Почему в мифах разных народов присутствуют общие темы и образы?

14 ответов на вопрос “Почему в мифах разных народов присутствуют общие темы и образы?”

  1. NOTstupid Ответить

    На это есть несколько причин. Попробую отразить некоторые из них.
    Расселение человека. Есть несколько разных теорий о том, сколько раз и каким образом человек расселялся по планете. Но у всех теорий есть общее: всегда есть то место, откуда расселение пошло. В этом месте (начальной точке расселения) появляется определённый мотив мифа, народ с этого места переселяется в разные стороны, образуя новые культуры, но мотив мифа остаётся прежний (пусть имена и некоторые второстепенные события изменяются).
    Крупные события. Например, если мимо земли пролетела комета, то у многих народов на разных уголках планеты может возникнуть миф о драконе, о фениксе или о чем-то подобном. Известно, что у многих народов, живших близ Средиземного моря, есть миф о потопе. При том, что его нет у большинства народов Африки и Северной Европы. Благодаря находкам на дне Средиземного моря, был сделан вывод, что оно разливалось, и этот разлив был быстрым и стремительным. Он затопил много поселений, поэтому у тех народов, что жили во время разлива близ этого моря и появился миф о потопе.
    Человеческое мышление. Почти все религии, даже самые допотопные, пытаются объяснить неизвестные человеку вопросы: откуда взялся мир и что будет после смерти. Человеку тяжело жить в непонимании, поэтому он ищет ответ на этот вопрос. Поэтому во всех уголках Земли независимо возникли мифологические объяснения сотворения мира, сотворения человека и жизни после смерти.

  2. александровна Ответить

    В науках филологического цикла и, в частности, в фольклористике принято считать, что есть три способа объяснить сходства между устно бытующими текстами. Первый — генетический: наличие у сходных явлений общего предка. Обычно его применяют к традициям, родственным в языковом отношении: скажем, когда говорят об индоевропейской мифологии, имеют в виду общие черты, которые находят в мифологиях индийской, иранской, греческой, германской, славянской и так далее.
    Второй способ — через заимствования, культурные диффузии, взаимообмен устными текстами в условиях культурного и лингвистического двуязычия. Когда сказитель одинаково хорошо знает, например, бурятский и русский языки, он спокойно рассказывает бурятские сказки по-русски, а русские — по-бурятски, в результате чего произведения из одной традиции переносятся в другую. Иногда возникают районы с устойчивым дву- или многоязычием, в которых разные традиции сплавляются воедино, как это происходит на Балканах или на Северном Кавказе. Так, при всех сложностях межэтнических отношений в этом регионе, нартский эпос (сказания о богатырях далекого эпического прошлого) в равной мере принадлежит устным традициям разных северокавказских народов.
    Третий способ — типологический. Говоря о типологии, мы обычно имеем в виду одно из двух: либо близкие, одинаковые сюжеты или мотивы сложились благодаря одинаковым обстоятельствам, либо причин для объяснения сходств столь много, что учесть их в полном объеме практически невозможно и типология просто оказывается такой корзинкой, в которую сметаются все совпадения, необъяснимые через общего предка или заимствования.
    У фольклористов нет общеустановленного способа определять, какое из этих трех объяснений работает в том или ином конкретном случае. Самое сложное — когда все три фактора действуют одновременно: похожие тексты обнаруживаются у близкородственных народов, которые к тому же контактируют между собой и живут примерно в одинаковых условиях, то есть имеет место как генетическая и типологическая общность, так и культурный взаимообмен. Подобный характер имеют, например, некоторые русско-украинско-белорусские фольклорные параллели.

    Четвертый способ

    После работ Юрия Березкина, который изучает распределение фольклорных сюжетов и мотивов на карте мира, чтобы установить маршруты и хронологию первичного расселения людей по земле, к этим трем вариантам объяснения сходства текстов следует добавить четвертый: некоторые схождения являются результатом этих миграционных процессов, фольклорно-мифологическими следами пребывания древних популяций в тех или иных местах. Это может работать и наоборот: не сходство мифов объяснять через информацию о древних миграциях, а обосновывать маршруты перемещений людей с помощью информации о похожих текстах.
    Чтобы установить заимствование или родство, обычно нужны нетривиальные признаки — своего рода «меченые атомы» традиции: имена, названия, уникальные детали и тому подобное.

    Существуют ли мифы, общие для всего мира?

    Вопрос о типологии фольклора тесно связан с проблемой культурных универсалий. Есть ли универсалии в фольклоре? Главный аргумент антиуниверсалистов: не существует ни одного мифа, который был бы представлен у всех народов. Этот аргумент следует признать совершенно справедливым, но только если оставить в неприкосновенности исходные понятия — «миф» и «универсальность», а также исключить из рассмотрения элементы, очень распространенные, но слишком общие и в некотором смысле тривиальные (типа мужской природы неба и женской природы земли — эти представления встречаются практически во всем мире).
    Универсалисты и антиуниверсалисты, вступая в спор, на самом деле спорят о разных сущностях. Если первые скорее говорят о предельно элементарных или предельно обобщенных схемах (поэтому часто апеллируют к юнговским архетипам), то вторые обращаются к самим мифологическим сюжетам и мотивам, достаточно конкретным (даже жанрово обусловленным) и больше связанным с этнорегиональной и этнокультурной спецификой. Иными словами, чем элементарней повествовательный элемент, тем больше шансов обнаружить взаимонезависимые сходства.

    Почему типология возможна

    Универсальность, по-видимому, надо искать не столько на уровне фольклорного мотива, сколько в его более широких логико-семантических обобщениях (типа «персонаж, проглоченный неким существом, живой и невредимый выходит из его утробы») или, напротив, в его элементарных семантических составляющих, таких как некоторые простейшие образы космо- и антропогонических мифов: недоделанный мир (мир в эмбриональной форме, безлюдный мир), первообъекты (гора, водоем, дерево), недоделанный человек (человек-заготовка, его эмбриональная форма — яйцо, комок, щепка и так далее).
    Универсальность в фольклоре не значит, что тот или иной мотив/сюжет будет представлен во всех мировых культурах. Скорее, этот мотив/сюжет окажется так распространен, что мы не будем удивляться, если найдем в другой традиции его аналог (разумеется, при учете их семантических контекстов).
    Впрочем, я не стал бы отмахиваться и от предположений, что существуют некие простейшие единицы смысла, к которым человеческая мысль периодически возвращается на протяжении своей интеллектуальной истории. По этой концепции существует некое конечное множество общечеловеческих понятий, а значит, возможно «установление окончательного набора универсальных атомов смысла («алфавита человеческих мыслей», словами лингвиста Анны Вежбицкой).

    Как работает типология: текстопорождающие модели

    У монголов есть миф о том, как к овдовевшей женщине через дымник юрты является некий светло-русый человек, поглаживает ей чрево, и свет его проникает в ее чрево. Женщина оказывается беременна и рожает мальчика, предка Чингисхана. Эта история зафиксирована в одном из старейших монгольских текстов (XIII век), потом она неоднократно, вплоть до XVII века, повторяется в тюркских источниках. В позднейшей записи существом, спустившимся к женщине и зачавшим с ней ребенка, оказывается ее умерший муж.
    Есть одесская песенка 1920-х годов про «всеми уважаемого» старьевщика Хаима, чья «супруга молодая деток приносила каждый год»:
    То приносит двойню,
    То приносит тройню,
    То приносит сразу целый взвод.
    Часто в дружеской беседе
    Говорят ему соседи:
    «Хаим, ты лавочку закрой!»
    Голодом снедаем,
    Помер бедный Хаим,
    И пришлось его похоронить.
    Жена его Рая,
    Супруга молодая,
    Деток продолжала приносить.
    Смотрит народ на это чудо:
    «Дети появляются откуда?
    Видно, Хаим с того света
    Продолжает дело это.
    Хаим, ты лавочку закрой!»
    Если отбросить жанровую специфику, бытовой антураж, ироническую интонацию и оставить чистый сюжет, мы увидим, что перед нами та же самая история: мертвый муж приходит к своей жене, и от этой связи родятся дети.
    Это еще не все. Анализируя житие Иды Булонской, матери Готфрида Бульонского, первого защитника Гроба Господня, и Бодуэна, короля Иерусалима, французский историк Жорж Дюби отмечает в тексте некоторые показательные моменты. Еще в подростковом возрасте у этой дамы было видение: когда она спала, солнце, спустившееся с небес, мгновение пребывало в ее лоне. Овдовев, она ушла в монастырь, но деторождение ее продолжалось, только «в духовном смысле»: ее богатство пошло на то, чтобы «рождать» новых сыновей, «во Христе монахов». «После смерти ее смертного мужа она прослыла соединившейся с бессмертным супругом жизнью в целомудрии и не желая нового замужества». Таким образом, агиографическая риторика автора жития непредумышленно рисует тот же самый, уже знакомый нам сюжет.
    Можно было бы предположить, что у всех трех историй есть общий мифологический источник, который дал всходы и в Одессе, и во Франции,
    и в Центральной Азии. Однако стоит напомнить, что в генеалогии «золотого рода» Чингисхана светящийся небесный любовник оказывается покойным мужем праматери-вдовы только на самом позднем этапе сюжетного развития, в тюркской редакции легенды XVII века, а следовательно, это важнейшее звено рассказа не имеет отношения к его истоку. Кроме того, в жизнеописании Иды Булонской данный сюжет возникает исключительно благодаря сочетанию метафор религиозной риторики («соединиться с бессмертным супругом», «монахи как дети» и проч.), то есть синтетически, за счет семантических притяжений — если, конечно, не считать мотива Данаи (свет, нисходящий в женское лоно), общего с древнемонгольским преданием. Иными словами, эти три случая никак не могут быть разными реализациями некоего первичного мифа. Здесь мы имеем дело со сложением по общей модели одинаковых сюжетов из совершенно разного материала. В какой-то момент запускается процесс логико-семиотических преобразований, превращающих монгольское небесное божество в дух покойного мужа, а бытовой анекдот о гулящей вдовушке — в шутливую песенку о Хаиме, продолжающем с того света навещать свою жену, и так далее. Тут — царство типологии, а не исторической преемственности и не культурного обмена.

    Как работает типология: элементарные единицы


    Микеланджело Буонарроти. Всемирный потоп. Деталь росписи Сикстинской капеллы.
    1508–1509 годы
    © Wikimedia Commons
    Если модели текстуализации располагаются уровнем выше, чем конкретные сюжеты, то уровнем ниже находятся элементарные семантические единицы (назовем их семами). У каждой из них есть валентности, которые определяют перспективы порождения сюжетов через присоединение следующих сем. Например, сема «Всемирный потоп» — это еще не сюжет, но у нее есть валентность, позволяющая присоединить сему «всеобщая гибель», которая, в свою очередь, присоединяет сему «спасение немногих», и уже выстраивается сюжетный сценарий: «Всемирный потоп — всеобщая гибель — спасение немногих». В известном смысле сема «потоп» как бы «знает» не только ближайшую сему («всеобщая гибель»), но и перспективы последующих присоединений («спасение немногих» и т. д.) — таким образом, высвечивается целая семантическая цепочка, которая, по-видимому, и составляет базу текстопорождающей модели. Собственно, именно это (набор логико-семантических моделей, с одной стороны, и словарь сем с их валентностями, с другой) следует, с моей точки зрения, сделать объектом типологических исследований, которые таким образом могут обрести более строгую формальную методологию.

    Перспективы типологических исследований

    Именно типологические исследования позволяют обратиться от архаических форм к феномену современной мифологии, который вполне объясним с точки зрения теории универсальных мифологических моделей. Это видно хотя бы на примере песни про Хаима.
    Несомненно, типологические исследования должны вывести нас за пределы филологии. Полтора года назад я участвовал в конференции «Память в биологических, социогуманитарных и технических системах»: одни докладчики рассказывали о физиологии мозга, другие — об искусственном интеллекте, а я был в числе тех, кто говорил о культурной памяти. И слушая чужие выступления, я в очередной раз думал о той стене, которая отделяет одни науки от других. Конечно, шаг от культурной семантики к физиологии мозга, к психофизиологии когда-нибудь необходимо будет сделать, но это, видимо, произойдет еще не в ближайшем будущем. Или, может быть, это будет шаг к этологическим исследованиям Конрада Лоренца, который, изучая символические действия животных, подошел к нашим проблемам ближе, чем иные антропологи.
    Слишком многое в людском поведении уходит своими корнями в дочеловеческое прошлое; оторопь берет, когда сопоставляешь, например, рыцарские турниры и соперничество самцов в животном мире. Другое дело, что весь комплекс ритуалов у животных семантически чрезвычайно беден и никак не объясняет многообразия человеческих практик и их функционально-семантических значений. Кроме того, «у животных нет символов, передаваемых по традиции из поколения в поколение. Вообще, если захотеть дать определение животного, которое отделяло бы его от человека, то именно здесь и следует провести границу» (Лоренц). Лишь научение дает возможность для появления и развития культурной традиции.
    Сергей Неклюдов — российский фольклорист, крупнейший специалист по семиотике фольклора. Учился у Елеазара Мелетинского, много участвовал в работе тартуских Летних школ вместе с Юрием Лотманом. Занимался полевыми исследованиями монгольского фольклора и написал о нем две диссертации. Также Неклюдов — основатель традиции изучения современного фольклора в России: сам являясь носителем традиции городской песни, он много изучал ее как специалист. 

  3. Сами знаете кто Ответить

    .
    Реферат по культурологии
    Выполнили студенты I-ого курса Куликов Юрий Викторович и Бужин Юрий Михайлович
    Казанский Государственный Технический Университет им. Туполева
    Кафедра философии.
    Казань, 2003.
    Введение.
    Что такое миф? На этот вопрос ответить нелегко. С древних времён в нашей стране не знали даже самого слова «миф», оно возникло под влиянием других языков лишь в прошлом веке. Само слово «миф» очень легко вводит в заблуждение, так как оно включает в себя понятие удивительного и необычайного. Многие считают, что мифы – это плод человеческой фантазии, не имеющий ничего общего с действительностью. Это глубокое заблуждение. У нас в стране не много работ, посвященных мифологии, поэтому, разъясняя, что такое миф, мы можем привести только слова Горького о том, что мифология «в общем, является отражением явлений природы, борьбы с природой и отражением социальной жизни в широких художественных обобщениях». Это высказывание объясняет происхождение мифов, а также то, что в их основе лежит реальная жизнь, а отнюдь не вымыслы, возникшие в головах людей.
    О теснейшей связи мифов с реальной жизнью Горький далее говорит: «Крайне трудно представить двуногое животное, которое тратило все свои силы на борьбу за жизнь, мыслящим отвлечённо от процессов труда, от вопросов рода и племени». Поэтому, когда мы изучаем источники возникновения мифов, вопрос о специфическом содержании, заключённом в каждом из мифов древности, и другие подобные вопросы нельзя отрывать от реальной жизни людей того времени, их труда и борьбы и опираться лишь на пустые домыслы.
    Позволю себе остановиться на истоках мифов. История развития общества говорит нам, что первобытные люди вступают в историю «ещё как полу животные, ещё дикие, беспомощные перед силами природы, не осознавшие ещё своих собственных сил; поэтому они были бедны, как животные, и не намного выше их по своей производительности».
    Таким образом, хотя при первобытном строе отсутствовала эксплуатация человека человеком, первобытные люди сами были рабами природы. Задавленные нуждой и трудностями борьбы за существование, в те далекие времена они ещё не отделяли себя от окружающей природы. В течение длительного периода времени первобытные люди ни о самих себе, ни об окружающей их природе не имели каких-либо связных представлений. Постепенно у них появились весьма ограниченные, наивные представления о себе и окружающем их мире.
    И лишь в процессе социально-культурного роста людей, когда, по выражению Горького, «руки учат голову, затем поумневшая голова учит руки, а умные руки снова уже сильнее способствуют развитию мозга», первобытные люди в своем воображении начали наполнять окружающий мир сверхъестественными существами, добрыми духами и дьявольскими силами.
    Разнообразные явления природы, например ветер, дождь, гром, молния, и др., вызывали у первобытных людей чувство глубокого изумления. Не будучи в состоянии объяснить эти явления, первобытные люди считали их одушевлёнными силами – духами; причём не только солнце, луну и т.п., но они одухотворяли и различные растения и животных, вплоть до мельчайших насекомых, например саранчу, и поклонялись им. Это так называемый анимизм. Из этих невежественных представлений возникли первобытные мифы и первобытная религия, которые в свою очередь, будучи созданными в сознании людей, умнеющих в процессе труда день ото дня, одновременно определённым образом отражали и низкий уровень производительных сил первобытного общества.
    Для первобытного общества характерно, с одной стороны, отсутствие эксплуатации человека человеком, а с другой – низкий уровень производительных сил. Первобытные люди, угнетаемые трудностями борьбы с природой за своё существование и стремясь победить эти трудности, часто слагали энергичные и воодушевляющие песни, воспевающие труд и героев труда. Все эти герои, своей трудовой доблестью облегчавшие жизнь людей, пользовались наибольшим почитанием. Они были духами и в то же время людьми, о которых как раз говорил Горький, называя их мастерами своего дела, учителями людей и их товарищами по труду. Из мифа мы узнаём о многих знаменитых героях, которые научили людей пахать, изобрели земледельческие орудия, повозку и лодку, лук, стрелы и другое оружие для защиты от врага; придумали музыку и танцы, музыкальные инструменты и т.д. Все эти изобретения и открытия, о которых рассказывается в преданиях, лишний раз свидетельствуют об уме и трудолюбии наших далеких предков.
    С разложением первобытного общества и появлением частной собственности возникает деление на классы и эксплуатация человека человеком. С этого времени человечество вступает в новый продолжительный период своего существования – эпоху классового антагонизма. Уже в очень давние времена люди мечтали о возможности летать по воздуху – так появилась сказка о «ковре-самолёте»; мечтая быстро передвигаться по суше, люди создали сказку о «сапогах-скороходах». Истории, с одной стороны, созданные примитивной, непосредственной фантазией, а с другой – содержащие глубокий социальный смысл.
    В мифах непосредственно отражался мир человеческих отношений. Поэтому мифы по своей сущности можно рассматривать как сказания о людях. Они возникли как надстройка над определённым общественным базисом и являются произведениями искусства, выражающими идеологию определённого общества.
    Почему же они так похожи?
    В основе любого мифа лежит история о каком-либо боге, сыне бога, герое или же о герое, который является человеком и в то же время сыном бога или , в конце концов, о животных наделённых неприсущими им качествами. В связи с тесной связью мифов с реальностью, в большинстве мифов различных стран наблюдается аналогичность. Так почему же мифы разных народов так похожи? Давайте проанализируем ситуацию и посмотрим, почему же так вышло.
    Нам известно несколько древних цивилизаций мирового значения: китайская, индийская, греческая и египетская. Каждая из них имела богатую мифологию, причём наиболее полно сохранились мифы греков и индийцев. К большому сожалению, китайские мифы в значительной степени утрачены, и от них сохранились лишь разрозненные осколки, которые, будучи рассеяны в сочинениях древних авторов, не представляют какой-либо системы и не могут соперничать с мифологией древней Греции.
    Например, египетская мифология ближе всего подходит к греческой. Греки, покорив Египет, стали интересоваться его историей и культурой и изучать его верования; они придали и египетским мифам свою окраску и отождествили многих египетских богов с олимпийскими богами.
    «На вершине божественного египетского пантеона, – говорит Мариэтт, известный французский египтолог, – восседает бог единый, бессмертный, несотворенный, невидимый и скрытый для обыкновенных смертных в глубине его сущности. Он – творец, неба и земли, он сотворил все, что существует, и ничто не сотворено без него. Это бог, существующий исключительно для посвященных в таинство святилища». Новейшие открытия египтологии подтвердили эти предположения. Но вне святилища бог принимает тысячу образов, самых разнообразных, потому что его собственные атрибуты, воплощенные, являются для непосвященной толпы видимыми богами, которых искусство воспроизводит и как бы размножает в бесчисленных образах, разнообразных до бесконечности. Все разнообразные формы, которые египетские боги принимают в изображениях художников, могут быть объяснены различными условиями страны и верований. Религия египетская была собранием различных культов, которые подвергались в продолжение многих веков многочисленным изменениям. Народы всевозможных рас сошлись в долине Нила, и каждый внес в религиозные верования отпечаток своего общего характера и ума, философского или суеверного.
    Восток был и есть страна мечтателей и великих основателей религиозных систем. Африка же есть страна фетишизма и чистого идолопоклонства. Обитатели Центральной Африки, так называемая черная раса, всегда поклонялись хищным зверям своих пустынь. Там человек чувствовал себя несравненно ниже этих зверей, потому что они о6ладали в более высокой степени силой, проворством и ловкостью, поэтому все божества этих рас что-нибудь да заимствуют у животных.
    Впрочем, греки, всегда склонные искать в своих собственных мифах объяснение чужих Богов, несколько иначе объясняют верования египтян и образы их богов. Вот каковы их воззрения. Во время страшной, ожесточенной борьбы олимпийских богов с великанами многие боги, спасаясь от преследований своих противников, принуждены были бежать в Египет, приняв, для того чтобы их не узнали враги, образ или форму животных. А египтяне приняли за действительный их вид те заимствованные ими формы, под которыми они их увидали впервые.
    Когда греки захотели посредством искусства изобразить египетских богов, то они их совершено преобразили, отняв у них их животный характер, который казался грекам чем-то постыдным для богов. Итак, над этими бесчисленными божествами различных форм находится один высший бог, которому поклоняются под различными именами сообразно с местностью. Этот бог, которого все священные мифы называют “единым действительно живущим существом”, породил всех низших богов. И этот бог, не имеющий ни конца, ни начала, воплощает в себе и мужские образы, и женский, играющий роль матери, которая остается вечной девственницей, потому что сын у нее зарождается сам собой. Египетская мифология не представляет правильной определенной системы, обнимающей в своих мифах землю и небо.
    Историзация мифов, заключавшаяся в стремлении очеловечить действия всех мифических персонажей, была главной задачей. Стремясь привести мифические предания в соответствие с догмами своего учения, историки и летописцы немало потрудились для того, чтобы превратить духов в людей, а для самих мифов и легенд найти рациональное объяснение. Именно поэтому мифы так схожи.

  4. КеТрИн Не ВажНо Ответить

    Анализ сходств мотивов в мифах разных народов.

    Реферат по культурологии
    Выполнили студенты I-ого курса Куликов Юрий Викторович
    и Бужин Юрий Михайлович
    Казанский Государственный Технический Университет им.
    Туполева
    Кафедра философии.
    Казань, 2003.

    Введение.

    Что
    такое миф? На этот вопрос ответить нелегко. С древних времён в нашей стране не
    знали даже самого слова «миф», оно возникло под влиянием других языков лишь в
    прошлом веке. Само слово «миф» очень легко вводит в заблуждение, так как оно
    включает в себя понятие удивительного и необычайного. Многие считают, что мифы
    – это плод человеческой фантазии, не имеющий ничего общего с действительностью.
    Это глубокое заблуждение. У нас в стране не много работ, посвященных мифологии,
    поэтому, разъясняя, что такое миф, мы можем привести только слова Горького о
    том, что мифология «в общем, является отражением явлений природы, борьбы с
    природой и отражением социальной жизни в широких художественных обобщениях».
    Это высказывание объясняет происхождение мифов, а также то, что в их основе
    лежит реальная жизнь, а отнюдь не вымыслы, возникшие в головах людей.
    О
    теснейшей связи мифов с реальной жизнью Горький далее говорит: «Крайне трудно
    представить двуногое животное, которое тратило все свои силы на борьбу за
    жизнь, мыслящим отвлечённо от процессов труда, от вопросов рода и племени».
    Поэтому, когда мы изучаем источники возникновения мифов, вопрос о специфическом
    содержании, заключённом в каждом из мифов древности, и другие подобные вопросы
    нельзя отрывать от реальной жизни людей того времени, их труда и борьбы и
    опираться лишь на пустые домыслы.
    Позволю
    себе остановиться на истоках мифов. История развития общества говорит нам, что
    первобытные люди вступают в историю «ещё как полу животные, ещё дикие,
    беспомощные перед силами природы, не осознавшие ещё своих собственных сил;
    поэтому они были бедны, как животные, и не намного выше их по своей
    производительности».
    Таким
    образом, хотя при первобытном строе отсутствовала эксплуатация человека
    человеком, первобытные люди сами были рабами природы. Задавленные нуждой и
    трудностями борьбы за существование, в те далекие времена они ещё не отделяли
    себя от окружающей природы. В течение длительного периода времени первобытные
    люди ни о самих себе, ни об окружающей их природе не имели каких-либо связных
    представлений. Постепенно у них появились весьма ограниченные, наивные
    представления о себе и окружающем их мире.
    И
    лишь в процессе социально-культурного роста людей, когда, по выражению
    Горького, «руки учат голову, затем поумневшая голова учит руки, а умные руки
    снова уже сильнее способствуют развитию мозга», первобытные люди в своем
    воображении начали наполнять окружающий мир сверхъестественными существами,
    добрыми духами и дьявольскими силами.
    Разнообразные
    явления природы, например ветер, дождь, гром, молния, и др., вызывали у
    первобытных людей чувство глубокого изумления. Не будучи в состоянии объяснить
    эти явления, первобытные люди считали их одушевлёнными силами – духами; причём
    не только солнце, луну и т.п., но они одухотворяли и различные растения и
    животных, вплоть до мельчайших насекомых, например саранчу, и поклонялись им.
    Это так называемый анимизм. Из этих невежественных представлений возникли
    первобытные мифы и первобытная религия, которые в свою очередь, будучи
    созданными в сознании людей, умнеющих в процессе труда день ото дня,
    одновременно определённым образом отражали и низкий уровень производительных
    сил первобытного общества.
    Для
    первобытного общества характерно, с одной стороны, отсутствие эксплуатации
    человека человеком, а с другой – низкий уровень производительных сил.
    Первобытные люди, угнетаемые трудностями борьбы с природой за своё
    существование и стремясь победить эти трудности, часто слагали энергичные и
    воодушевляющие песни, воспевающие труд и героев труда. Все эти герои, своей
    трудовой доблестью облегчавшие жизнь людей, пользовались наибольшим почитанием.
    Они были духами и в то же время людьми, о которых как раз говорил Горький,
    называя их мастерами своего дела, учителями людей и их товарищами по труду. Из
    мифа мы узнаём о многих знаменитых героях, которые научили людей пахать,
    изобрели земледельческие орудия, повозку и лодку, лук, стрелы и другое оружие
    для защиты от врага; придумали музыку и танцы, музыкальные инструменты и т.д.
    Все эти изобретения и открытия, о которых рассказывается в преданиях, лишний
    раз свидетельствуют об уме и трудолюбии наших далеких предков.
    С
    разложением первобытного общества и появлением частной собственности возникает
    деление на классы и эксплуатация человека человеком. С этого времени
    человечество вступает в новый продолжительный период своего существования –
    эпоху классового антагонизма. Уже в очень давние времена люди мечтали о
    возможности летать по воздуху – так появилась сказка о «ковре-самолёте»; мечтая
    быстро передвигаться по суше, люди создали сказку о «сапогах-скороходах».
    Истории, с одной стороны, созданные примитивной, непосредственной фантазией, а
    с другой – содержащие глубокий социальный смысл.
    В
    мифах непосредственно отражался мир человеческих отношений. Поэтому мифы по
    своей сущности можно рассматривать как сказания о людях. Они возникли как
    надстройка над определённым общественным базисом и являются произведениями
    искусства, выражающими идеологию определённого общества.
    Почему
    же они так похожи?
    В
    основе любого мифа лежит история о каком-либо боге, сыне бога, герое или же о
    герое, который является человеком и в то же время сыном бога или , в конце
    концов, о животных наделённых неприсущими им качествами. В связи с тесной
    связью мифов с реальностью, в большинстве мифов различных стран наблюдается
    аналогичность. Так почему же мифы разных народов так похожи? Давайте
    проанализируем ситуацию и посмотрим, почему же так вышло.
    Нам
    известно несколько древних цивилизаций мирового значения: китайская, индийская,
    греческая и египетская. Каждая из них имела богатую мифологию, причём наиболее
    полно сохранились мифы греков и индийцев. К большому сожалению, китайские мифы
    в значительной степени утрачены, и от них сохранились лишь разрозненные
    осколки, которые, будучи рассеяны в сочинениях древних авторов, не представляют
    какой-либо системы и не могут соперничать с мифологией древней Греции.
    Например,
    египетская мифология ближе всего подходит к греческой. Греки, покорив Египет,
    стали интересоваться его историей и культурой и изучать его верования; они
    придали и египетским мифам свою окраску и отождествили многих египетских богов
    с олимпийскими богами.
    «На
    вершине божественного египетского пантеона, – говорит Мариэтт, известный
    французский египтолог, – восседает бог единый, бессмертный, несотворенный,
    невидимый и скрытый для обыкновенных смертных в глубине его сущности. Он –
    творец, неба и земли, он сотворил все, что существует, и ничто не сотворено без
    него. Это бог, существующий исключительно для посвященных в таинство
    святилища». Новейшие открытия египтологии подтвердили эти предположения. Но вне
    святилища  бог принимает тысячу образов,
    самых разнообразных, потому что его собственные атрибуты, воплощенные, являются
    для непосвященной  толпы  видимыми богами, которых искусство
    воспроизводит и как бы размножает в бесчисленных образах, разнообразных до
    бесконечности. Все разнообразные формы, которые египетские боги принимают в
    изображениях художников, могут быть объяснены различными условиями страны и
    верований. Религия египетская была собранием различных культов, которые
    подвергались в продолжение многих веков многочисленным изменениям. Народы  всевозможных рас сошлись в долине Нила, и
    каждый внес в религиозные  верования отпечаток
    своего общего характера и ума, философского или суеверного.
    Восток
    был и есть страна мечтателей и великих основателей      религиозных систем. Африка же есть страна
    фетишизма и чистого идолопоклонства. Обитатели Центральной Африки, так
    называемая черная  раса, всегда
    поклонялись хищным зверям своих пустынь. Там человек чувствовал себя
    несравненно ниже этих зверей, потому что они о6ладали в  более высокой степени силой, проворством и
    ловкостью, поэтому все божества этих рас что-нибудь да заимствуют у животных.
    Впрочем,
    греки, всегда склонные искать в своих собственных мифах объяснение чужих Богов,
    несколько иначе объясняют верования египтян и образы их богов. Вот каковы их
    воззрения. Во время страшной, ожесточенной борьбы олимпийских богов с великанами
    многие боги, спасаясь от преследований своих противников, принуждены были
    бежать в Египет, приняв, для того чтобы их не узнали враги, образ или форму
    животных. А египтяне приняли за действительный их вид те заимствованные ими
    формы, под которыми они их увидали впервые.
    Когда
    греки захотели посредством искусства изобразить египетских богов, то они их
    совершено преобразили, отняв у них их животный характер, который казался грекам
    чем-то постыдным для богов. Итак, над этими бесчисленными божествами различных
    форм находится один высший бог, которому поклоняются под различными именами
    сообразно с местностью. Этот бог, которого все священные мифы называют “единым
    действительно живущим существом”, породил всех низших богов. И этот бог, не
    имеющий ни конца, ни начала, воплощает в себе и мужские образы, и женский,
    играющий роль матери, которая остается
    вечной  девственницей, потому что
    сын у нее зарождается сам собой. Египетская мифология не представляет
    правильной определенной системы, обнимающей в своих мифах землю и небо.
    Историзация
    мифов, заключавшаяся в стремлении очеловечить действия всех мифических
    персонажей, была главной задачей. Стремясь привести мифические предания в
    соответствие с догмами своего учения, историки и летописцы немало потрудились
    для того, чтобы превратить духов в людей, а для самих мифов и легенд найти
    рациональное объяснение. Именно поэтому мифы так схожи.

    Аналогия в мифологии.

    Изучение
    древнейших закрепленных в памятниках письменности религиозных текстов дало
    обширный сравнительный материал для объяснения сходства мифов, верований и
    культов у народов в разных частях света. Была показана связь религиозного
    сознания с развитием языка и общим культурным развитием древнего мира
    (например, связь иудаизма с культурным миром Древнего Востока, зарождающегося
    христианства – с восточно-эллинистическим синкретизмом).

    Рис. 1
    Предполагаемое изображение Макоши.
    Русская вышивка. Север Руси. Начало XIX в.
    Аналогию
    мифов можно проследить в совершенно неожиданных местах. Например, рисунки из
    мифов Древних Славян, богини земли Макошь, и рисунки Египетской мифологии, бог
    солнца Ра, очень схожи. Хоть здесь и прослеживается только графическая
    аналогия, уже можно заметить, что люди на разных концах света имеют схожие представления.
    Давно
    замечено сходство мифов Евразии. Все они утверждают одно и то же, потому что
    мифы, легенды, сказания и Священные Писания – это жреческие учебники, в которых
    изложено единое Учение о явлениях.
    В
    древнегреческих мифах творение мира описано так же, как в книге “Бытие”.
    Сначала в мире царил Хаос, и явлений мира еще не существовало: “Земля же была
    безвидна и пуста, и тьма над бездною…” Затем появился жестокий ритм – ход
    времени – жестокий Хронос, который порождал и пожирал своих детей. Так изображалось,
    что картины-кадры событий мира порождаются ритмом времени и “пожираются” им –
    исчезают с каждым тактом бытия.
    Учение
    о ритме, о двойственности существования мира отражалось также мифом о
    близнецах-братьях. Один из близнецов-братьев бессмертный, а другой – смертный.
    Смертный брат-близнец оживает в каждый такт события: “Бог являет свой лик …”.
    Отсюда происходят мистерии смерти и воскрешения божеств: Осириса-Ра в Египте,
    Адониса в Финикии, Аттиса и Диониса в Греции и т.д.
    Индо-арийские
    священные книги объясняют такт бытие-событие на тех же образах воскрешения
    Бога. В “Бхагавадгите” Кришна говорит:
    Когда
    завершается ночь времени, все вещи возвращаются к моей природе;
    при
    первом же проблеске зари нового дня я снова являюсь миру света.
    В
    индо-арийской “Ригведе”, которую создали “семь высоких мудрецов”, такт со-бытия
    назван “Ри”, а такт бытия назван “Та” – “живая, текущая вода”. Поэтому ритм
    существования мира там назван “РиТа”. Ход времени обеспечивает танцор Шива.
    Шива говорит в “Бхагавадгите”:
    если
    бы я не участвовал в движении, эти миры прекратили бы свое существование.
    “Танец
    Шивы” – это танец жизни – ритм, создающий мир, ритм существования мира.
    В
    буддизме также утверждается ритм бытие-событие. Будда говорил: “Все вещи
    возникают и исчезают”.
    Индо-арийские
    “законы МаНу” (“МаНу” – это мены, перемены) описывают ритм мира как перемену
    дня и ночи, где в такт со-бытия “замерзшие воды принимают причудливые формы”.
    Индо-арийским
    “законам МаНу” соответствуют даосские “Великие Перемены”, которые отражены
    “Символом Великого Передела” – “Тай-ЦиТу”. Великие Перемены тактов бытия и
    со-бытия описаны так:
    Янь,
    достигнув пика своего развития, отступает перед лицом инь;
    инь,
    достигнув пика своего развития, отступает перед лицом янь.
    Капли-бусинки
    нитей взаимодействия “воды живой”, которые в современной физике называют
    квантами энергии, в древнем Китае называли ци и полагали, что мир состоит из
    частичек ци, которые то двигаются – в такт бытия, то замирают – в такт
    со-бытия. В даосизме остановка квантов ци в такты событий и появление “тверди”
    – событийных картин мира описывается так:
    Когда
    ци конденсируется, оно становится видимым, в результате чего появляются
    очертания. Рассеиваясь, ци перестает быть видимым, и очертания исчезают.
    В
    даосизме такт бытия назван “Тай” (“Та”), а ход времени символизируется даосским
    “Танцем Воина” и называется соответственно “Тай-Ци”:
    То,
    что позволяет явиться то мраку, то свету, есть ДАО.
    Дао
    – это ход времени, Хронос, ход “Великих Перемен”. Нетрудно заметить
    соответствие между индуистским “Танцем Шивы” и даосским “Танцем Воина”.

    Триединая Богиня Судьбы

    А
    вот довольно интересный случай, аналоги данного мифа встречается среди народов
    разных концов света. И они не просто похожи, они очень похожи!
    Еще
    в древние времена власть Великой Богини над временем выражалась в
    представлениях о ней, как о богине судьбы. В наиболее древней западной
    цивилизации, греческой, мы впервые встречаемся с этой богиней. Позднее схожие
    мифы появятся у других народов, в том числе у древних германских племен. У греков
    судьба управлялась тремя сестрами, богинями судьбы, или, иначе, мойрами. У
    германских народов также были три сестры, распределяющие людскую судьбу и
    именуемые норнами. Эти мифы слишком сходны, чтобы считать это простым
    совпадением. Пожалуй, единственная разница состоит в именах трех сестер. Греки
    называли их Клото, Лахезис и Атропос (“дающая жребий”, “прядущая”,
    “неотвратимая”, все они — дочери богини Ананке). Германцы называли их Урд,
    Верданди и Скулд (или иногда Вирд, Вертенда и Скулд).
    Сходство
    мифов проявляется буквально во всем. Мойры ассоциировались с потоками, ручьями
    и фонтанами. В свою очередь, норны появились из источника Урд, того самого
    источника жизни, из которого черпает силу великое дерево ясень Иггдрасиль.
    В
    обоих мифах три сестры прядут нить жизни и обрезают ее, завершая тем самым
    пребывание данного человека на земле. В греческой мифологии самая юная из трех
    сестер, Клото, держит веретено и сучит нить. Лахезис (средняя сестра) отмеряет
    длину нити, а Атропос обрезает ее. В германском предании младшая из сестер,
    Скулд, обрезает нить, в то время как Урд (старшая) готовит пряжу, а Верданди
    (средняя сестра) сучит ее. Волшебные сказания говорят, что многие женские
    занятия, такие как ткачество, вязание и вышивание, пользовались особым покровительством
    трех сестер. Мойры управляли троичными таинствами: рождением, жизнью и смертью;
    прошлым, настоящим и будущим; началом, серединой и концом. Сестры имеют также
    непосредственное отношение к лунным таинствам и к трем лунным фазам: растущей
    Луне, полной Луне и Луне на ущербе.

    Конец дней.

    Не
    трудно заметить что почти во всех религиях можно найти мифы про конец света,
    апокалипсис или Армагеддон.

    Список литературы

    1.
    «Мифы древнего Китая.» , 1965 – c.11-32
    2.
    «Мифы в искусстве старом и новом» ,  1993
    3.
    «Египет Рамсесов», 2000 год
    4.
    Статья А. Склярова

  5. Centrigda Ответить

    На это есть несколько причин. Попробую отразить некоторые из них.
    Расселение человека. Есть несколько разных теорий о том, сколько раз и каким образом человек расселялся по планете. Но у всех теорий есть общее: всегда есть то место, откуда расселение пошло. В этом месте (начальной точке расселения) появляется определённый мотив мифа, народ с этого места переселяется в разные стороны, образуя новые культуры, но мотив мифа остаётся прежний (пусть имена и некоторые второстепенные события изменяются).
    Крупные события. Например, если мимо земли пролетела комета, то у многих народов на разных уголках планеты может возникнуть миф о драконе, о фениксе или о чем-то подобном. Известно, что у многих народов, живших близ Средиземного моря, есть миф о потопе. При том, что его нет у большинства народов Африки и Северной Европы. Благодаря находкам на дне Средиземного моря, был сделан вывод, что оно разливалось, и этот разлив был быстрым и стремительным. Он затопил много поселений, поэтому у тех народов, что жили во время разлива близ этого моря и появился миф о потопе.
    Человеческое мышление. Почти все религии, даже самые допотопные, пытаются объяснить неизвестные человеку вопросы: откуда взялся мир и что будет после смерти. Человеку тяжело жить в непонимании, поэтому он ищет ответ на этот вопрос. Поэтому во всех уголках Земли независимо возникли мифологические объяснения сотворения мира, сотворения человека и жизни после смерти.
    автор вопроса выбрал этот ответ лучшим

  6. Sirarana Ответить

    В науках филологического цикла и, в частности, в фольклористике принято считать, что есть три способа объяснить сходства между устно бытующими текстами. Первый — генетический: наличие у сходных явлений общего предка. Обычно его применяют к традициям, родственным в языковом отношении: скажем, когда говорят об индоевропейской мифологии, имеют в виду общие черты, которые находят в мифологиях индийской, иранской, греческой, германской, славянской и так далее.
    Второй способ — через заимствования, культурные диффузии, взаимообмен устными текстами в условиях культурного и лингвистического двуязычия. Когда сказитель одинаково хорошо знает, например, бурятский и русский языки, он спокойно рассказывает бурятские сказки по-русски, а русские — по-бурятски, в результате чего произведения из одной традиции переносятся в другую. Иногда возникают районы с устойчивым дву- или многоязычием, в которых разные традиции сплавляются воедино, как это происходит на Балканах или на Северном Кавказе. Так, при всех сложностях межэтнических отношений в этом регионе, нартский эпос (сказания о богатырях далекого эпического прошлого) в равной мере принадлежит устным традициям разных северокавказских народов.
    Третий способ — типологический. Говоря о типологии, мы обычно имеем в виду одно из двух: либо близкие, одинаковые сюжеты или мотивы сложились благодаря одинаковым обстоятельствам, либо причин для объяснения сходств столь много, что учесть их в полном объеме практически невозможно и типология просто оказывается такой корзинкой, в которую сметаются все совпадения, необъяснимые через общего предка или заимствования.
    У фольклористов нет общеустановленного способа определять, какое из этих трех объяснений работает в том или ином конкретном случае. Самое сложное — когда все три фактора действуют одновременно: похожие тексты обнаруживаются у близкородственных народов, которые к тому же контактируют между собой и живут примерно в одинаковых условиях, то есть имеет место как генетическая и типологическая общность, так и культурный взаимообмен. Подобный характер имеют, например, некоторые русско-украинско-белорусские фольклорные параллели.

    Четвертый способ

    После работ Юрия Березкина, который изучает распределение фольклорных сюжетов и мотивов на карте мира, чтобы установить маршруты и хронологию первичного расселения людей по земле, к этим трем вариантам объяснения сходства текстов следует добавить четвертый: некоторые схождения являются результатом этих миграционных процессов, фольклорно-мифологическими следами пребывания древних популяций в тех или иных местах. Это может работать и наоборот: не сходство мифов объяснять через информацию о древних миграциях, а обосновывать маршруты перемещений людей с помощью информации о похожих текстах.
    Чтобы установить заимствование или родство, обычно нужны нетривиальные признаки — своего рода «меченые атомы» традиции: имена, названия, уникальные детали и тому подобное.

    Существуют ли мифы, общие для всего мира?

    Вопрос о типологии фольклора тесно связан с проблемой культурных универсалий. Есть ли универсалии в фольклоре? Главный аргумент антиуниверсалистов: не существует ни одного мифа, который был бы представлен у всех народов. Этот аргумент следует признать совершенно справедливым, но только если оставить в неприкосновенности исходные понятия — «миф» и «универсальность», а также исключить из рассмотрения элементы, очень распространенные, но слишком общие и в некотором смысле тривиальные (типа мужской природы неба и женской природы земли — эти представления встречаются практически во всем мире).
    Универсалисты и антиуниверсалисты, вступая в спор, на самом деле спорят о разных сущностях. Если первые скорее говорят о предельно элементарных или предельно обобщенных схемах (поэтому часто апеллируют к юнговским архетипам), то вторые обращаются к самим мифологическим сюжетам и мотивам, достаточно конкретным (даже жанрово обусловленным) и больше связанным с этнорегиональной и этнокультурной спецификой. Иными словами, чем элементарней повествовательный элемент, тем больше шансов обнаружить взаимонезависимые сходства.

    Почему типология возможна

    Универсальность, по-видимому, надо искать не столько на уровне фольклорного мотива, сколько в его более широких логико-семантических обобщениях (типа «персонаж, проглоченный неким существом, живой и невредимый выходит из его утробы») или, напротив, в его элементарных семантических составляющих, таких как некоторые простейшие образы космо- и антропогонических мифов: недоделанный мир (мир в эмбриональной форме, безлюдный мир), первообъекты (гора, водоем, дерево), недоделанный человек (человек-заготовка, его эмбриональная форма — яйцо, комок, щепка и так далее).
    Универсальность в фольклоре не значит, что тот или иной мотив/сюжет будет представлен во всех мировых культурах. Скорее, этот мотив/сюжет окажется так распространен, что мы не будем удивляться, если найдем в другой традиции его аналог (разумеется, при учете их семантических контекстов).
    Впрочем, я не стал бы отмахиваться и от предположений, что существуют некие простейшие единицы смысла, к которым человеческая мысль периодически возвращается на протяжении своей интеллектуальной истории. По этой концепции существует некое конечное множество общечеловеческих понятий, а значит, возможно «установление окончательного набора универсальных атомов смысла («алфавита человеческих мыслей», словами лингвиста Анны Вежбицкой).

    Как работает типология: текстопорождающие модели

    У монголов есть миф о том, как к овдовевшей женщине через дымник юрты является некий светло-русый человек, поглаживает ей чрево, и свет его проникает в ее чрево. Женщина оказывается беременна и рожает мальчика, предка Чингисхана. Эта история зафиксирована в одном из старейших монгольских текстов (XIII век), потом она неоднократно, вплоть до XVII века, повторяется в тюркских источниках. В позднейшей записи существом, спустившимся к женщине и зачавшим с ней ребенка, оказывается ее умерший муж.
    Есть одесская песенка 1920-х годов про «всеми уважаемого» старьевщика Хаима, чья «супруга молодая деток приносила каждый год»:
    То приносит двойню,
    То приносит тройню,
    То приносит сразу целый взвод.
    Часто в дружеской беседе
    Говорят ему соседи:
    «Хаим, ты лавочку закрой!»
    Голодом снедаем,
    Помер бедный Хаим,
    И пришлось его похоронить.
    Жена его Рая,
    Супруга молодая,
    Деток продолжала приносить.
    Смотрит народ на это чудо:
    «Дети появляются откуда?
    Видно, Хаим с того света
    Продолжает дело это.
    Хаим, ты лавочку закрой!»
    Если отбросить жанровую специфику, бытовой антураж, ироническую интонацию и оставить чистый сюжет, мы увидим, что перед нами та же самая история: мертвый муж приходит к своей жене, и от этой связи родятся дети.
    Это еще не все. Анализируя житие Иды Булонской, матери Готфрида Бульонского, первого защитника Гроба Господня, и Бодуэна, короля Иерусалима, французский историк Жорж Дюби отмечает в тексте некоторые показательные моменты. Еще в подростковом возрасте у этой дамы было видение: когда она спала, солнце, спустившееся с небес, мгновение пребывало в ее лоне. Овдовев, она ушла в монастырь, но деторождение ее продолжалось, только «в духовном смысле»: ее богатство пошло на то, чтобы «рождать» новых сыновей, «во Христе монахов». «После смерти ее смертного мужа она прослыла соединившейся с бессмертным супругом жизнью в целомудрии и не желая нового замужества». Таким образом, агиографическая риторика автора жития непредумышленно рисует тот же самый, уже знакомый нам сюжет.
    Можно было бы предположить, что у всех трех историй есть общий мифологический источник, который дал всходы и в Одессе, и во Франции,
    и в Центральной Азии. Однако стоит напомнить, что в генеалогии «золотого рода» Чингисхана светящийся небесный любовник оказывается покойным мужем праматери-вдовы только на самом позднем этапе сюжетного развития, в тюркской редакции легенды XVII века, а следовательно, это важнейшее звено рассказа не имеет отношения к его истоку. Кроме того, в жизнеописании Иды Булонской данный сюжет возникает исключительно благодаря сочетанию метафор религиозной риторики («соединиться с бессмертным супругом», «монахи как дети» и проч.), то есть синтетически, за счет семантических притяжений — если, конечно, не считать мотива Данаи (свет, нисходящий в женское лоно), общего с древнемонгольским преданием. Иными словами, эти три случая никак не могут быть разными реализациями некоего первичного мифа. Здесь мы имеем дело со сложением по общей модели одинаковых сюжетов из совершенно разного материала. В какой-то момент запускается процесс логико-семиотических преобразований, превращающих монгольское небесное божество в дух покойного мужа, а бытовой анекдот о гулящей вдовушке — в шутливую песенку о Хаиме, продолжающем с того света навещать свою жену, и так далее. Тут — царство типологии, а не исторической преемственности и не культурного обмена.

    Как работает типология: элементарные единицы

    Если модели текстуализации располагаются уровнем выше, чем конкретные сюжеты, то уровнем ниже находятся элементарные семантические единицы (назовем их семами). У каждой из них есть валентности, которые определяют перспективы порождения сюжетов через присоединение следующих сем. Например, сема «Всемирный потоп» — это еще не сюжет, но у нее есть валентность, позволяющая присоединить сему «всеобщая гибель», которая, в свою очередь, присоединяет сему «спасение немногих», и уже выстраивается сюжетный сценарий: «Всемирный потоп — всеобщая гибель — спасение немногих». В известном смысле сема «потоп» как бы «знает» не только ближайшую сему («всеобщая гибель»), но и перспективы последующих присоединений («спасение немногих» и т. д.) — таким образом, высвечивается целая семантическая цепочка, которая, по-видимому, и составляет базу текстопорождающей модели. Собственно, именно это (набор логико-семантических моделей, с одной стороны, и словарь сем с их валентностями, с другой) следует, с моей точки зрения, сделать объектом типологических исследований, которые таким образом могут обрести более строгую формальную методологию.
    Фото: Микеланджело Буонарроти. Всемирный потоп. Деталь росписи Сикстинской капеллы. 1508–1509 годы. © Wikimedia Commons
    Читать далее.
    Автор: Кирилл Головастиков
    Источник: arzamas.academy

  7. HOZA Ответить

    С идеей цикличности, т.е. вечно возникающего Мира, связано представление о регулярных вселенских катастрофах, которые в мифах представляются как наказание, насылаемое Богом на людей. Можно вспомнить, например, встречающийся во многих мифологиях мотив потопа. Его универсальный составной элемент – спасение, которое Бог дарует очень небольшому количеству “праведных” людей. Подобная схема обнаруживается, в частности, в шумерском мифе о Зиусудре (Зиусудра – букв. “нашедший жизнь долгих дней”), в аккадской версии – в мифе об Ут-напишти (Ут-напишти – букв. “нашел дыхание”), в древнегреческом мифе о Девкалионе, в библейском рассказе о Ное и т.д.
    Согласно мифам американских индейцев науа, история Вселенной прошла через определенные циклы или периоды, сменяющие друг друга. Каждый из этих циклов имел правителем то или иное божество и заканчивался мировой катастрофой: пожаром, потопом, землетрясением и др.
    К универсальным мотивам следует отнести мотив утраченного рая, в котором невинное человечество пребывало в Начале Времен и, откуда оно было изгнано за свои грехи. В качестве примера можно упомянуть ветхозаветное описание райского сада Эдем. Аналогичную картину рисуют мифы и легенды многих народов. Так, Йоойо, мифическая страна западноафриканского народа фульбе, согласно легендам, представляет собой страну счастья и изобилия, где, не ведая болезней и смерти, жили люди в глубокой древности и откуда они были изгнаны разгневанным Богом, недовольным их поведением.
    Универсальный характер имеет идея Мирового Порядка, или Божественного Закона, в соответствии с которым строятся Мир и бытие человека. Так, ведийское понятие рита передает “принцип упорядоченности”, первооснову Мира и действующих в нем законов. Благодаря рите Солнце перемещается по эклиптике, меняются времена года, рассвет рассеивает ночную тьму. Рита определяется так же, как “Путь Солнца”; само Солнце иногда называется “лицом риты”. Противоположным термином выступает анрита – Хаос, Тьма.
    К важным концептам, имеющим универсальный характер, следует отнести представление о дуальности как одном из основополагающих принципов Мироздания. В мифологическом материале принцип дуальности характеризуется многочисленными манифестациями. В системе космогонических идей дуальность связывается с первыми актами творения (возникновения) Мира, в результате которых, согласно мифам, происходит период от единственности, единства Абсолютного Начала (Бога) к двойственности, принципу парности.
    Совершенно очевидно, что догоны абсолютно не уникальны в своем видении Мира. Стоит вспомнить, прежде всего, известную оппозицию двух принципов в древнекитайской философии – инь и ян. Отношение этих двух противоположных начал являлось основой древнекитайского мировоззрения: весь процесс становления Мира рассматривался китайцами как результат взаимодействия этих двух начал, а не их противоборства, как иногда утверждается в литературе.
    Аналогичные представления отмечаются практически у всех народов: у шумеров и древних индийцев, у ацтеков и древних славян.
    Универсалией, объединяющей разные мифологии, является представление о божественном происхождении человека, а также всех культурных благ, которые он получил в свое распоряжение, в том числе языка, письменности, социальных институтов, обрядов и т.д. Первые люди, согласно мифам, совсем не похожи на современных людей. Они не имеют пола или они андрогины. Характерно, что во многих аборигенных культурах существует представление о том, что смысл обряда инициации состоит в “закреплении” пола ребенка, поскольку он рождается двуполым. Первые люди бессмертны; мифы описывают, как постепенно человек становится смертным. Так, согласно мифологии африканского народа догонов, первопредки были андрогинами и обладали способностью оплодотворять самих себя. Догоны были уверены, что древние люди не умирали, а превращались в змей и затем в духов.
    Универсальным было также представление о том, что первые люди понимали язык животных и вещей. Этот мотив нашел широкое отражение в фольклоре. В сказках часто повествуется о говорящих животных, деревьях, ручьях, облаках и т.п. Универсальный характер имеет представление о первых Божественных династиях.
    Так, согласно древнеегипетским преданиям, “царям человеческим предшествовал якобы баснословный род богов, полубогов и теней, имена которых благоговейно занесены вместе с годами их царствования, от 300 до 3000 лет и более для каждого”.
    Диодор Сицилийский, древнегреческий историк I в. до н.э., приводит отголосок этого предания, в котором говорится о Солнечной династии Древнего Египта: “Египетские жрецы, исчисляя время, истекшее от царства Солнца до похода Александра, полагают около 23 тысяч лет. Они говорят – это, очевидно, сказка – что из богов, царствовавших на земле, старейшие владели скипетром по 12 веков каждый, а потомки их – не менее чем по 300 лет… Египтяне также говорят, что кроме богов неба есть другие, которых они называют богами земными; они родились смертными, но приобрели бессмертие широтой своего ума и заслугами перед человеческим родом. Некоторые из них царствовали в Египте. Солнце было первым царем египтян, потом царствовал Сатурн и дал жизнь Осирису и Исиде, которые, взойдя на престол, бесчисленными благодеяниями усовершенствовали общественную жизнь”.
    Знаменитый шумерский “Царский список”, представляющий собой ретроспективный свод исторических событий, составленный значительно позже, перечисляет имена восьми полулегендарных властителей, правивших “до Потопа”. После Потопа, как сообщает “Царский список”, “была ниспослана царская власть”. Кстати, многие из имен “Царского списка”, которые в течение длительного времени
    Считались фантазией шумеров, как оказалось в результате последних открытий, являются именами реально существовавших личностей.
    К мифологическим универсалиям, бесспорно, следует отнести представление о сакральном характере числа. В литературе обычно говорится о числовых соотношениях, с помощью которых в космологии описывается возникновение и устройство Мира. Впрочем, смысл категории числа в Мифе гораздо шире, нежели предложенная трактовка числа как одного из способов (кодов) описания Мироустройства. В мифах, которые в этом отношении едины, числа рассматриваются как основополагающие принципы Мироздания и даже как некие силы, участвующие в актах Творения. Такое понимание числа систематизировано в учениях Пифагора и Плотина. Известно, что учение о числах Пифагора представляло собой синтез всех наук и искусств, а числа он воспринимал как основу этого синтеза.
    В результате изучения мифологического материала, выявляющего внушительное число сходных черт разных мифологий, складывается впечатление, что все они восходят к некоему общему источнику. Что это был за источник? Для древних людей было очевидным, что в Мифе заключено высшее, божественное знание, и это знание было единым для всех народов.

  10. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *