль, это не может быть объяснено. Зачем единому бытию отражаться в мысли?
    Если бытие действительно едино, то мысли – как чего-то иного бытию – быть не должно. Эту проблему будет решать Платон, выявляя все те парадоксы, которые породил своим учением о единственном бытии Парменид. Для Платона бытие должно обеспечивать возможность всех сущих различий, в том числе и возможность мышления. Но у Парменида исходным пунктом размышления является, полагаю, бытие мысли. То, что соответствует (даже больше – тождественно) природе мысли, то и подлинным образом есть. Как понимает ее природу Парменид, вот много проясняющий вопрос. Текст поэмы заставляет предположить, что первым определением мысли для Парменида является ее самотождественность.
    В литературе, посвященной Пармениду, получила место такая точка зрения, согласно которой этот философ во всех своих размышлениях строго исходил из интуитивно понятого принципа тождества. Например, согласно Лейнфельнеру [Cм: 3, 65] , парменидовское бытие есть онтологизированный логический принцип тождества (А = А). Эта точка зрения позволяет многое объяснить. Второй и третий пути «вопрошания» немыслимы, поскольку они не осуществимы, их нельзя пройти, не нарушая принцип тождества. Сказать, что «бытия нет», а «небытие есть» – значит нарушить тождество мысли в каждом из этих высказываний. На третьем же пути – пути Мнения – « “быть” и “не быть” одним признаются и тем же и не тем же, но все идет на попятную тотчас» (фр. 6), т.е. исполнение закона тождества еще более запутанно. Видимо, здесь сказалось знакомство Парменида с математическими знаниями своего времени (по свидетельству Сотиона, он был учеником пифагорейца Аминия). Вообще, надо заметить, представления того или иного философа о природе мышления определяет его решение проблемы бытия. Это ясно покажет дальнейшее развитие философии. Видимо, Парменид сущность мысли интуитивно постигал как ее самотождественность. Поставив вопрос о том, что подлежит мысли, что предназначено для нее, он решает его исходя из самотождественной природы мысли.
    Хотя возможен и иной – обратный – порядок его размышлений. Пармениду удалось ухватить всеобщий способ бытия («есть») всеобщего – сущего. (Вообще, понятие бытия есть единство того, что есть, и того, как есть, единство всех единств). У прежних философов единое начало не отрицало существование многообразных вещей, более того, выдавалось за их порождающую причину. Почему у Парменида это не так? Потому что у Парменида единое начало является всеобщим, единственным, так как двух всеобщих начал не бывает (иначе они не были бы всеобщими). Было найдено действительное начало постижения всех вещей – их всеобщее, их «есть». Им также было найдено и то единое, что есть – сущее, единственный раз в поэме оно называется бытием. Особенность парменидовской философии в том, что для нее в постижении этого единого начала и состоит вся истина. Это типичная абсолютизация некоторых результатов познания, достигнутых на определенной ступени процесса познания. Для того чтобы дойти до единой всеобщей определенности всего, нужно абстрагироваться от всех особенностей, от всего многообразия сущего, подвергнуть его отрицанию. (Недаром у Гегеля бытие в самом начале диалектической экспозиции сферы логического из-за отсутствия в себе различий равно ничто, отрицанию всякой определенности). Таков путь к истинному началу всего, и этот путь абсолютизируется у Парменида, многообразие сущего объявляется иллюзией. После Парменида философия будет двигаться от этого начала, пытаясь постичь многообразный мир исходя из него. Но путь к началу отличен от пути от начала3.
    Эти рассуждения заставляют признать, что Парменид в сфере всеобщего, являющимся истинным единством всего, находит сферу самотождественного, т.е. от открытого им содержания приходит к пониманию его формы – самотождественности и непротиворечивости.
    Но благодаря чему Пармениду удается обнаружить это единое первоначало, действительно всеобщее вещей? Парменидом впервые найдена устойчивая точка опоры, истинный центр мировидения, а именно мысль как таковая. Это то всеобщее, которое содержится в каждой мысли. Это и есть форма мысли, которая всегда является одной и той же, что бы ни мыслилось и ни воспринималось. Ранее уже было отмечено, что у Парменида это некая слитная форма – форма «умного вглядывания» (А.Г.Черняков) – умозрения, разумного созерцания. Постижение природы вещей всегда происходит относительно какой-либо определенности самого субъекта – соответственно чувственным восприятиям, либо представлениям. В.Я. Комарова отмечает: «?Соответственно природе? у греческих натурфилософов означает, во-первых, доверие к чувственным восприятиям, полное или неполное, и, во-вторых, перенесение, непосредственное или опосредованное, на понятие первоосновы свойств чувственно воспринимаемой природы. У милетских мыслителей этот метод выступает несомненно как полное доверие к чувственным восприятиям, выступает совершенно стихийно, ибо о природе чувств и самого познания они еще не задумываются…»[6, 86].
    Парменид первым стал рассматривать все в соответствии к мысли как таковой. Физикализация души, знания, познания сменяется у Парменида логизацией сущего, мысль как чистое всеобщее (логическое) – мера всего. Мысль не источник бытия, а его адекватная, подлинная мера. Мысль – подлинная мера подлинного бытия людей (эта мысль есть уже у Ксенофана). Для того чтобы действительно ухватить единство вещей, познающий субъект должен исходить из некоего единого неизменного начала в самом себе – в данном случае из мысли как таковой. Вообще надо сказать, что если познающий в своем постижении мира исходит из мысли как таковой, самой формы мысли, то он как бы становится в позицию всеобщего сознания. И для такого всеобщего сознания и вещи кажут свое всеобщее. Поскольку у Парменида субъект познания впервые обретает всеобщее сознание, то ему и открывается первое всеобщее – бытие вещей, их «есть».
    Из существа estin – первой, исходной очевидности (не только для элеатов, но и для всей древнегреческой философии) Парменидом продумывается существо on. Общепринято следующее определение бытия: бытие – это то, что есть. Особенность парменидовского учения заключается в том, что то, что есть – это единое (единственное) бытие. Бытие является у Парменида единственной чтойностью – ибо все вещи принадлежат у него «миру видимости». Бытие, само утвердительное, определяется в его учении из следующей «заботы» – оно должно обеспечить это «есть», его тождество самому себе, постоянство, непрерывность, неделимость и т.д. Парменид полагает именно бытие определяющим тождество мышления и бытия – вся определенность мысли порождена бытием, бытие – содержание, мысль – форма. Тождество мышления и бытия у Парменида является непосредственным (по определению Гегеля) – вся определенность бытия непосредственно (прямо) является и определенностью мышления.
    Как показывает предыдущий анализ, самой постановкой вопроса – самой общей – Парменид был приведен в сферу всеобщего, где ему открылись два основополагающих феномена: явленность всего как единого – для мысли как таковой, и тождество мысли и всеобщего, получившего в поэме имя бытия, сущего.
    Как видим, уже у Парменида понятия «есть», «сущее» получают разнообразные значения, и дальнейшее развитие древнегреческой философии выявляет их, делая их более явными. Парменидовскому понятию бытия еще предстоит выявить свою конструктивную мощь в дальнейших построениях как древнегреческой, так и всей западноевропейской философии.
    Главная особенность парменидовского учения в том, что он впервые задумался не о начале всего, а о начале мышления обо всем. С чего мысль должна начинать мыслить все? Что является началом для мысли? Парменид открыл, что познавать согласно природе – это познавать не согласно чувственным восприятиям, а согласно мышлению. Для Парменида именно мышление – способ бытия познающего, кто бы ни был этот познающий – человек или Бог. Что можно (и должно) мыслить и что нет, что является единым предметом для мысли как таковой, какие пути ведут к истине, а какие – нет, — до Парменида такие вопросы прямо никто не ставил. Он вообще первым задался вопросом о том, в чем существо истины как цели мышления, ее «непогрешимое сердце». В любом случае впервые в философии Парменида мысль обращается на самое себя, предметом мысли становится отношение мысли к своему предмету, т.е. он первым осуществляет опыт «мышления мышления», не осознавая его, безусловно, в качестве такового. (То, что философское мышление есть «мышление мышления», это обнаружил и ясно выразил лишь Аристотель). Все (воспользуемся этим словом с его уместной в данном случае неопределенностью) начинает рассматриваться в учении Парменида как предмет осмысляющего собственную цель мышления, мышления мышления. Как только Парменид задается вопросом о необходимых путях изысканья мысли, то это приводит к удвоению всего на мысль и на то, о чем мысль. Все получает значение иного, противопоставленного мысли. Значение чего-то подлежащего определению со стороны мышления. Мыслимость сущего становится его основополагающей чертой.
    Тождество мысли и бытия лишь тогда имеет силу, когда бытие отождествляется с единым и (все)общим. Именно потому, что в связи с постановкой вопроса о возможности мысли вообще Парменид «попадает» в сферу всеобщего, ему открылись эти феномены. Как только бытие связывается с существующими единичными вещами, так это тождество распадается (как это и наблюдается, например, у софистов).
    Уж коли Парменид поставил вопрос о возможных путях изысканья истины, то перво-наперво он должен был спросить о начале такого пути, о том, с чего начинать мыслить все. И в начале мышления – мысль перед познанием (чего?), следовательно, лишь форма мысли, и то, о чем она, необходимо определить, найти. То, о чем мысль как таковая должна помыслить в самом начале мышления, должно быть определено, доказано. И этот единый, всеобщий (ибо на что бы мысль ни была направлена, она не может не мыслить его) предмет мысли должен обеспечивать саму возможность мышления. Но что является первой мыслью, первым шагом к Истине? – Мысль о «есть», о данности того, о чем она, об утвердительности самого утверждающего, о присутствии присутствующего… Это «есть» – совершенно простое, лишенное различий, изменений, вариаций, единственно, что ему противостоит – «не есть», но оно невозможно, ибо как же тогда начнется мышление? Из существа этого «есть» и продумывается существо того, что есть. И первым определением того, что есть, является то, что оно есть как единое – для мысли вообще. Не только явленность чего-то открывается мышлению в первом шаге, но и как оно явлено – как единое. Это «есть» и является высшей достоверностью для Парменида, с которой мышлению о начале мышления никуда не сойти.
    Главное, к чему пришел Парменид, – это то, что началом мышления о сущем является мысль о явленности его как единого. И это единство явлено мысли как таковой, если бы человек не обладал такой перспективой видения мира как единого, он никогда не начал бы философствовать. Все существует как одно – это первая мысль, но быть одним /для мысли/, единым – это лишь способ бытия, «как» того, имя чему ищется в поэме. У Ксенофана единое существует как бог, Парменидова же мысль же не отходит от достоверности феномена явленности всего как единого. Он не придумывает, а усматривает в этом феномене то, что есть – сущее, бытие. Если опыт постижения сущего у предшественников Парменида был индивидуален, то у него – всеобщ, ибо в нем обосновывается начало всякого познания существующего, которое начинает с бытия предмета.
    Как видим, понятие бытия родилось в опыте «мышления мышления», впервые в древнегреческой философии осуществленном Парменидом. И уже у этого мыслителя в момент рождения оно получает множество значений.
    Согласно принципу онтологической дифференции, необходимо различать то, что есть, и то, каким образом это есть, сущее и способ его бытия (собственно бытие). Мы видим, что у Парменида исследуется сначала единый способ бытия всего – есть (мы интерпретируем основное значение «есть» как «есть как нечто единое для мысли как таковой»), затем происходит конкретизация способов быть, способов естьности – быть целым, однородным, вечным и проч., и лишь затем рождается понятие сущего – того, что есть. Важнейшим значением бытия является παρους?α, присутствие в настоящем. Т.е. у Парменида уже различены единый способ бытия всего и конкретные способы бытия. «То, что есть», «сущее» имеет также несколько значений. Это прежде всего то, о чем мысль как таковая, бытие как всеобщий предмет мышления, но также и понятие целокупности, конечной шарообразной целостности. Вообще, понятие бытия у Парменида есть единство того, что есть, и того, как есть, единство всех единств.
    Основой парменидовского мировидения является, как я пыталась показать, является опыт мышления мышления. Именно мысль, задавшаяся вопросом о возможных (а, следовательно, и необходимых) для нее путей исследования, приходит к понятию бытия. Полагаю, что Парменид исходит из того, что мысль по своей природе соотнесена со своим предметом, поэтому ее бытие невозможно без бытия ее единого, всеобщего предмета. В связи с этим, первым значением бытия после Парменида в древнегреческой философии является его значение как того, о чем мысль. И в дальнейшем развитии греческой философии можно увидеть, что тот предмет, необходимость которого была обоснована мышлением (например, понятия Сократа), получает значение подлинного бытия, т.е. онтологизируется. Более того, если это так, т.е. бытие полагается как необходимый предмет мысли, то именно поэтому отрицается существование небытия. Небытие не может выполнять роль единого предмета для мысли как таковой. А ведь ищется именно он.
    Парменидовская трактовка истины как «тождества мышления и бытия», как παρους?α, присутствие в настоящем, по мысли Хайдеггера, приводит к ослаблению изначального в греческой философии значения истины как несокрытости. Хайдеггер в своей интерпретации греков исходит из того, что досократическая философия осуществила фундаментальный опыт истины как не-сокрытости. Согласно ему, все сущее понимается как развертывание из собственной глубины. При понимании истины как несокрытости противоположностью истины является сокрытие, ?λ?θεια противостоит λ?θη, «неприметное сокрытие и удаление из явного присутствия, которое рано или поздно совершается забвением». У Парменида же понятию истины противостоит понятие лжи, в силу чего истина понимается из ψε?δεσθαι, как сама по себе правильность [См.: 8, 83-86].
    Хайдеггер видит в мышлении Парменида первый шаг к метафизике – той формы философии, которая исходит из тождества мышления и бытия, и в которой, в конечном счете, говорит Хайдеггер, происходит «забвение бытия». Гегель считает, что именно с Парменида началась собственно философия. Здесь мы имеем дело с непрекращающимся спором о том, в чем начало философии. В любом случае, можно утверждать, что если до Парменида греческая философия шла к началу всего сущего, то после великого элейца – от начала, ибо всеобщее начало всего – бытие – было ухвачено им в понятии.
    Литература:

    Ахутин А.В. Античные начала философии. Санкт-Петербург. Наука. 2007. – 784 с.
    В.В. Бибихин. Чтение философии. Парменид. Лекция 6 // Историко-философский ежегодник. М., Наука. 2005. С. 134-152.
    Гайденко П.П. История греческой философии в ее связи с наукой. М., Университетская книга. 2000. – 319 с.
    Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн. I. СПб, Наука. 1993. – 350 с.
    Кассен Б. Эффект софистики. М. – СПб., 2000. – 238 с.
    Комарова В.Я. Учение Зенона Элейского. Попытка реконструкции системы аргументов. Л., 1988. – 264 с.
    Мотрошилова Н.В. Рождение и развитие философских идей. М., 1991. – 464 с.
    Сергеев К.А., Камнева Л.С. Сущность человеческого бытия в философии Платона // Платон. Государство. СПб, Наука. 2005. – С. 5-158.
    Фрагменты ранних греческих философов. Ч.I. М., Наука. 1989. – 576 с.
    Черняков А.Г. Онтология времени: Бытие и время в философии Аристотеля, Гуссерля и Хайдеггера. С-Петербург, ВРФШ. 2001.–460 с.
    Guthrie W. A History of Greek philosophy. Cambridge, 1962-1965. V.1, II. – Р.р. 539.
    Все цитаты из поэмы Парменида «О природе» даются по [9].
    «Каким-то образом, известным Пармениду, в его тезисе предполагается, что и так уже мышление и бытие, бытие и мысль не разное. Поэтому без мысли ни к какому бытию я не прикоснусь … бытия без мысли не бывает. И наоборот тоже верно: без бытия ни к какой мысли я не прикоснусь»[2,150 ].
    «Мое утверждение сводится теперь к тому, что у Парменида и происходит такое додумывание до предела, превращение опытного (мифо-эпического) понимания бытия в онтологическое понятие. Парменид додумывает до логического предела космологические образы ионийцев, аритмологические схемы пифагорейцев, очерчивает то одно, чем держится метафория всего в мышлении Гераклита. Он окончательно определяет, выявляет, выводит на свет простую идею бытия, в простоте которой содержатся, однако, все онтологические расхождения, вся апоретика и полемика позднейшей греческой философии, вплоть до скептиков» – подобный вывод делает и Ахутин А.В. [1, 673].

  13. Nuadaswyn Ответить

    Парменид
    (У 540-470 pp. До н.э.)
    «… Быть или вообще не быть – именно здесь решение вопроса»
    Одним из наиболее ярких представителей античной философии с мыслитель, политик и государственный деятель Парменид. Он родился и практически безвииздно прожил в Елеи. Был современником Гераклита. Учился в Ксенофана, под влиянием которого написал свое главное произведение «О природе». Аристократическое происхождение Парменида обуславливало его политическую и гражданскую позицию. И хотя о своих социальных взгляды он почти не писал, свидетельство его преемников дают основания считать Парменида сторонником организованной аристократии, которую кон противопоставлял демократии.
    Свое философское учение Парменид делит на две части: 1) (путь истины) и 2) «путь воображения». Его учение – довольно существенный шаг на пути освобождения философии от элементов мифологического сознания. Собственно, именно в Парменида впервые формируется категория «бытия», впервые ставится вопрос о соотношении бытия и мышления.
    Как великий философ, Парменид стал известным благодаря постановке и интерпретации проблемы соотношения «бытия» и «небытия». «Бытие есть, а небытия нет» – таким поворотом мысли философ фактически заложил основы онтологии как осознаваемого, отчетливого образца философского мышления. Как отмечает Бертран Рассел, наиболее существенным из того, что дошло до нас из учения Парменида о «путь истины», заключается в следующем:
    «… Небытие ни познать (необъятное) не сможешь,
    Ни в слове выразить …
    Одно и то же есть мышления и бытия …
    В будущем как может быть или как бытие возникает?
    Нет его, если оно возникло или в будущем будет.
    Угасает рождения, так и смерть пропадает бесследно.
    Одно и то же с мысль и то, о чем мысль существует.
    Потому что без бытия, в котором существует ее воплощения,
    Мнение тебе не найти … »
    (Цит.: Рассел Б. История западной философии. Tl – M., 1993. – С. 68).
    Что же такое бытие? Для Парменида важнейшее определение бытия с постижения его умом: то, что можно познать только разумом, и есть бытие. Для чувства «бытие» недоступно. Поэтому «одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует». В таком утверждении Парменида подчеркивается тождество бытия и мышления. Бытие – это то, что есть всегда, что единое и неделимое, что неподвижно и непротиворечиво, “как мнение о нем». Бытие не имеет начала, ибо с чего оно могло возникнуть? Только из небытия, а небытие – нет! Не может иметь бытия и конца с той же рации, из которой нет и начала. Следовательно, бытие вечно. Оно непрерывно, ибо всякое непрерывного бы небытием. Оно недвижимое и вообще неизменное, потому что если бы бытия мало части, они обязательно стали бы небытием. Бытие является постоянным и единственным. Оно является противоположностью отношению и множественности. Мышление же – это способность постигать единство в непротиворечивых формах, результат мышления – знания (episteme). Чувственное восприятие имеет дело с множеством разнообразных вещей и единичных предметов, окружающих человека.
    Человек может иметь голову, взгляд (doxa) – обычное, повседневное представление, противостоящее знанию как следствия постижения единого. Стремясь найти глубокую основу всего существующего, Парменид замечает: ничто из непосредственно данного в чувственном опыте не может удовлетворить его из-за явно преходящий и конечный характер. Все вещи, в чем смертные видят истину, веря в нее, все это – лишь имя пустое: быть, но также и не быть, рождаться, но и погибать, место на место менять, менять цвет и окраска – так яркими выражениями Парменид опровергает чувственно воспринимаемые вещи и явления как нечто совершенно недостойно внимания философа через «неистинности» их существования, то есть через их преходящими, подвластную изменениям и преобразованиям, бренную природу. Его интересует то, что остается непреходящим в вечном потоке общих изменений. От непосредственной данности бытия, как множественного, Парменид идет к признанию существования, справедливо полагая, что без существования мира, как единого, не было бы и его чувственной множественности. Но потом сосредоточивает внимание на грани единственного в бытии, что открылось ему. Абсолютный, нетленный и непреходящий характер единого бытия затмевает множественное и чувственное. Теперь бытием философ называет только одно и недвижимое, а множественное и чувственное – небытием, вопреки суждениям людей. Отсюда все парадоксы учения Парменида.
    Что же понимает Парменид под единым в бытии? Через отрыв единого от множественного, единственное выступает не как одну сторону бытия, а как само бытие. Множественное объявляется просто несуществующим. Разрыв многочисленного и единого и гипертрофия единственного возникла в ущерб и за счет множественного, может вызвать нежелательные последствия. Бытие Пармениду представляется по форме вполне совершенной шара с правильным центром посередине. Чуть больше или меньше немногочисленного. «Небытие совсем нет, потому целостность его нарушалась бы. Нет и бытия, ибо было бы в одном месте больше, чем в другом. Бытие, как целое, неуязвимое. Ровно со всех сторон, бытие имеет определенные границы ». Использование чувственного образа – шары – для иллюстрации мира как единого целого, да еще в устах такого сторонника логического познания, как Парменид, сначала удивляет. Между тем всеединого Ксенофана также шаровидные.
    Уподобление бытия шара объясняется представлениям древних философов о шар как о прежде, прекрасное и лучшая из всех тел, одновременно конечное и бесконечное, движимое и неподвижное. Шар древние определяли как тело, замкнутый в самом себе, самодостаточное, что имеет в самом себе свою определенность, а не определяется внешними условиями. Поэтому шар казалась им наиболее подходящим образцом для иллюстрации той реальности, из которой возникает, как основа самой себя, чужой движению и изменениям, вечная, ни от чего не зависящая и непреходящая. В совершенства шара видели образец совершенства бытия. Определение единого Парменид получает путем опровержения множественного, различий, дифференцировки. Понимание единого, вместе с тем, имеет субстанциальный характер, что свидетельствует о непоследовательности, но не чужие мысли о общую закономерность в природе, следует из свойств мира как единого.
    Сравнение картин мира, по Гераклиту и за Парменидом, ведет к искушению противопоставить их друг другу, а также назвать Парменида антидиалектиком: ведь парменидовское бытия неизменное, неподвижно и непротиворечиво. Существует даже мнение, что система Парменида легко представить как реакцию на учение Гераклита о общие изменения и противоречия существу. И, во-первых, Гераклит рассуждал о движении той же системы онтологизму (бытие Космоса есть и не зависит от человека, который пытается познать его), во-вторых, Гераклит интуитивно, а Парменид – сознательно ориентируются на рациональное познание человеком мира (логос в Гераклита пронизывает всю Вселенную, объективный логос в макрокосме и субъективный логос в душе человека, в микрокосме – это одно и то же: потому, следуя логосом, человек может познать мир – именно в «разумных понятиях, а не через чувства ». Об Парменида, наверное, не будет преувеличением сказать – это самый явный предшественник европейского рационализма (бытие постигается разумом), в-третьих, прислушаемся к Аристотелю и вслед за ним – до Секста Эмпирика (Наверное, Парменид не был невежественным в диалектике, Если Аристотель считал его ученика Зенона за родоначальника диалектики). В современных условиях Парменид представляется таким, каким его видел Платон: «Парменид всегда казался мне и достойным уважения, и опасным, говоря словами Гомера:« В его речах заметна чрезвычайная глубина. Я боюсь, что мы не понимаем его слов и еще меньше понимаем его мысли ».
    «Бытие есть, а небытия нет», – фактически он заложил основы онтологизму как осознаваемого, отчетливого образца философского мышления.

  15. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *