Отдельные слова выделены жуковским курсивом на что поэт таким образом?

9 ответов на вопрос “Отдельные слова выделены жуковским курсивом на что поэт таким образом?”

  1. Renashi Ответить

    Его ученик Жуковский начал переводить европейских поэтов ещё в Московском университетском благородном пансионе в конце XVIII века, юный певец любви и радостей жизни Батюшков появился в литературном «неоклассическом» кружке А.Н.Оленина в начале XIX века, печальный лирик-философ Е.А.Баратынский пришёл в литературу позднее, но связанная с их именами поэтическая школа раннего русского романтизма сложилась лишь в начале 1820-х годов. Пушкин назвал её «школой гармонической точности».
    Лирическая поэзия невозможна без общего интереса к ней, сочувствия и сопереживания. Этими чувствами и жил русский романтизм 1820-х годов. Лишь тогда появился новый русский читатель с богатой чувствами душой и смелыми мыслями, искавший им отклика и понимания в новой литературе и достойный быть её героем. Он был не только чувствителен и меланхоличен, но и деятелен, полон сильных страстей, неясных порывов и больших надежд, был готов изменить свою неидеальную жизнь, умел ценить уединённый мир своего сердца. Новый человек отделился от имперских, официальных ценностей и требовал внимания к себе как самоценной личности. К нему и обращалась литература русского романтизма, такими были главные её деятели – мечтательный лирик Жуковский, живописный и жизнерадостный Батюшков и сумрачный мудрец Боратынский.
    Участник войны 1812 года, Василий Андреевич Жуковский (1783-1852) в знаменитой поэме «Певец во стане русских воинов» (1812), написанной им в действующей армии, идёт от классицистской оды к романтической элегии. Здесь определены многие темы «тихой», романтической лирики поэта, дано изображение внутреннего мира тогдашних воинов, вполне оценивших это неожиданное внимание поэта к их обыденным думам и военному быту.
    Успех «Певца…» обусловлен сильнейшим читательским сопереживанием, это успех лирического стихотворения. Жуковский заговорил здесь и о самом себе; в героической поэме отчётливо звучат авторские чувства, сомнения и разуверения, элегические раздумья о своей возможной гибели, перешедшие потом в пушкинского «Евгения Онегина», в предсмертную элегию юного романтика Ленского. У Жуковского даже выделены курсивом ключевые, элегически значимые слова «здесь» и «там», которыми пронизана его позднейшая лирика.
    Но один военный опыт не мог быть основным содержанием этой лирики. «Жуковского можно назвать певцом сердечных утрат», – говорил Белинский. Главным жанром романтической лирики Жуковского стала элегия, т.е. печальное и светлое воспоминание о былом счастье, молодых радостях и надеждах, полноте и силе первого чувства. Поэту пришлось пережить личную трагедию несчастной любви к Маше Протасовой, отречься от этой любви, чтобы встречающиеся в ранней его лирике разрозненные черты мечтаний и эмоционального порыва к неясному, не воплотимому до конца идеалу вечной красоты сложились в образ меланхолического романтика, соединившего тихую скорбь и страдания утраченной любви со служением этому идеалу, спокойной светлой надеждой и верой. Для Жуковского жизнь и поэзия всегда были одно.
    Душа его уже не условна, она индивидуальна, поэт размышляет, вспоминает, мечтает, всё окрашивает в особые нежные и тонкие тона своих чувств, всюду ощутима его лирическая личность. При всём очевидном автобиографизме романтической лирики зрелого Жуковского облик поэта, его лирический герой, как бы отделён от реального автора, туманен, возвышен, как бы парит, стремится ввысь, в мир идеальный, где живет вечная чистая Красота.
    Поэт создаёт знаменитый образ «гений чистой красоты», который потом заимствовал у него Пушкин, но называет так саму Музу, поэзию, а не смертную женщину. Сам поэт, говоря о себе в третьем лице, так объяснял свой успех у читающей публики: «Его стихотворения являются верным изображением его личности, они вызвали интерес потому, что они были некоторым образом отзвуком его жизни и чувств, которые её заполняли».
    Но гениальность романтической лирики Жуковского не только в автобиографизме (таковой в той или иной мере имелся у всех поэтов-романтиков, от Дениса Давыдова до В.Г.Бенедиктова), но и в некоторой намеренной размытости, обобщённости, объективности лирического «я», постоянной соотнесённости его с общезначимым опытом чувствований и размышлений тогдашних читателей. «Я» поэта всё время переходит в безличное «мы».
    Это автобиография не конкретного человека, но поэтически обобщённой русской души, полностью отражающейся во всём том, что она образно и точно говорила в лирических признаниях, и потому интересной и оригинальной и в переводных стихотворениях. В своих переводах и подражаниях поэт нашёл выразительный язык для русского сердца. Потому так важно было знакомство наших юных романтиков с мечтательной, возвышающей душу поэзией Василия Жуковского: «…В трепете, едва переводя дыхание, мы ловили каждое слово, заставляли повторять целые строфы, целые страницы, и новые ощущения нового мира возникали в юных душах и гордо вносились во мрак тогдашнего классицизма, который проповедовал нам Хераскова и ещё не понимал Жуковского» (В.Ф.Одоевский). Это была встреча с новой литературой, с возникавшим тогда русским романтизмом.
    Уже Гоголь заметил в друге своём Жуковском удивительную тщательность и последовательность в лирических описаниях: «Взявши картину, его пленившую, он не оставляет её до тех пор, покуда не исчерпает всю, разъяв как бы анатомическим ножом её неуловимейшую подробность». Ясно, что наряду с последовательной поэтизацией личности и мира происходит отбор «однозвучных» чувств и значимых, лирически осмысленных событий и реалий. Так составляется целостный лирический образ мира и видящей этот мир, откликающейся на его движения поэтической души.
    Все эти тончайшие оттенки чувств, слов и наблюдений, высказавшие диалектику романтической души, сложились в живой, подвижный, светлый облик мудреца и мечтателя, увидевшего мир и человека в новой конкретности, создавшего точный, гармонический стиль для развёрнутых лирических высказываний и описаний.
    И это уже романтический образ поэта, романтическая лирика, принадлежащая, как и поэзия позднего Батюшкова, к «школе гармонической точности» (Пушкин). Сентименталистом «переходной» карамзинской школы молодой поэт с таким духовным и творческим опытом быть уже не мог, мудрый печальник Жуковский тут очень далеко ушёл от жизнерадостного, но не очень глубокого поэта В.Л.Пушкина, для которого наследие Карамзина и Дмитриева до конца оставалось нормой и образцом. Его чувства не ограничиваются одной меланхолией, грустными и светлыми воспоминаниями о минувшем, ушедших близких людях, утраченной любви и дружбе. Жуковский в своих балладах ввёл в лирику чудесное, тайну, ужасное, показал борьбу добра и зла в противоречивом человеческом сердце. Своими вольными переводами он обогатил нашу поэзию, её творческие идеи, язык и поэтические средства, сумел и в переводе выразить свою русскую душу, ее тончайшие движения, богатство чувств.
    Сам Жуковский так определил главную цель и смысл своей многолетней поэтической работы: «Поэт романтический, менее заботясь о верности своих очерков, менее заботясь о красоте пластической (в изображении которой, впрочем, и не сравнялся бы он с древними, успевшими прежде его схватить все главные черты), углубляется в выражение таинственного, внутреннего, преследует душу во всех её движениях и высказывает подробно все её тайны». Здесь объяснено, почему сам поэт так долго шёл от сентиментализма к романтической лирике и зачем в русской поэзии тех лет появилось так много непохожих лириков, школ, течений, кружков, индивидуальных манер. Внутренний опыт этого незаурядного человека породил великую лирику, покорившую сердца русских читателей.
    Жизнь и поэзия – одно
    Жуковский был внебрачным сыном богатого тульского помещика Афанасия Бунина и пленной турчанки Сальхи. Ложное положение в семье и обществе, обиды за жившую на положении служанки мать породили душу печальную, одинокую, страдавшую от несовершенства мира и человека и в то же время радующуюся каждому мгновению бытия, умеющую чувствовать и переживать рассеянную в природе вечную красоту. Мальчик учился дома и в пансионе Роде, в 1797 году был отдан в Московский благородный университетский пансион, привилегированное закрытое учебное заведение, где подружился с детьми директора университета И.П.Тургенева, начал переводить и писать оригинальные стихи.
    В 1801 году они создали Дружеское общество, литературный кружок, где читались речи и стихи. Жуковский и его молодые друзья учились поэзии у Карамзина и Дмитриева, переводили Шиллера, Гёте, сентиментальных английских поэтов. В 1802 году Жуковский опубликовал в журнале Карамзина «Вестник Европы» элегию «Сельское кладбище», перевод из английского поэта Т.Грея, воспринятый всеми как оригинальное стихотворение и принёсший молодому автору известность. Затем поэт редактировал «Вестник Европы», преподавал словесность своим юным племянницам Протасовым и влюбился в одну из них, скромную и милую Машу, ответившую ему взаимностью. Церковь не разрешала брак столь близких родственников, влюбленным пришлось расстаться, девушка вышла замуж и вскоре умерла в родах, и это трагическое в своей безысходности и отречении и в то же время высокое, чистое чувство стало одной из главных тем романтической лирики Жуковского, обогатило его поэзию и помогло ему создать лирический образ полного просветлённой печали поэта.
    В 1812 году Жуковский вступил в московское ополчение и принял участие в Бородинской битве. В армии он написал поэму «Певец во стане русских воинов», соединявшую в себе традиционную героическую оду и новую романтическую элегию и принёсшую поэту огромную популярность. Вернувшись, он получил окончательный отказ в женитьбе на Маше Протасовой и принял придворную должность в Петербурге. В 1815 году поэт стал одним из основателей весёлого литературного общества карамзинистов «Арзамас», с 1826 года получил должность воспитателя цесаревича Александра Николаевича. Авторитет его в обществе и литературе был велик, здесь поэту довелось заменить ушедшего Карамзина.
    Своё немалое влияние при дворе Жуковский использовал для помощи Пушкину, декабристам, Шевченко, Герцену, Гоголю. В 1820-1822 годах он путешествовал по Европе, встречался с Гёте и другими немецкими писателями. В 1839 году поэт вышел в отставку, вернулся в Германию и женился. Жуковский писал элегии, баллады, поэмы, сказки в народном духе, много переводил, до самой смерти поэта за ним сохранялось в литературе место нравственного авторитета, отца русского романтизма, учителя писателей, «гения перевода», одного из лучших лириков эпохи. Жил он в основном за границей, в Германии и Швейцарии. Завершился жизненный путь Жуковского классическим переводом «Одиссеи» Гомера.
    Поэзия чувства и «сердечного воображения»
    Главными жанрами романтической лирики Жуковского были баллады, элегии, песни и дружеские послания. Здесь дарование лирика служит выражению новых понятий и чувств, пережитых и продуманных самим автором и обогативших поэтический язык. Этот особый отпечаток мягкой светлой грусти, мелодичности, искреннего волнения души, гимн царящей в мире и человеческом сердце вечной красоте нашёл отзвук в сердцах современников, Жуковского знали и любили, верили, что поэт пишет только то, что чувствует, понимали и принимали близко к сердцу его личные печали и надежды, ибо с помощью романтической лирики они становились понятны и близки всем, люди в себе узнавали эти чувства и мысли. Так в его поэзии возникает лирический герой, без которого немыслима лирика романтизма.
    Сам поэт признавался: «Я жил как писал: оставался чист и мыслями, и делами». Лирику Жуковского именовали элегической, потому что чувства и мысли поэта, жизнь его сердца выражались, прежде всего, в элегиях – одном из главных жанров новой лирической поэзии, стихотворениях, проникнутых грустью, раздумьем, светлым воспоминанием автора о печальных и радостных днях и событиях прошлого, ушедших близких людях и друзьях, об утраченной любви. Часто в элегиях Жуковского нет сюжета, это чистая лирика, где поэтические чувство и мысль даны в развитии, переходят от образа к образу.
    Такова элегия «Невыразимое» (1819), где говорится о невозможности выразить всё богатство и красоту вечной природы с помощью бедного, несовершенного человеческого языка. Природа полна великих тайн, доступных лишь глубокому чувству человека, живущего в единстве с породившим его бесконечным и загадочным миром. Поэзия учит человека верно и искренно чувствовать, указывает ему на скрытую красоту мира, на его тайну. Но остановить прекрасное мгновенье, выразить чувство пророческого видения, беспредельного величия бытия и вечного стремления несовершенного человека к этой величественной красоте нельзя с помощью одного бедного земного языка:
    Невыразимое подвластно ль выраженью?..
    И лишь молчание понятно говорит.
    Даже лирическая поэзия с её образным языком и развитым чувством красоты отступает, замолкает перед величием и тайной мироздания. И много позже Жуковский пояснил мысль своего стихотворения в письме поэту-слепцу И.И.Козлову: «Что такое истинная поэзия? Откровение в теснейшем смысле… Откровение поэзии происходит в самом человеке и облагораживает здешнюю жизнь в здешних её пределах».
    Поэзия не отвечает на вопросы человека, она учит его самого задавать самому себе и природе правильные вопросы, вечно стремиться к явной, но непостижимой до конца красоте вечного бытия. Важно и то, что автор назвал элегию «Невыразимое» отрывком, это как бы завершённая часть, самоценный фрагмент всей его элегической лирики, размышляющей о светлом гении чистой вечной красоты, царящем над миром и облагораживающем человеческую душу.

  2. Epetukoed Ответить




    В мире художественного слова В.А. Жуковского

    «Лесной царь»

    Стихотворение является переводом одноимённой баллады И.В. Гёте.
    Баллада – лиро-эпический жанр; стихотворение, в основе которого, как правило, лежит какой-то необычайный случай, историческое или фантастическое событие.
    Баллады — наиболее значительный и характерный для Жуковского жанр поэтического творчества. Жуковский познакомил читателей с миром народных преданий, поверий, легенд, обрядов европейского фольклора, до него недостаточно известным в России.
    Его перу принадлежит перевод баллад Шиллера, Гёте, Скотта и других английских и немецких авторов. «Этот род поэзии, — отмечал В.Г. Белинский, — им начат, создан и утверждён на Руси: современники юности Жуковского смотрели на него преимущественно как на автора баллад». Сам поэт отмечал, что он «родитель на Руси немецкого романтизма и поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских».
    Напряжённость происходящего передаётся в балладе «Лесном парь» благодаря диалогу, как правило не свойственному лирической поплин. Прочитайте балладу по ролям. Попытайтесь найти нужные оттенки для передачи характера каждого лирического персонажа.
    Одним из признаков баллады является наличие основных сюжетных элементов: завязки, кульминации, развязки, придающих ей повествовательный характер. Найдите в тексте эти элементы. Что ещё в этой балладе отличает её от обычного лирического стихотворения?
    Стихотворный перевод баллады относится к романтической поэзии. В пей необычный герой действует в необычных обстоятельствах. Чем необычны персонажи баллады и обстоятельства, в которых они действуют?
    Сюжет баллады Гёте взят из народных песен. К какому жанру русского фольклора близок его, стихотворный перевод?

    «Невыразимое»

    Это стихотворение было особенно значимо для поэта. Оно носило программный характер: Жуковский высказал в нём свою позицию по поводу взаимоотношений человека и мира, художника и природы. Это своеобразный гимн природе и её Творцу. Лирический герой — сам автор, который восхищён, покорён красотой мира. Он стремится понять и выразить его величие, внутреннюю силу и совершенство, но осознаёт: ещё не найдено таких слов. «Душа смятенная» может лишь в молчании наслаждаться; слова бессильны. Стихотворение относится к жанру философской лирики и создано в соответствии с канонами романтизма.
    С помощью каких языковых средств создаётся особый пафос стихотворения? Найдите в тексте слова высокого, торжественного стиля.
    Пафос – высокая идея художественного произведения, определяющая стиль и эмоциональную окрашенность текста.
    Найдите риторические фигуры, употреблённые в тексте. Какова их роль в произведении?
    Отдельные слова выделены Жуковским курсивом. На что поэт таким образом обращает внимание читателей? Почему эти явления особенно для него важны?
    Найдите и прочитайте афористические словосочетания и выражения.
    В каких строках выражается главная мысль стихотворения?
    Обоснуйте вывод о том, что стихотворение «Невыразимое» относится к философской лирике.

    Темы для рефератов, сообщений, творческих работ

    В.А. Жуковский — один из ярких представителей русского романтизма.
    Романтические элементы в литературной сказке.
    Баллада — один из жанров романтической поэзии.
    В.А. Жуковский и А.С. Пушкин.
    «Жадное стремление жить удесятерённой жизнью…» (Романтические традиции в современной литературе. На примере одного из самостоятельно прочитанных произведений.)

  3. AFTER-NAME Ответить

    На фоне рассуждений о человеческих возможностях словесного «пересоздания» Божественного творения возникает драматический конфликт выражения невыразимого. Невыразимое – для Жуковского эстетическая модель восприятия Божественной красоты мира сквозь призму душевной красоты. Высшая форма макрокосмического диалога определяется как слияние человека с надличностным началом. В лирическом движении мысли стихотворения выделяются микротемы, организующие философский монолог. Начало текста отражает эмоциональную смену чувств субъекта лирического высказывания от сомнения-вопрошения до восторга-восклицания. Центральная тема – красота природы. Она начинает свое развитие с мотива дива, который, с одной стороны, восходит к идее чуда, диковинки, с другой – определяет пиковую точку восторга – удивления:
    Что наш язык земной пред дивною природой?
    С какой небрежною и легкою свободой
    Она рассыпала повсюду красоту
    И разновидное с единством согласила!
    В оппозиции «наш язык» / «дивная природа» обозначена ситуация общечеловеческого масштаба (не случайно Жуковский использует притяжательное местоимение «наш»): мы перед чудом мирозданья. При этом возникают текстовые колебания между общечеловеческими обобщениями и личностной уникальностью восприятия с позиции конкретного я, описывающего гармонию мира, рождающуюся из небрежности и непринужденной легкости. Это я обретает надчеловеческий смысл, т.к. тяготеет к высшей сфере знания законов природы в их целостности. Лирический восторг определяет всеохватывающую позицию созерцателя, который способен видеть красоту всего мироздания («Она рассыпала повсюду красоту»).
    Вслед за начальной темой красоты природы начинает развитие тема искусства, которое воспринимается как фрагмент, «одна черта» отраженной реальности. Жанровая идея «отрывка» проецируется в сферу возможностей творчества:
    Но где, какая кисть ее изобразила?
    Едва-едва одну ее черту
    С усилием поймать удастся вдохновенью…
    Но льзя ли в мертвое живое передать?
    Кто мог создание в словах пересоздать?
    Невыразимое подвластно ль выраженью?..
    Легкости природной гармонии противопоставлены усилия вдохновения. Нанизывание противоположностей в цепочной системе вопросов освещают разные грани взаимодействия природы и творчества. Сначала обозначена непреложная данность отторжения одного от другого («мертвое» и «живое»: «Но льзя ли в мертвое живое передать?»), далее определяется цель искусства («создание в словах пересоздать»). Завершается риторический блок проблемой возможностей творчества («невыразимое» и «выраженье»). Центральная идея «невыразимого» в данном контексте обретает бытийно-религиозный смысл, развиваясь из романтической трактовки творчества как второй реальности. В таком случае миссия творца (поэта, художника, музыканта) по своей сверхзадаче уподобляется миссии Бога-Творца: «Кто мог создание в словах пересоздать?» Красота мира потому и совершенна, что рождена из Божественной воли и Божественным Словом. А её невыразимость проистекает из ограниченных возможностей «земного» способа выражения («земного языка»).
    Центральный тематический блок – восприятие вечернего пейзажа, который дан как с позиции внутреннего, духовного видения, так и с точки зрения реально-визуальной оценки. Эмоциональное переживание таинственной природы вечернего пейзажа можно соотнести с «Вечерним размышлением о Божием величии…» М.В. Ломоносова, которое также системой глобальных вопросов распахивает границы познания мира. У Жуковского переживание величественной красоты природы на первый план выводит тему духовного созерцания:
    Святые таинства, лишь сердце знает вас.
    Не часто ли в величественный час
    Вечернего земли преображенья,
    Когда душа смятенная полна
    Пророчеством великого виденья
    И в беспредельное унесена, –
    Спирается в груди болезненное чувство,
    Хотим прекрасное в полете удержать,
    Ненареченному хотим названье дать –
    И обессилено безмолвствует искусство?
    Эгоцентричная позиция лирического героя, обращенного к «памяти сердца» («лишь сердце знает вас»), сменяется душевным смятением и душевной полнотой, подготавливающими преображение героя. Кульминацией лирического восторга становится мотив духовного полета, через который происходит преодоление телесной оболочки, пространственный прорыв и слияние души с мирозданием («И в беспредельное унесена»). Динамика духовного преображения основана на религиозных мотивах «святых таинств» и «пророчеств». Герой проходит путь от «внутреннего знания» к сверхзнанию «пророческого видения». Завершается этот медитативный фрагмент истощением душевных сил. На смену словообразам «сердце», «душа» приходит словообраз «грудь», возвращающий лирического героя в сферу замкнутости телесного мира: «Спирается в груди болезненное чувство». Драматический конфликт между великим постижением тайны и невозможностью ее выражения концентрируется в идее обессиленного безмолвия искусства. Это – пороговая ситуация, порожденная болезненным истощением душевных сил, с одной стороны, с другой же – динамика лирической мысли сакрализует ситуацию «безмолвия», которое начинает восприниматься как особого рода событие. Религиозный контекст лирической медитации восходит к христианскому мифу о творении мира через Слово. Мотив безмолвия в этом фрагменте определяется через невозможность наречения ненареченного: «Ненареченному хотим названье дать». Рефлектирующее «я» посягает на сверхчеловеческий поступок называния еще ненареченного. Отсюда – истощение и болезненное состояние, напоминание о телесности, насыщенной внутренней болью. В кульминационной точке провидения тайн мироздания человек оказывается в состоянии болезненного переживания невозможности их словесного отражения. Подобный конфликт имеет религиозную основу сопоставления языка Божественного и земного, восходящего к библейской традиции. Приведем примеры из Псалмов. «Слова Господни – слова чистые, серебро, очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное» (Псалом 11; 7). «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка и нет наречия, где не слышался бы голос их» (Псалом 18; 2-4). Божественному Слову в «Невыразимом» противопоставлены земные возможности языка.
    Вслед за мотивом духовного провидения вечерних тайн у Жуковского следует описание картины заката, переданной с помощью зрительных возможностей человека. Видение лирического героя сейчас не панорамно, здесь представлен особый спектр зрительных впечатлений, приближенный к возможностям реального восприятия мира, это своего рода «угол зрения», где высшая точка видения – небо с плывущими по нему облаками, низшая – дрожанье вод, и дальняя перспектива – берега:
    Что видимо очам – сей пламень облаков,
    По небу тихому летящих,
    Сие дрожанье вод блестящих,
    Сии картины берегов
    В пожаре пышного заката –
    Сии столь яркие черты –
    Легко их ловит мысль крылата,
    И есть слова для их блестящей красоты.
    (курсив – в первоисточнике)
    В этом фрагменте соединяется видение и знание героя: видимый мир залит пламенем облаков и пожаром заката, но провиденциальное знание и «мысль крылата» угадывает за световым фоном очертания окружающего мира: «тихое небо», «движение вод», «картины берегов». Образ заката порождает выделенный автором, а потому несущий особую семантическую нагрузку, мотив «блестящей красоты», словно насыщенный отдельными чертами уже замеченными лирическим героем: пламень – пожар – блестящие воды – яркие черты.
    Но то, что слито с сей блестящей красотою –
    Сие столь смутное, волнующее нас,
    Сей внемлемый одной душою
    Обворожающего глас,
    Сие к далекому стремленье,
    Сей миновавшего привет
    (Как прилетевшее незапно дуновенье
    От луга родины, где был когда-то цвет,
    Святая молодость, где жило упованье),
    Сие шепнувшее душе воспоминанье
    О милом радостном и скорбном старины,
    Сия сходящая святыня с вышины,
    Сие присутствие Создателя в созданье –
    Какой для них язык?..
    Лирическое событие, в основе которого лежит идея дива / чуда, постепенно готовит чудесное преображение субъекта лирического высказывания. Оторвавшись от земных возможностей «языкового плена», он приобщается к сверхвербальному, сакральному диалогу с мирозданием. Он слышит «обворожающего глас», «миновавшего привет», «шепот воспоминанья». Заявленный раннее мотив пророчества преобразует возможности духовного диалога и создает условие для величайшего провидения: присутствия Создателя в созданье. В этом контексте воспоминание о «святой молодости», соотносимое с образом цветущего луга родины, теряет реально биографические черты и наполняется общечеловеческим смыслом, вызывая ассоциации с райским миром, являющимся святой колыбелью всего человечества. О постепенном зарождении в лирической медитации высшего таинственного смысла, который становится доступен сознанию героя, свидетельствует появление курсивного блока, создающего возможность для вдумчивого постижения природы словесного образа.
    Если восстановить динамику преображения лирического героя, то можно обнаружить постепенное движение от земной, человеческой системы ценностей к надземной, провиденциальной. Его путь от знания к пророческому видению проходит границу обессиленного безмолвия, сокрытого в телесной замкнутости болезненного чувства. За этой границей следует прорыв к сверхзнанию и постижению тайной природы молчания: «И лишь молчание понятно говорит». Молчание осмыслено как один из глобальных законов жизни. Душа, возносящаяся к горним высотам Божественного мира, постигает основную тайну бытия. Финальный мотив душевного полета («Горе душа летит…») придает особый смысл жанровому подзаголовку, семантика которого не только фиксирует идею незавершенности, фрагмента, но и значение «отрыва», преодоления телесности и вещественности, переход к высшим основам бытия. Сейчас преодолеваются и законы телесности, и границы видимого мира. Лирическая медитация, пронзая горний мир в финале стихотворения, образует сакрально ценностную вертикаль. Как только она определена – словесное событие обретает абсолютную внесловесную ценность. «Говорящее молчание» становится концентратом душевных и умственных сил, итогом стяжения мысли на единственно ценностном явлении: присутствии Создателя в созданье.
    Процесс выражения невыразимого в лирическом движении мысли стихотворения Жуковского сродни инициальному поэтапному погружению в тайны бытия: от отстраненного восприятия мира к стремлению слияния с ним. В лиминарном (пограничном) состоянии возникает дисгармония между духовной и телесной субстанциями и воспаляется болевая точка «болезненного чувства». Высшей сферой постижения сущности бытия становится прапамять о райском мире и слияние с Божественной сутью мироздания. Мотив вздоха («Все необъятное в единый вздох теснится») наполняет финал текста жизненным дыханием, жизнь предстает в ее грандиозной необъятной полноте. Вдох/выдох – есть ритм жизни, вписанной в промежуток от первого вдоха до последнего. Вздох – напряженный, осознанный, размеренный и затяжной жест слияния с дуновением Божественного мира. Этим «вздохом» наполнен словесный жест финала, он есть напоминание о божественной природе происхождения человека: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни» (Быт. 2, 7). Грандиозность прозрения сливается с мотивом «теснения», придающего философии «говорящего молчания» сакрально значимую концентрацию Божественного смысла. Удивительно точно лирическое движение мысли стихотворения Жуковского отражает центральные идеи священнобезмолвия мистического богословия, сформулированного исихастами: постижение божественного первосмысла через приобщение ума и сердца к Богу, прозрение райского мира, особая практика дыхания, позволяющая сконцентрироваться на внутреннем прозрении. «Говорящее молчание» у Жуковского наполняется внутренним Божественным смыслом красоты и совершенства мира.
    Литература
    Видмарович Н. Священнобезмолвие в древнерусской литературе. Zagreb, 2003.
    Деррида Ж. Эссе об имени. Перевод с французского Н. А. Шматко. М., СПб., 1998.
    Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем в 20-ти тт. Т.2. М., 2000.
    Иоанн Лествичник. Лествица, возводящая на небо. М. 1997. Репринт 1862.
    Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820 – 1840-е гг.). Новосибирск, 2003.
    Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. Харьков, М., 2000.
    Тодд У.М. III Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху / Пер. с англ. И.Ю. Куберского. СПб., 1994.
    Трофимов, Е. А. Иконография «Невыразимого» // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература. Исследования и материалы. Иваново, 1998 // http://uchcom.botik.ru/az/lit/coll/ontolog1/02_trof.htm
    Христианство. Энциклопедический словарь: В 2-х тт. Т. 1. 1993.
    Янушкевич А.С. Книги по истории и теории российской словесности в библиотеке В.А. Жуковского // Библиотека В.А. Жуковского в Томске: В 2-х ч. Томск. 1978. Ч. 1. С. 27 – 51.
    Янушкевич А.С. В Мире Жуковского. М., 2006.
    Афанасьева Э.М. Арзамасское имя: ритуально-мифологические основы эстетической шутки // Сибирский филологический журнал. 2007, № 3. С. 9 – 17.

  4. HellPler Ответить

    19:02
    Лирика В. А.Жуковского. Читаем и анализируем
    Познакомьтесь с замечательным четверостишием В. А. Жуковского:
    Воспоминание
    О милых спутниках, которые наш свет
    Своим сопутствием для нас животворили,
    Не говори с тоской: их нет;
    Но с благодарностию: были.
    Читая стихотворение, вы, вслед за поэтом обязательно
    вспомните с добрым чувством тех, кого уже нет рядом, с кем пришлось
    расстаться. Но заметьте: чувство, возникающее у вас при чтении, совсем
    не то же самое, что вы испытываете, горюя о тех, кого лишились.
    Во-первых, в жизни вы обычно думаете о конкретном человеке, к которому у
    вас было определенное отношение. А в стихотворении говорится вообще обо
    всех милых спутниках, и эмоции носят общий характер. Во-вторых, в
    стихотворении ярко передано чувство примирения с утратой, чего в
    реальной жизни может и не быть.
    И самое главное: то состояние души, которое стремился
    передать поэт, прекрасно само по себе и к тому же прекрасно выражено.
    Медленно развертывается в четырех строках сначала шестистопного, затем
    четырехстопного ямба философская мысль, заключенная в единственном
    предложении. Как значимо здесь каждое слово! Сам Жуковский начинает этим
    стихотворением статью «Воспоминание» и так развивает мысль: «Нет и были, – какая разница! В первом потеря, в последнем воспоминание;
    нет — значит исчезли; были — значит оставили след бытия своего. Прекрасная жизнь тех, которых мы лишились, освещает для нас землю и жизнь нашу…»
    Но разве мы не поняли этого, читая стихотворение? И не
    кажется ли вам, что в стихах поэт сказал гораздо больше, чем в
    прозаическом пояснении?
    Поэтический текст обладает удивительной емкостью – ведь
    такая важная и глубокая мысль выражена всего одной фразой! И мы
    почувствовали значительность высказывания, оформленного в стихотворные
    мерные строки и ставшего явлением искусства. Мы видим, как постепенно
    развертывается побудительное предложение, начинаясь с второстепенных
    членов и завершаясь многозначительным утверждением…
    Даже если бы слова нет и были не
    выделялись автором курсивом, они семантически выделены самим построением
    текста. Слова стоят в конце строк, а это самое ударное, самое значимое
    место в стихах. Они противопоставлены друг другу, мы их сравниваем и
    обнаруживаем сходство и различие смысла. Слово нет сопрягается с тоской, а слово были — с благодарностию. И эти существительные окрашивают их эмоцией, усиливают значение.
    Но еще до этого афористичного финала, с первых слов
    стихотворения, у читателя возникает светлое чувство благодарности к тем,
    с кем повстречался он на жизненном пути. Отношение поэта к этим людям
    выражено эпитетом милых, книжным высоким словом сопутствием, которое перекликается с однокоренным спутниках, таким же высоким словом животворили — вникнув в его состав, мы поняли смысл: оживляли, делали полным жизни наш свет.
    И читатель чувствует, что его печаль об ушедших не
    исчезает, но становится иной, более светлой и прекрасной. Поэт возвысил
    наши чувства, открыл нам, что есть своя прелесть не только в радости, но
    и в печали.
    Невыразимое
    В. А. Жуковский использовал новые языковые средства,
    стремясь поэтически выразить жизнь души и сердца. В стихотворении
    «Невыразимое» поэт говорит о своем понимании задач поэтического
    творчества. Прочитайте отрывок, которым заканчивается это большое
    стихотворение:
    Что видимо очам – сей пламень облаков,
    По небу тихому летящих,
    Сие дрожанье вод блестящих,
    Сии картины берегов
    В пожаре пышного заката —
    Сии столь яркие черты —
    Легко их ловит мысль крылата,
    И есть слова для их блестящей красоты.
    Но то, что слито с сей блестящей красотою —
    Сие столь смутное, волнующее нас,
    Сей внемлемый одной душою
    Обворожающего глас,
    Сие к далекому стремленье,
    Сей миновавшего привет
    (Как прилетевшее внезапно дуновенье
    От луга родины, где был когда-то цвет,
    Святая молодость, где жило упованье),
    Сие шепнувшее душе воспоминанье
    О милом радостном и скорбном старины,
    Сия сходящая святыня с вышины,
    Сие присутствие Создателя в созданье —
    Какой для них язык? Горе душа летит,
    Все необъятное в единый вздох теснится,
    И лишь молчание понятно говорит.
    Поэт сокрушается, что поэзия не в силах передать живую красоту природы. Ведь главное не то, что видимо очам, а то, что слито с сей блестящей красотою,
    то есть вызванные красотой таинственные движения души, оттенки
    настроений. Жуковский утверждает, что это невыразимо словом. Но он-то
    как раз и находит языковые средства для передачи этих неуловимых
    движений души, того, что скрыто за поверхностным, за тем, что видит
    глаз.
    Как пишет исследователь и знаток романтического
    направления Г. А. Гуковский, эта поэзия передает «невыразимое душевное
    волнение, те зыбкие оттенки настроений, которые составляют суть
    внутренней жизни сознания». Слово в ней становится «условным ключом,
    открывающим тайники духа в восприятии самого читателя», оно не
    обозначает предмет, а передает «отношение души к
    предмету», оно звучит как музыка, и в нем важны обертоны, дополнительные
    смыслы. Слово «вызывает эмоцию своими вторыми и третьими значениями,
    своим субъективным семантическим ореолом».
    Это значит, что в словах часто возникает целый спектр
    дополнительных значений: слово, встреченное прежде в каком-либо
    произведении, вызывает реминисценцию, или наряду с основным в нем
    проступает добавочное значение в результате воздействия рядом стоящих
    слов, или слова, с помощью которых описывается явление природы, сообщают
    о состоянии человека.
    Г. А. Гуковский замечает, какие слова отбирает поэт: душа, глас, привет, воспоминанье, стремленье, святыня, упованье
    … Существительные не предметные, а отвлеченные, с общей для этого
    словесного ряда эмоциональной окраской: высокое и какое-то
    неопределенное чувство.
    Вот Жуковский рисует картину природы. При этом
    существительные должны называть предметы, но они говорят не столько о
    том, что мы видим, сколько о том, что чувствуем. Пламень облаков —
    не просто золотисто-розовые облака, это поэтические слова, вызывающие в
    сознании читателя ассоциации с человеческими чувствами, с образом
    «пламень души»; и это дополнительное значение оказывается главным. То же
    можно сказать и о словах по небу тихому — тишина и возвышенный покой охватывают душу человека, завороженную зрелищем высокого неба. И когда мы читаем дрожанье вод блестящих, то понимаем, что речь идет главным образом о зыбком и трепетном состоянии того, кто видит такую картину.
    И это не аллегория: нельзя сказать, что поэт говорит о
    природе, а подразумевает что-то другое. Перед нами на самом деле картина
    природы, но поэт описывает вовсе не блестящую красоту ее; слова
    здесь многозначны, в них возникают дополнительные смыслы, связанные с
    настроением, с внутренним состоянием человека.
    А дальше речь идет уже прямо о чувствах. Что такое обворожающего глас? Причастие должно обозначать признак, а тут оно стало главным в словосочетании, причем
    передает ощущение чего-то неуловимо прекрасного. А миновавшего привет? Опять признак стал предметом, но не видимым, а чувствуемым. Вы, наверное, заметили этот словесный ряд: смутное, волнующее, обворожающего, к далекому, миновавшего … Признаки, которые соотносятся не с предметом, а с настроением автора, которое, несомненно, передается читателю.
    И сочетаются слова необычно. Как вы поняли выражение: «О
    милом радостном и скорбном старины»? Ведь радость и скорбь – антонимы,
    но они объединены эпитетом милом, потому что в воспоминании о прошедшем радость и скорбь одинаково дороги сердцу.
    А как важна та восходящая напряженная интонация,
    создаваемая прежде всего стихом – шестистопным ямбом и всеми средствами
    языка, в том числе и с помощью анафоры – сей, сия. Напряжение
    завершается вопросом: «Какой для них язык?» И затем следует понижение
    голоса, признание бессилия слова: «И лишь молчание понятно говорит». Но
    все стихотворение опровергает этот вывод, поэт говорит словами, только
    особенными. Их лексические значения ослаблены, на первый план
    выдвигается то, что открывается только в этом словосочетании, в
    завораживающем звучании, в ритмическом рисунке. Слова настраивают
    читателя на сопереживание, вызывают эмоцию.
    С помощью таких языковых средств Жуковский передает
    зыбкие, трудноуловимые, неопределимые логически, таинственные душевные
    движения. А жизнь души заполнена главным чувством – стремлением к
    идеалу. Как утверждает В. Г. Белинский, пафос поэзии Жуковского –
    «стремление к бесконечному». В земных явлениях поэт видит божественное
    начало, «присутствие Создателя в созданье» – жизнь духа. И эта
    одухотворенность, присущая его стиху, подчеркивает высокие и прекрасные
    качества человека.
    Современный читатель почувствует пленительную сладость
    этих стихов, в его душе возникнут сложные и тонкие эмоции, а значит,
    стихи Жуковского заставляют нас не только восхищаться красотой мира, но и
    самим творить – созидать себя, обретать духовность.
    Море
    Элегия
    Безмолвное море, лазурное море,
    Стою очарован над бездной твоей.
    Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
    Тревожною думой наполнено ты.
    Безмолвное море, лазурное море,
    Открой мне глубокую тайну твою:
    Что движет твое необъятное лоно?
    Чем дышит твоя напряженная грудь?
    Иль тянет тебя из земныя неволи
    Далекое светлое небо к себе?..
    Таинственной, сладостной полное жизни,
    Ты чисто в присутствии чистом его:
    Ты льешься его светозарной лазурью,
    Вечерним и утренним светом горишь,
    Ласкаешь его облака золотые
    И радостно блещешь звездами его.
    Когда же сбираются темные тучи,
    Чтоб ясное небо отнять у тебя —
    Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
    Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…
    И мгла исчезает, и тучи уходят,
    Но, полное прошлой тревоги своей,
    Ты долго вздымаешь испуганны волны,
    И сладостный блеск возвращенных небес
    Не вовсе тебе тишину возвращает;
    Обманчив твоей неподвижности вид:
    Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
    Ты, небом любуясь, дрожишь за него
    Читая стихотворение «Море», мы сразу попадаем под
    обаяние его медленной, размеренной интонации, передающей ощущение
    необычайной значительности того, о чем говорит поэт. Высокие слова и
    плавное звучание четырехстопного амфибрахия создают эту интонацию. Слова
    приобретают глубокий смысл благодаря возникающим в них дополнительным
    значениям (об этом мы говорили, рассматривая стихотворение
    «Невыразимое»). Слово безмолвное в стихотворении приобретает значение «скрывающее в себе тайну, исполненное величественного спокойствия».
    И лазурное не только обозначает цвет, оно несет
    смысловую и эмоциональную нагрузку – это высокое чувство (ведь море не
    голубое или синее, а лазурное), восхищение от голубизны, ощущение
    красоты, гармонии, света. А когда слово это появляется второй раз,
    значение еще усиливается благодаря эпитету – светозарной лазурью.
    Море предстает как живое существо – таинственной, сладостной полное жизни, – родственное
    душе поэта. Тайна моря недоступна поверхностному взгляду,
    рационально-логическому рассуждению, а открывается душевному волнению,
    особому настрою, о котором говорит слово сладостной, – то есть любви, умилению, восторгу, наслаждению красотой.
    Тайна моря приоткрывается в вопросительном предложении,
    основанном на антитезе: «Иль тянет тебя из земныя неволи / Далекое
    светлое небо к себе?..» Мы уже видели в стихотворении «Невыразимое»
    устремленность поэта к бесконечному, божественному, и здесь он чувствует
    «присутствие Создателя в созданье». Море устремлено к небу, небо
    отражается в море – это и есть тайна моря, смысл его жизни. Конечно же
    речь идет не только о море, а более всего – о душе человеческой. Поэт
    передает неудовлетворенность существующим и стремление к идеалу, без
    которого невозможна человеческая жизнь.
    Два состояния моря – спокойное и бурное – представлены
    как отражение неба. Жуковский пишет: «Ты чисто в присутствии чистом
    его». Что означает слово чисто? Это не только красота и покой, в
    слове возникает дополнительное значение – сближение с понятиями «чистота
    души», святость, божественная благодать. А противоположное состояние –
    дисгармония, утрата идеала – передано словесным рядом, в котором слова
    окрашены отрицательной эмоцией: темные тучи, отнять, бьешься, воешь, рвешь, терзаешь враждебную мглу.
    И вот перед нами вновь спокойное море, но оно не забыло пережитой тревоги. Казалось бы, есть сладостный блеск возвращенных небес, но это на небе, а к морю тишина вернулась не вовсе. Еще в начале стихотворения говорилось о смятенной любви моря, его тревожной
    думе. Теперь это чувство наполняется конкретным психологическим
    содержанием. Море вобрало в себя пережитое, хранит его в себе – потому
    спокойный вид моря обманчив.
    В таком одухотворении природы, которое мы увидели в
    стихах Жуковского, заключен глубокий смысл. Наделяя природу тайнами,
    раскрывая через картину природы беспредельную глубину человеческой души,
    поэт художественными средствами утверждает свою мысль: «Святейшее из
    званий – человек», и «Мир существует только для души человеческой».
    Внутренний мир человека в его стихах приобретает космический масштаб,
    предстает во всем величии и красоте. Жуковский говорит о невозможности
    существования без высокого идеала, без Бога в душе.
    Поэт помогает и нашим современникам понять, что в жизни
    есть не только повседневные заботы, а истинные наслаждения. Быть
    человеком – значит сознавать высокий смысл своего существования, в
    котором главное – не богатство, не власть, не сиюминутные радости, а
    стремление к совершенству.

  5. Kariel Ответить

    «Невыразимое» (Отрывок) Василий Жуковский
    Что наш язык земной пред дивною природой?
    С какой небрежною и легкою свободой
    Она рассыпала повсюду красоту
    И разновидное с единством согласила!
    Но где, какая кисть ее изобразила?
    Едва-едва одну ее черту
    С усилием поймать удастся вдохновенью…
    Но льзя ли в мертвое живое передать?
    Кто мог создание в словах пересоздать?
    Невыразимое подвластно ль выраженью?..
    Святые таинства, лишь сердце знает вас.
    Не часто ли в величественный час
    Вечернего земли преображенья,
    Когда душа смятенная полна
    Пророчеством великого виденья
    И в беспредельное унесена, —
    Спирается в груди болезненное чувство,
    Хотим прекрасное в полете удержать,
    Ненареченному хотим названье дать —
    И обессиленно безмолствует исскуство?
    Что видимо очам — сей пламень облаков,
    По небу тихому летящих,
    Сие дрожанье вод блестящих,
    Сии картины берегов
    В пожаре пышного заката —
    Сии столь яркие черты —
    Легко их ловит мысль крылата,
    И есть слова для их блестящей красоты.
    Но то, что слито с сей блестящей красотою —
    Сие столь смутное, волнующее нас,
    Сей внемлемый одной душою
    Обворожающего глас,
    Сие к далекому стремленье,
    Сей миновавшего привет
    (Как прилетевшее незапно дуновенье
    От луга родины, где был когда-то цвет,
    Святая молодость, где жило упованье),
    Сие шепнувшее душе воспоминанье
    О милом радостном и скорбном старины,
    Сия сходящая святыня с вышины,
    Сие присутствие создателя в созданье —
    Какой для них язык?.. Горе? душа летит,
    Все необъятное в единый вздох теснятся,
    И лишь молчание понятно говорит.

    Анализ стихотворения Жуковского «Невыразимое»

    Василий Жуковский по праву считается одним из основоположников русского романтизма. Именно благодаря ему в русско2й литературе появилось это исконно европейское литературное направление, обладающее особым очарованием и простотой. В духе романтизма Жуковским создано множество произведений, одним из которых является элегия «Невыразимое», написанная летом 1819 года.
    Ранее поэт уже неоднократно прибегал к жанру элегии, считая, что он наиболее точно подходит для выражения самых сокровенных мыслей. Поэт в своих литературных произведениях нередко предавался философским рассуждениям, с помощью которых пытался добраться до сути мироздания. Но даже этот блистательный поэт, которому была оказана часть стать учителем и чтецом при императорском дворе, честно признавался, что порой не в силах подобрать нужные слова, чтобы рассказать о том, что именно он видит.
    Подобное несовершенство русского языка – основной лейтмотив стихотворения «Невыразимое», в котором поэт задается вопросом: «Что наш язык земной пред дивною природой?». Автор не перестает удивляться, «с какой небрежною и легкою свободой она рассыпала повсюду красоту», но нет в мире таких слов, чтобы поведать об этом окружающим.
    Более того, Жуковский убежден, что люди видят лишь небольшую часть той роскоши и красоты, которую дарит им окружающий мир. Какие-то отдельные черты и образы, не позволяющие получить полную картину мироздания, все же заставляют особо поэтические натуры слагать стихи и восхвалять то немного, что им удалось увидеть и постичь. «Едва-едва одну ее черту с усилием поймать удастся вдохновенью», — отмечает поэт, сожалея о том, что сама природа не сумела наделить людей возможностью замечать то, насколько она прекрасна и совершенна в своей чистоте. «Святые таинства, лишь сердце знает вас», — отмечает поэт, подчеркивая, что душа каждого человека распахнута настежь и готовя впустить в себя очарование полей и лесов, рек и озер. Но это совсем не означает, что разум готов откликнуться на душевные порывы и преобразить их в слова, достойные увиденного. Чаще и вовсе бывает все наоборот, и человек, когда-то восхищавшийся, глядя на «пламень облаков, по небу тихому летящих», теперь проходит мимо этого прекрасного явления, даже не поднимая головы. У него свои проблемы и невзгоды, его сердце молчит, а разум занят решением насущных проблем. Поэтому душа наполняется скорбью и суетой, а не возвышенными чувствами, которые дарит каждому из нас окружающий мир, не требуя ничего взамен.
    К сожалению, человек устроен таким образом, что начинает ценить то, что имел, лишь после того, как это теряет. Жуковский к таким невозвратным потерям относит собственную молодость, которая прошла не в суетливом Петербурге, а тихом сельском имении Тульской губернии, где родился и вырос поэт. Именно так он открыл для себя удивительный мир родной природы, научился черпать в ней вдохновение и чувствовать ту красоту, которой так щедры луга и поля, зеленые рощи и заснеженные равнины. Эти ощущения поэт смог не только запомнить и сохранить в своем сердце, но и пронести сквозь всю жизнь, улавливая «дуновенье от луга родины» даже среди городской суеты. Но даже обладая столь чутким и открытым сердцем, а также огромным литературным даром, поэт все же признается, что не готов взять на себя миссию донести до людей все то, что они испытывает при виде одинокой березки или же теплого летнего дождя. «Все необъятное в единый вздох теснится, и лишь молчание понятно говорит», — убежден Жуковский, считая, что нет таких слов, которые бы позволили ему выразить чувства.
    Метки: Жуковский

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *