Г куликов как я влиял на севку повесть или рассказ?

20 ответов на вопрос “Г куликов как я влиял на севку повесть или рассказ?”

  1. Tojajind Ответить

    Я глянул на часы и охнул: половина одиннадцатого!
    — Опоздаем, надо бежать!
    — Погоди, а ребята знают, что… — Севка замялся, — что я… что я тоже с вами еду?
    — Нет, — сказал я и весело добавил: — Не знают, так узнают!
    — Только пойдём вместе, — попросил Севка. — Ладно?
    Я согласился.
    Севка быстро собрался и мы спустились во двор. Все были уже в сборе.
    Увидев рядом со мной Севку, ребята сперва пораскрыли рты, а на Серёжкином лице появилась ехидная улыбка. Я погрозил ему из-за Севкиной спины кулаком. И всё сошло гладко.
    Я — одна нога здесь, другая там — сбегал домой и, вернувшись, скомандовал:
    — Пошли!
    — Минутку! — остановил нас Федя. — Надо сразу покончить с одним делом.
    Федя подошёл к Севке и сказал:
    — Ты не обижайся… Только, сам понимаешь…
    Севка ничего не понял. И я тоже. И остальные.
    — Значок, — сказал Федя. — Капитанский значок отдай Косте.
    Севка побелел. «Сейчас все мои старания пойдут прахом», — подумал я и закричал:
    — Не надо!!!
    — Надо, — сказал Федя. — И он сам знает, не глупый же?
    Севка закусил губу и начал краснеть. Он краснел всё сильнее и сильнее и я начал беспокоиться, что его сейчас хватит кондрашка. Но понемногу Севкино лицо стало светлеть и сделалось наконец нормального цвета.
    — Ладно, — сказал Севка и полез рукой за пазуху.
    Отстегнул там значок и протянул мне.
    — Бери! — сказал Федя.
    Значок был гладкий и тёплый. Я хотел побыстрее сунуть его в карман.
    — Нацепляй! — сказал Федя.
    Я приколол значок. На груди моей засветились серебряные коньки и клюшка.
    — Теперь пошли? — спросил я.
    — Теперь пошли! — сказал Федя.
    Мы двинулись к троллейбусной остановке.
    Серёжка всё-таки не вытерпел. И громко, так, чтобы слышал Севка, сказал:
    — Как услышал про тренера, сразу прибежал!
    Федя легонько стукнул Серёжку по затылку. А я подумал: ничегошеньки-то Серёжка не понял. Разве из-за тренера вернулся к нам Севка.
    — Славный денёк! — сказал я.
    — Ага! — ответил Севка.
    Он шагал рядом со мной и лицо у него было такое, как у человека, который принял очень важное и очень трудное решение.

  2. паша техник Ответить

    В школу меня не пустила мама.
    — У ребёнка воспалительный процесс, — сказала она. — Застудит, будет хуже. Пусть посидит денёк-другой дома.
    Папа промолчал. Я тоже. Когда речь идёт о моём здоровье, спорить с мамой бесполезно.
    Но мне надо было идти на тренировку. Первую в своей жизни.
    Я дождался, когда мама уйдёт на работу и сказал бабушке, будто между прочим:
    — Я к товарищу. На полчасика.
    — Ишь ты, чего выдумал, — сказала бабушка. — Его в школу не пустили, а он по приятелям будет разгуливать!
    — Ладно, — сказал я, — а в библиотеку я имею право сходить?
    — Господи! Что за настырный ребёнок, — сказала бабушка. — Кто ж тебя такого на улицу отпустит? Я из ума ещё не выжила покуда. Ты на себя в зеркало погляди…
    Мне нечего было смотреть в зеркало. Я видел себя утром. Когда умывался. Прямо тип из витрины «не проходите мимо!»… И сколько я ни увивался вокруг бабушки, сколько ни ныл, на улицу она меня не отпустила. Я потерял всякую надежду вырваться из плена, когда бабушка принялась давать наставления насчёт обеда.
    — А разве ты уходишь? — спросил я.
    — Ухожу, — сказала бабушка, — до вечера ухожу.
    — Жаль, — сказал я и опустил вниз свой единственный зрячий глаз. — Очень жаль. Но ты не беспокойся. Поем и даже посуду вымою. Делать всё равно нечего. А потом, книжку почитаю. Замечательная книжка попалась. Про шпионов. За неё как сядешь — не оторвёшься. Целые сутки будешь читать и не надоест.
    Я лёг на диван и раскрыл книжку.
    С порога бабушка сказала:
    — Чтоб зря дверью не хлопал, я тебя снаружи на ключ запру.
    — Да ты что?! — подскочил я. — Вдруг… вдруг срочно нужно будет дверь открыть, а я на замке…
    — Какая же такая срочность может быть? — спросила бабушка.
    — Мало ли… — сказал я, лихорадочно соображая, что бы такое придумать. — Мало ли что может случиться… Например, пожар… Ну да, самый обыкновенный пожар. Так что ж, прикажешь гореть вместе с диваном и табуретками? Или прыгать без парашюта с пятого этажа?
    — Господи! — всплеснула руками бабушка. — И чего только мелет?
    Но я видел, видел собственным глазом: сейчас ключ останется по эту сторону двери и тогда… Мой глаз, наверно, меня и выдал. Бабушка покачала головой:
    — Хочешь старуху провести, бесстыдник. Оставлю ключ Ефросинье Кузьминичне. Надо будет, постучишь в стенку, — откроет.
    Хлопнула дверь, щёлкнул ключ и я остался, как узник в темнице: один и под замком.
    Первым делом я забросил под стол книжку. Мне не хотелось читать про глупых выдуманных шпионов.
    Мне хотелось на улицу. К Севке, к капитану, к моей команде. Но я понимал: сегодня это никак невозможно. И я принялся мечтать.
    Буду тренироваться. Каждый день. Каждый час. Каждую свободную минуту. Слава обо мне пройдёт по всем дворовым командам. Посмотреть на меня будут собираться толпы мальчишек с соседних улиц. Однажды возле хоккейной площадки остановится высокий человек с седеющими висками и весёлыми молодыми глазами. Он долго будет следить за игрой, а когда она кончится, выйдет на лёд и попросит у первого попавшегося мальчишки:
    — А ну-ка, дай на минутку клюшку!
    Мальчишка пожмёт плечами и отдаст клюшку человеку. А он кивнёт мне и скажет:
    — А ну-ка, вставай в ворота!
    Я тоже пожму плечами и встану в ворота. Человек сильным ударом пошлёт в ворота шайбу. Это будет очень трудно, но я её поймаю. Человек пошлёт ещё раз. Я поймаю опять. И так долго-долго. Потом человек вытрет со лба пот, улыбнётся и скажет:
    — Давай знакомиться. Я тренер сборной Советского Союза по хоккею. Во взрослую тебе рановато, по возрасту, конечно. А в молодёжную — приглашаю. Вполне официально.
    Все ребята, как один, пораскрывают рты, а я небрежно скажу:
    — Что ж, лично у меня возражений нет. Только я буду выступать за свою команду, — я кивну в сторону Севки, капитана и остальных.
    — А ты хороший товарищ! — похвалит тренер сборной. — Таким и должен быть настоящий спортсмен.
    Я так размечтался, что не сразу услышал, что меня зовут с улицы.
    Подбежал к окну — внизу вся команда надрывается в один голос:
    — Кос-тя! Кос-тя!
    Увидев меня, ребята замахали клюшками и закричали что-то вразнобой.
    — Не понимаю! — помотал я головой. — Ничего не понимаю.
    Капитан собрал всех ребят в кружок, взмахнул рукой и они хором закричали:
    — Вы-хо-ди! Вы-хо-ди!
    Я показал на забинтованную голову и заорал что было сил:
    — Не мо-гу! За-пер-ли! Зав-тра обя-за-тель-но!!!
    В стенку мне сердито постучали соседи. А снизу донеслось:
    — Вы-здо-ра-вли-вай! Мы те-бя ждём!!! Вы-здо-рав-ли-вай!!!
    Ребята ушли. Я спрыгнул с подоконника. Я не мог больше лежать на диване.
    Вместе со всеми мне только что кричал и махал клюшкой Эдик. Я был рад, что он выздоровел. Но где взять теперь коньки и клюшку?
    В передней лежали мои старые ботинки с коньками. Я достал коробку. Стряхнул пыль. Развязал бечёвку.
    Через полчаса я легонько цокал коньками, разгуливая по комнате. Я был мокрым, словно вылез из ванны и забыл вытереться, и на каждом шагу морщился от боли. Зато теперь я мог выйти на лёд на собственных коньках.
    Оставалась клюшка.
    Её я решил сделать сам.
    Папа очень любил по вечерам мастерить полочки, шкафчики и вообще всякие вещи для домашнего хозяйства. Я всегда удивлялся: и охота человеку, который строит настоящие большие машины, возиться с такой ерундой?
    Под раковиной в кухне у нас был настоящий склад. Чего там только не было: и разные пилы, и отвёртки, и напильники! Так что насчёт инструментов я не беспокоился. Вопрос, как делать клюшку, меня тоже особенно не волновал. Семилетний ребёнок знает, что такое клюшка: палка с загогулиной на конце. А вот из чего сделать клюшку, я не знал. На улице можно было бы найти подходящий материал. А в квартире?
    Нужно мне было совсем немного. Палку для ручки и кусок толстой фанеры для крючка.
    Я ходил по комнатам и думал: вот положение! Хуже, чем у Робинзона Крузо. Он на своём необитаемом острове дом построил. А я не могу клюшку сделать!
    Мне повезло. В передней возле вешалки из-под пальто выглядывала щётка.
    Об этой щётке мама с бабушкой спорили давно. «Выбросить её пора, — говорила мама, — и купить новую». — «Зачем же выбрасывать, — говорила бабушка, — щётка совсем хорошая. Она нас с тобой переживёт».
    Мне представлялся великолепный случай разрешить спор в мамину пользу. Я отпилю у щётки ручку и тогда, хочешь не хочешь, придётся покупать новую.
    Хуже было дело с крючком для клюшки.
    Три раза обошёл квартиру — ничего подходящего.
    Я сидел на кухне, горевал и продолжал шарить глазами по полу, стенам и даже потолку. И вдруг я увидел: за невысоким белым кухонным шкафчиком гвоздь. А на гвозде… И как я сразу не сообразил?!
    На гвозде висела доска, на которой мама разделывала тесто для пирогов. Доску делал папа. По правде сказать, там и делать было нечего. По краям листа толстой фанеры набил планочки — вот и вся работа.
    Но маме доска очень нравилась. И её у нас брали все соседи.
    Я подумал: если я оставлю маму совсем без доски, получится страшный тарарам. Но ведь мне вся доска и не нужна. Нужен совсем небольшой кусочек. Ровно на крюк для клюшки. А я, когда меня выпустят на улицу, найду подходящий лист фанеры и сделаю маме другую доску. Новенькую. Я не очень-то умел обращаться с инструментами. Но недаром говорят: кто хочет, тот добьётся. Первый крюк не получился совсем. Второй — получше. А за третий меня бы похвалил, наверно, сам Иван Тихонович, наш учитель по труду.
    Я отпилил у щётки ручку и прибил к ней гвоздями крюк. Намотал побольше синей изоляционной ленты и клюшка получилась хоть куда, совсем как настоящая. Погонял немножко по квартире банку из-под гуталина и стал убирать мусор. И тут только заметил: от маминой доски остался совсем маленький кусочек с ручкой, похожий на букву «T».
    Сначала я очень испугался. А потом подумал: из-за шкафа всё равно один только этот кусочек и выглядывал. Я повесил на гвоздь букву «Т» ногой вверх и отошёл на середину кухни. Так и есть! Будто никто и пальцем до доски не дотрагивался: висит себе и висит!
    Когда вернулась бабушка, я лежал на диване с большущей книгой в руках.
    Бабушка подозрительно посмотрела на меня, обошла всю квартиру, как видно, успокоилась и принялась готовить ужин. Потом пришли папа с мамой. Меня распирало от желания похвастаться клюшкой. Но я понимал: ничего хорошего из этого не получится и терпел. Только мне трудно было сидеть на одном месте, я бродил по квартире и всем мешал.
    На кухне бабушка возилась около газовой плиты и что-то бормотала себе под нос. У меня было расчудесное настроение и я спросил:
    — Опять с кастрюльками разговариваешь?
    — Чем зубоскалить, — сказала бабушка, — щётку бы лучше принёс! Ишь, тут мусор какой-то, опилки, что ли, не пойму…
    Я так и застыл с раскрытым ртом.
    — Ну, — сказала бабушка, — чего стоишь? Иль не слышал?
    Я не двигался с места, только глазами моргал. Бабушка покачала головой и, шаркая домашними туфлями, отправилась в переднюю.
    Мне всё было видно: как она подошла к углу, где из-под пальто и плащей выглядывала щётка; как стала по привычке шарить рукой, разыскивая палку, на которой была насажена сама щётка. Я даже слышал, как бабушка бормотала: «И куда ж ты запропастилась?!»
    А потом… Я никогда не думал, что взрослый человек может поднять такой крик из-за старой вылинявшей щётки. Просто, наверно, бабушка перепугалась от неожиданности. Прибежала мама, вышел папа, а бабушка держала в руках остатки щётки и причитала:
    — Батюшки, да что же это делается? Батюшки…
    Сначала бабушка и мама посмотрели на папу. Папа пожал плечами. Тогда все трое повернулись ко мне.
    — Ты, может быть, объяснишь, — сердито сказала мама, — что это такое?
    — По-моему, щётка… — сказал я.
    — Я тебя спрашиваю совершенно серьёзно! — закричала мама.
    Я молчал и думал, хоть бы кто-нибудь пришёл, что ли? Хоть бы гости какие-нибудь…
    — Д-з-з… — зазвонил звонок.
    Я пулей бросился к двери. На лестничной площадке стояла Лялька. Я обрадовался. Сейчас она скажет, что её мама просит зайти мою маму послушать новую долгоиграющую пластинку или посмотреть новую кофточку…
    — Проходи, — сказал я. — Проходи, пожалуйста. Что ж ты стоишь?
    Лялька вошла и стала со всеми по очереди здороваться:
    — Здравствуйте, дядя Миша! Здравствуйте, тётя Вера!
    Когда очередь дошла до бабушки, Лялька увидела щётку с отпиленной ручкой и захлопала в ладоши:
    — Ой, какая хорошенькая! Вы её купили, да?
    — Нет, — сказала бабушка в сторону, — он сделал.
    — Ой, как мне нравится! — сказала Лялька.
    — А ты попроси, он и тебе такую сделает.
    — Правда? — спросила Лялька.
    — Конечно, — ответила за меня мама и я понял, что тучи над моей головой рассеиваются.
    Но я не знал, за чем пришла Лялька. Она поболтала ещё немножко и сказала:
    — Тётя Вера, у мамы завтра день рождения, мы пирог будем печь, с вареньем. Дайте нам, пожалуйста, вашу доску для теста.
    — Принеси, — сказала мама.
    И всё началось сначала. Только теперь это была не бабушка, а мама.
    — Ну, — сказала она, — чего стоишь, или не слышишь?
    Потом она, как бабушка, покачала головой и пошла на кухню. Я видел, как она опускает руку за шкаф… Когда мама с каменным лицом вынесла в переднюю букву «Т», даже папа удивлённо поднял брови и сказал:
    — Занятно…
    А мама наклонилась к Ляльке:
    — Скажи своей маме, что у нас нет больше доски для теста…
    — А где же она? — спросила Лялька.
    — А это надо узнать у Кости, — сказала мама. — Очевидно, он сделал из неё что-нибудь очень важное. Что именно, он нам сейчас расскажет. Ну?
    — Клюшку, — сказал я. — Хоккейную клюшку.
    — Вот видишь, так и передай своей маме, из доски для теста Костя сделал хоккейную клюшку. Сейчас мы внимательно осмотрим квартиру, не исключено, что нас ещё ждут сюрпризы…
    Лялька, вытаращив глаза, ушла.
    Мне здорово попало от мамы и бабушки. А папа молчал и я не мог понять: сердится он на меня или нет. А если сердится — сильно или не очень.
    Когда мама и бабушка немножко успокоились, мама сказала:
    — Какой смысл было делать клюшку, если ботинки с коньками тебе всё равно малы? А ведь ты прекрасно знаешь, новых в этом году мы тебе покупать не будем.
    — А зачем мне новые, — сказал я. — Мне очень даже хорошо годятся старые. Не веришь? Пожалуйста, могу показать.
    Я принёс из передней коробку, развязал бечёвку и открыл крышку. Я стиснул зубы и приготовился изо всех сил тянуть ботинок, но ничего этого делать не пришлось. Нога в ботинок проскочила совсем свободно. У меня на голове зашевелились волосы. Ещё бы: два часа назад я еле напялил ботинки. А сейчас… Не могли же они за это время вырасти?
    Мама сначала очень удивилась, а потом нахмурилась:
    — Опять какие-нибудь фокусы?
    — Честное слово… — начал я.
    Мама повернулась к папе:
    — Михаил, может быть, ты объяснишь, что происходит в этом доме?
    Папа отложил газету.
    — Это насчёт чего?
    — Я спрашиваю совершенно серьёзно! — сказала сердито мама и даже топнула ногой.
    — А! — сказал папа. — Коньки? Видишь ли, я купил их для будущей зимы. Но, коль скоро ботинки не очень велики, думается, Константин может покататься немного и сейчас. Но это в том, разумеется, случае, если ты не будешь возражать. Так ведь, Константин?
    — Конечно, — сказал я. — Только в этом случае.
    Мама молчала долго-долго. Потом покачала головой и засмеялась:
    — Ну и хитрющие вы у меня, мужчины!

  3. AndroMaster Ответить

    Все остались очень довольны встречей, игроки и зрители.
    Вечером за ужином мама сказала:
    — Надеюсь, теперь, когда каток построен, мы будем чаще, чем последние дни, видеть тебя дома?
    Мы все — бабушка, папа и я, точно по команде, повернули головы.
    Мама пожала плечами:
    — Что вы на меня вдруг уставились?
    — Странно, — сказал папа, — до сих пор тебя беспокоило, что Константин мало бывает на улице.
    — Да, — сказала мама, — но для всего существуют разумные границы…
    — Тебе кажется, что Константин их преступил?
    — Нет, но…
    — Мама, — сказал я, — положи, пожалуйста, если можно, ещё одну котлету. Проголодался что-то.
    Мама пристально поглядела на меня и погрозила пальцем.
    — Честное слово! — сказал я, — у меня последнее время прямо-таки волчий аппетит!
    — Тьфу, тьфу, не сглазить бы, — сказала бабушка, — и вправду, точно подменили ребёнка. Бывало, ковыряется, ковыряется в тарелке, а теперь под метёлку подбирает…
    — Ничего удивительного, — сказал я. — Здоровый образ жизни. Свежий воздух! Физические упражнения.
    — Всё это очень хорошо, — сказала мама, — а всё-таки…
    — Не понимаю тебя, Вера, — сказал папа. — Вечно у себя страхи и опасения…
    Папа хотел, как видно, сказать ещё что-то. Но мама показала глазами в мою сторону и он взялся за газету. А я понимал, что хотела сказать мама. Очень даже хорошо понимал.
    Моряки говорят, будто чайки заранее знают о приближении бури. У них для этого есть какое-то шестое или седьмое чувство. Наверно, такое чувство было и у моей мамы. В моей жизни уже давно было не всё благополучно, а надвигалась — я в этом скоро убедился — самая настоящая буря.
    По правде сказать, из-за хоккея и катка у меня уже давным-давно не хватало времени не только на книжки про шпионов…
    «Стоит ли волноваться, — думал я, — закончим с катком и тогда всё пойдёт как надо».
    Я ошибся.
    А тут ещё у нас появился новый капитан.
    Получилось так.
    Мы собрались на тренировку и ждали Лёшу. Он опаздывал.
    — Семеро одного не ждут, — ворчал Севка. — Будь он хоть сто раз капитаном. Дисциплина для всех одинаковая.
    Мы уже погоняли шайбу и собирались расходиться, когда прибежал капитан. Без коньков и клюшки. И сияет, как ясное солнышко.
    — Ребята, можете поздравить!
    — С чем это?
    — Нам квартиру дали. Трёхкомнатную. В новом доме. Лифт есть, мусоропровод, балкон и вода горячая и холодная.
    — Здорово! — сказал я. — Прими и прочее! — и пожал капитану руку.
    Вслед за мной Лёшу поздравили остальные.
    — Так, — сказал Федя, — значит, скоро переезжаете?
    — Завтра, — сказал Лёша. — Или послезавтра. Батя говорит: чего тянуть?
    — Так… — ещё раз сказал Федя. — Значит, в понедельник играем без тебя.
    Лёша помрачнел.
    — Почему без него? — сказал Эдик. — Приедет и будет играть. Чего тут особенного? Думаешь, игроки «Спартака» или «Динамо» в одном дворе живут?
    — Нет, — сказал Лёша. — Не выйдет. Один или два раза я могу сыграть. А потом? Через всю Москву не будешь каждый день ездить. Так что лучше сразу…
    Мы провожали капитана всей командой. Помогали таскать вещи. Федя даже ухватился вместе с взрослыми за буфет, но его прогнал Лёшин отец.
    А когда машину погрузили, около крыльца собрались чуть не все жильцы дома. Какие-то старушки в чёрных платках утирали слёзы.
    Лёшина мать со всеми по очереди целовалась и улыбалась, и плакала сразу.
    — Шутка сказать, всю жизнь здесь прожила и вот тебе…
    — Оставайтесь! — крикнул кто-то.
    — Нет уж, — сказала Лёшина мама, — это вы к нам переезжайте!
    — Обязательно переедем! — пообещал я за всех.
    Лёшин отец взъерошил мне волосы:
    — Молодцы, ребята! Спасибо за помощь. Мы бы без вас так быстро не управились.
    Лёша тоже попрощался со всеми по очереди. Потом достал из кармана что-то маленькое и блестящее и протянул Эдику:
    — Для будущего капитана. Когда выберете.
    Я заглянул в Лёшину ладонь. На ладони лежал его значок: серебряные коньки и клюшка.
    — Зачем?! — сказал я. — Не надо!
    — На память, — сказал Лёша. — Я себе ещё выточу.
    — Алексей! — крикнул Лёшин отец. — Тебя одного ждём.
    Лёша забрался в кузов грузовика. Машина отъехала. Лёша вместе с матерью и сестрёнкой сидел на диване и махал нам рукой. Мы махали ему.
    — Вот и всё, — сказал Севка, когда машина скрылась за углом. — Надо выбирать нового капитана.
    — Может, потом? — предложил Эдик. — Завтра.
    — Нет уж, — сказал Севка. — Забыл, что Лёша говорил: лучше сразу.
    Ясно было, куда клонит Севка.
    — А чего выбирать? — Серёжка Блохин сплюнул через зубы и попал себе на рукав. — Ты и будешь капитаном.
    — Я могу, — быстро согласился Севка. — Если остальные не возражают…
    Мы не возражали. Мы, конечно, знали, что у Севки есть недостатки. Но из нас он играл в хоккей лучше всех.
    Севка очень уж любил командовать и Федя сказал:
    — Только чтоб нос не задирал!
    — И не орал на поле, — продолжил Эдик.
    — И…
    Мы высказали свои пожелания новому капитану. Но Севка их не слышал. Он смотрел на кулак Эдика, в котором был Лёшин значок, ставший теперь капитанским значком нашей команды.
    — Ладно, — сказал Севка, когда мы кончили, — на всё согласен! — и протянул руку к Эдику: — Давай!
    Серебряные коньки и клюшка вспыхнули на Севкиной груди. Севка стал нашим капитаном.
    Глава девятая
    Мы не сразу привыкли к новому капитану.
    У него было семь пятниц на неделе. Он орал на нас так, словно был римским императором, а мы — его рабами.
    Если с Севкиной подачи кто-нибудь из нас мазал по воротам, он кричал на весь двор:
    — Не команда, а сплошные рахитики! С двух метров по воротам попасть не могут!
    Если же мазал сам Севка, виноватыми получались опять-таки мы.
    — Кто так подаёт?! Лопухи несчастные! — выходил он из себя.
    Когда только можно, Севка обязательно жульничал.
    Как-то раз мы играли с ребятами из пятнадцатого ЖЭКа.
    Я пропустил шайбу. Сам даже не знаю как. Шлёпнулся, а шайба уже в воротах. Лёжа на животе, я её и выкинул. А судье показалось, будто шайбу я взял, будто гола не было. Но многие ребята видели, что шайба побывала в сетке. Казалось бы, чего проще: гол есть гол. Так и надо было сказать судье. А Севка заспорил. Он бил себя кулаками в грудь и кричал:
    — Не было гола! Провалиться мне на месте, если вру!
    Я потянул Севку за свитер и тихонько сказал:
    — Был же гол…
    Севка зыркнул на меня злыми глазами и прошипел:
    — Пикни только!
    Гол нам не засчитали. Судья назначил спорный.
    В перерыве я сказал Севке:
    — Так ведь был гол… Может, ты плохо видел?
    — Ха! Слепой я, что ли? — сказал Севка. — Сам видел, что был.
    — Так чего же? — удивился я.
    — Ничего! Судья-то не видел!
    Мы сыграли вничью.
    После финального свистка судьи Севка подъехал ко мне:
    — Понял теперь? А то бы проиграли. Соображать надо!
    — Зря это ты, — сказал я.
    — А что зря? Что зря?! — вскипел Севка. — А ты видел, как ихний вратарь из сетки шайбу выкидывал? Нет? А я видел! Они могут жульничать, а мы нет?
    Никто из нас этой шайбы не видел. Но разве Севку переспоришь? Я махнул рукой.
    Раньше у меня было много всяких «надо». И ещё больше всяких «нельзя». Теперь и тех, и других здорово поубавилось.
    Насчёт уроков у нас с Севкой давно был разговор, ещё тогда, когда его ко мне только прикрепили. Севка поглядел, как я делаю домашние задания и спросил:
    — Неужели всё подряд учишь?
    — Конечно, — сказал я.
    — А если сегодня спросят, завтра всё равно учить будешь?
    — А как же?
    Севка засмеялся.
    — Чудак!
    Я сказал с достоинством:
    — Я учусь не для отметок. Для знаний. В наш век…
    — Ладно! — зевнул Севка. — Без тебя знаю. Сто раз слышал. Надоело.
    Теперь для меня всё это было давно прошедшим временем. На уроках я лавировал, как лихой лоцман в проливе, утыканном рифами. Время от времени меня допекали с Севкой.

  4. вежливая зеленца Ответить

    — Делай, как хочешь…
    — Итак, — торжественно возгласил Севка, — если выигрываю я, ты мне покупаешь одно мороженое, если выигрываешь ты, я тебе покупаю сто! Так?
    — Так, — согласился я. — Не тяни. Начинай своё единоборство, да пойдём дальше. Мне на эту птицу уже смотреть противно.
    — Внимание! — прокомандовал себе Севка. — На старт! Марш! — и поджал одну ногу.
    Я присел рядом на скамейку и стал ждать, когда птице за окном надоест стоять на одной ноге и Севка заработает своё мороженое.
    Однако время шло, а птица и не думала менять позы.
    — Ишь ты, — пробормотал Севка, — стоит и глазом не моргнёт. И не шелохнётся…
    А ещё через некоторое время Севка стал потихоньку кряхтеть. И не так, как первый раз, для виду, а по-настоящему. Не знаю, что было бы дальше и чем бы это всё кончилось, но тут к нам подошла женщина с совком и метлой в руках.
    — Не иначе, на космонавта готовится, — кивнула она в сторону Севки.
    — Нет, ответил я, — он просто… ну, для собственного удовольствия. А разве на космонавта так тренируются?
    — Всяко тренируются, — сказала женщина. — Тут один шустрый мальчишка даже на голове стоял. Привыкаю, говорит, видеть животный мир вверх ногами. Готовлюсь к состоянию невесомости.
    Я ещё хотел поговорить насчёт удивительной подготовки к космическим полётам, но меня перебил Севка. Он стоял, теперь скособочившись, красный, точно перезрелый помидор и тяжело дышал.
    — Скажите, тётенька, — не своим голосом прохрипел Севка, — а вон та птица за окном долго так стоять будет?
    — Года два, почитай, стоит, — сказала женщина. — А сколько ещё будет, кто ж знает?
    — Д-два года на одной н-ноге?!
    — Она и десять простоит, — сказала женщина. — Известно, чучело. Как сделают, так и стоит.
    — Ч-чучело?!
    Женщина ушла, а Севка всё глядел в окно, где за стеклом стояло удивительно, ну, просто на редкость хорошо сделанное чучело фламинго, длинношеей, голенастой птицы.
    — Теперь, как мне кажется, — сказал я Севке, — ты можешь встать на обе ноги.
    Севка мне не успел ответить. К нам подбежала Томка Новожилова и затараторила:
    — Разве можно так, мальчики? Вас все ждут. На тебя, Мымриков, я не удивляюсь. А ты, Горохов, мог бы подумать о товарищах. А то бегай по всему зоопарку и разыскивай, думаете, очень интересно?
    — Не интересно — не бегай, — мрачно сказал Севка. — Кто тебя просит?
    — Любовь Дмитриевна просит. Вот кто просит. А мне вы не нужны вот нисколечко….
    По дороге на новую территорию Севка ворчал:
    — Безобразие! Раз зоопарк — значит, живые должны быть. А то наставили на каждом шагу чучела, а посетители отдувайся…
    На всех неподвижных зверей и птиц Севка косился недоверчиво. Около верблюда он остановился. Верблюд был важный и на Севку даже не поглядел. Севка уцепился за решётку, дотянулся до верблюжьей морды и провёл пальцем по его большим, мокрым губам. Верблюд медленно задвигал губами.
    — Не нравится?
    Севка ещё раз провёл по губам. Верблюд задвигал губами чуточку быстрее. Севке это надоело и он спрыгнул. И тогда верблюд плюнул. В Севку он не попал. Севки уже перед ним не было. Весь заряд верблюжьей слюны попал в толстого дяденьку, который стоял рядом с такой же толстой тётей.
    Получился страшный скандал. Любовь Дмитриевна покраснела и стала извиняться за Севку. Дяденька сердился и ругался. Тётенька ужасно громко кричала. Можно было подумать, что дяденьку укусила, по меньшей мере, гремучая змея. А ведь в него всего на всего плюнул обыкновенный, довольно облезлый верблюд.
    Мы сразу ушли из зоопарка. Всю дорогу Любовь Дмитриевна молчала. И ни разу не посмотрела на Севку.
    А Игорь мне сказал:
    — Плохо работаешь, Горохов. Плохо выполняешь пионерское поручение. Я тебя специально предупреждал сегодня. И учти: твоя задача не только помочь Мымрикову в учёбе. Надо чтобы он человеком стал. Без фокусов. С ним мало уроки вместе готовить. Надо влиять на него в свободное время. А то болтается неизвестно где и с кем и вот результат.
    Ночью мне снилась какая-то галиматья: не то звери, не то птицы. А под конец приснился верблюд. Он вытянул шею и спросил:
    — Нуте-с, начинающий Песталоцци, как дела?
    И захохотал Севкиным голосом.
    Глава пятая
    Я решил поводить Севку по музеям. И начать с Исторического.
    Перед Севкиным приходом я положил на стол самую большую свою драгоценность: каменный топор. Настоящий топор древнего человека. Его подарили папе прошлым летом. Мы решили отдать его в музей. А пока он хранился у меня.
    Дух захватывало, когда я пробовал представить себе, кто и когда его делал. Люди ходили в звериных шкурах. Мамонты паслись на лужайках. И даже моря и океаны ещё не были на своих местах.
    При виде моего сокровища все мальчишки лишались дара речи. И даже те девчонки, у кого в голове одни фантики-бантики, над ним долго ахали и охали.
    Севка заметил топор не сразу. Потом покрутил, прикинул на ладони:
    — Тяжёлый! — и спросил: — Сам делал?
    Я рассказал всё: и про мамонтов, и про людей в звериных шкурах, и про моря и океаны.
    Севка равнодушно меня выслушал и сказал:
    — Разве это топор? Вот у нас топор — сам в дерево лезет. Тюкнешь по крыльцу — еле вытянешь.
    Мне вдруг захотелось стукнуть орудием древнего человека Севку по затылку. Сказать, что он олух и дичее самого дикого дикаря. Но я сдержался. И даже заставил себя покривить душой.
    — Пожалуй, ты прав, неважный. Вот в Историческом музее собраны топорики… Давай сходим.
    Севка постучал себя по лбу.
    — В уме? У меня каждый день ответственные хоккейные встречи, а я буду по музеям разгуливать?! Нет, видали такого?
    — Ну, как? — спросил меня перед уроками Игорь.
    — Никак, — сказал я. — Хотел вытащить в Исторический музей. Не получилось. Времени нет. Ответственные хоккейные встречи.
    — Плохо, — сказал Игорь.
    — Чего хорошего.
    — Ты меня не понял. Не то плохо, что Мымриков в хоккей играет. Хоккей — один из видов спорта. А спорт, как известно, полезное и нужное мероприятие. Плохо, что пасуешь перед первой же трудностью. Разве так можно? Где твоя инициатива? Выдумка? Раз Мымриков не хочет идти в музей, значит, ты должен пойти с ним на каток. Даже такая пословица есть: если гора не идёт… к этому… ну, как его?
    — Магомету…
    — Вот именно: если гора не идёт к Магомету, он идёт к горе. Кажется, достаточно ясно?
    — Конечно, — сказал я. — У Севки нет времени сходить в музей. А у меня оно есть, чтобы глазеть, как десять человек гоняют банку из-под гуталина. Так, по-твоему?
    — Не десять, а двенадцать. По шесть в каждой команде. Я изучал правила. Но главное не в этом…
    На другое утро я сидел во дворе дома напротив и ждал, когда начнётся Севкина ответственная встреча.
    Хоккеисты топтались на льду и о чём-то спорили. Крик стоял такой, точно они не поделили первенство мира. На меня никто не обращал внимания. Потом в мою сторону поглядел Севка. Он что-то сказал ребятам, и все до одного уставились на меня. Даже перестали кричать.
    — Эге-ге! — замахал руками Севка. — Горохов, иди.
    — Слушай, — сказал Севка, когда я, набрав в валенки снега, выбрался на лёд, — в хоккей играешь?
    Я за всю свою жизнь держал клюшку один раз. Летом на даче. Но на меня смотрели две команды. И я сказал:
    — Так, немного. Не очень хорошо.
    Севка подмигнул мне и засмеялся:
    — Хорошо играют мастера спорта. И то не всегда. Знакомься. Лёша, наш капитан.
    На груди у капитана светился маленький значок: коньки и клюшка.
    Заметив, что я смотрю на значок, Севка пояснил:
    — Серебряный. Лёша сам выточил.
    — Тут, понимаешь, — сказал капитан, — такое положение. Идут встречи дворовых команд. А у нас заболел игрок…
    — Хороша команда: ни одного запасного! — крикнул кто-то со стороны.
    — А они, — капитан кивнул туда, откуда крикнули, — не соглашаются, чтобы у нас была неполная команда. Говорят, проиграете, — будете сваливать на перевес в игроках. Теперь всё в порядке.

  5. RORYGYBU Ответить

    — Что-то, Горохов, не высокие успехи у твоего подшефного, — говорил кто-нибудь из учителей.
    Я вставал и пожимал плечами:
    — А что я могу сделать? Он отстал очень.
    — Конечно! — тут же вскакивал Севка. — Шуточки, четыре года человек лодырничал, а теперь всё сразу догонять приходится!
    Учитель улыбался:
    — Ну-ну, желаю успехов!
    Успехи у нас были. Особенно у меня.
    Я освоил все Севкины «приёмчики». Все соседние дворы я изучил за полтора месяца лучше, чем за все предыдущие двенадцать лет жизни. Я научился плевать сквозь зубы так, что все мальчишки зеленели от зависти.
    У меня, наверно, были бы ещё большие успехи. Но тут грянул гром. Нежданно-негаданно.
    Я очень любил географию. И когда учитель Леонид Михайлович вызвал меня к доске, он, как всегда, спросил у класса:
    — Ну как, ребята, может быть, не будем тратить зря время на Горохова? А? Поставим ему пятёрку и дело с концом? А вместо него спросим… — Леонид Михайлович начал изучать журнал.
    В классе поднялся гвалт:
    — Пусть тоже отвечает!
    — А вдруг он не выучил?!
    — Сомнительно, — покачал головой Леонид Михайлович. — Весьма сомнительно. Но, коль такова воля большинства, — Леонид Михайлович развёл руками, — ничего не поделаешь, Горохов, придётся тебя побеспокоить.
    Леонид Михайлович, понятно, шутил. Но всем нам это нравилось.
    Я вышел к доске и отчеканил урок, да ещё прибавил такое, чего нет в учебнике и что не рассказывал Леонид Михайлович.
    — Вот видите, — Леонид Михайлович снова развёл руками, — выходит, опять напрасно побеспокоили человека. Извини нас, пожалуйста, Горохов!
    На следующем уроке географии я сидел и думал о разных разностях, когда услышал свою фамилию. Я решил, что ослышался.
    Но Леонид Михайлович сказал:
    — Итак, Горохов, мы ждём.
    — Меня? — спросил я.
    — А разве у нас в классе есть второй Горохов? — спросил Леонид Михайлович.
    — А что я должен делать? — спросил я.
    — Выйти к доске и отвечать урок, — сказал Леонид Михайлович.
    Все засмеялись.
    Я вышел к доске и посмотрел в окошко. В голубом небе вилась стая белых голубей.
    — Ну-с, — сказал Леонид Михайлович, — прошу начинать. Расскажи нам о величине земного шара.
    Я не мог выдавить из себя ни одного слова. Если бы нам задали что-нибудь другое, я, может, и ответил. А тут надо было сказать несколько цифр. А я их не знал. Не может же человек знать всё на свете!
    — Тише, тише! — сказал Леонид Михайлович, потому что в классе стал подниматься шум.
    И тогда я брякнул:
    — А Земля не круглая!
    Сразу сделалось так тихо, что стал слышен голос Анны Ивановны из соседнего класса за стеной.
    — Занятно! — сказал Леонид Михайлович. — А какая же она, на твой взгляд? Плоская и похожа на тарелку?
    — Нет, — сказал я. — Зачем на тарелку? Она похожа на грушу…
    — Ах, так, — сказал Леонид Михайлович, — не на яблоко, огурец или картошку, а именно на грушу?
    — Да, — сказал я, — Именно на грушу…
    Ребята давились от смеха.
    — Тише, тише! — сказал Леонид. Михайлович. — Как это ни странно, Горохов по обыкновению прав. Некоторые учёные утверждают, что Земля не просто шар и не шар, сплюснутый с полюсов. Есть точка зрения, что Земля имеет гораздо более сложную форму, действительно напоминающую форму груши. Ну, Горохов, а по поводу заданного на сегодня ты имеешь что-нибудь нам сообщить?
    Я молча опустил голову.
    — Нет? Жаль! Какую отметку в таких случаях ставят, ты, очевидно, знаешь?
    Я продолжал молчать.
    — Учитывая твои прежние заслуги, мы сегодня твои познания оценивать не будем, а продолжим разговор на одном из ближайших уроков. Не возражаешь?
    — Не возражаю, — шёпотом проговорил я.
    — Значит, договорились. Можешь сесть на место.
    Весь урок я просидел, уткнувшись носом в парту.
    На переменке ко мне подошёл Игорь Булавин, председатель совета нашего отряда.
    — Ты, правда, не выучил?
    — Я? Не выучил? Откуда ты взял? — вытаращил глаза. — Просто в самый последний момент из головы выскочило. В классе форточка открыта. Сквозняк. Вот и выдуло.
    — Слушай, Горохов! — Игорь от возмущения даже заговорил басом. — Ты последнее время мне не нравишься.
    — Ты мне тоже, — сказал я. — И, между прочим, никогда не нравился.
    — Оч-чень хорошо, — сказал Игорь. — После каникул мы с тобой встретимся на заседании совета отряда!
    — Оч-чень приятно, — сказал я и вышел из класса.
    Но нам с Игорем пришлось встретиться на совете отряда гораздо раньше. Только ни он, ни я этого ещё не знали.
    Глава десятая
    В нашем классе произошло ЧП. Чрезвычайное происшествие.
    Несколько лет назад в нашей школе побывали гости с Цейлона, острова в Индийском океане. Наши ребята завалили их всякими подарками: самодельными полочками, шкатулочками и вышитыми салфетками. Гости дарили в ответ значки. Но нас было много, а гостей мало и значки у них скоро, кончились. И когда в пятом «Б» им преподнесли очень здорово сделанную модель Спасской башни Кремля, один из гостей, совсем седой смуглый человек, полез в карман пиджака, достал оттуда прозрачный пакетик и вытряхнул из пакетика зёрнышко. А переводчица объяснила, что господин такой-то, я забыл его имя, дарит в знак дружбы семечко лимона. Ребята тут же посадили семечко в горшок с землёй и дали цейлонскому гостю маленькую леечку, чтобы он первым полил землю.
    Когда пятый «Б» сделался шестым «Б», долго спорили, что сделать с лимоном. Многие предлагали, чтобы он путешествовал с бывшим пятым «Б» из класса в класс. Но, говорят Николай Степанович, директор школы, предложил, чтобы за лимоном ухаживал каждый пятый «Б» класс.
    Мы были третьим пятым «Б», которому досталось дерево дружбы, как в торжественных случаях назывался лимон. Мы очень гордились своей ролью и ухаживали за лимоном так, точно это была самая величайшая драгоценность на свете.
    И когда однажды мы сорвали урок рисования, Николай Степанович сердито сказал:
    — Очевидно, хотите его лишиться! — и кивнул на подоконник, где стоял лимон.
    Мы струсили. Мы знали, в позапрошлом году у пятого «Б» за срыв урока на целую неделю отняли дерево дружбы. Это была чёрная неделя для всего класса. На следующем уроке рисования стояла мёртвая тишина. Вот что такое было для нас лимонное деревце, стоявшее на подоконнике в классе.
    На последней перемене я подпирал стенку в коридоре, когда из класса донёсся грохот. Секунду спустя дверь класса приоткрылась и в образовавшейся щели показалась голова Севки. Севка огляделся по сторонам и проворно шмыгнул в толпу ребят. Я хотел было заглянуть в класс, но тут, точно из-под земли, выросла Томка Новожилова, она была дежурной, и затараторила:
    — Дадут звонок, вместе со всеми войдёшь. А то, если каждый будет на переменке входить в класс, никакого порядка не будет.
    Когда звонок действительно прозвенел и мы, напирая друг на друга, ввалились в класс, то увидели такое, от чего самые горластые потеряли дар речи. Весь пол от окна до учительского стола был засыпан землёй и глиняными черепками. У доски лежало растоптанное лимонное деревце.
    Мы завопили все. Тридцать пять человек сразу. В нас проснулись, наверно, какие-нибудь дикие предки, которые таким образом выражали своё горе. Потом девчонки побежали за новым горшком для лимона, а Игорь вскочил на учительский стол, чего с ним в жизни не бывало, и приказал:
    — Дежурные, ко мне!
    С круглыми, как у кукол, глазами к столу стали пробираться Томка Новожилова и Лялька Гребешкова.
    — Ну, — сказал Игорь, — мы слушаем…
    Томка и Лялька часто-часто заморгали глазами и начали всхлипывать.
    — Прекратить! — рявкнул Игорь.
    Томка и Лялька заревели в голос.
    Мы не заметили, как в класс вошла ботаничка, Любовь Дмитриевна.
    — Что здесь происходит?! — сердито крикнула она. — Булавин, что всё это значит?!
    Игорь спрыгнул со стола и показал на пол, испачканный землёй и черепками, и сломанное лимонное деревце.

  6. Voodoodal Ответить

    Из снега, который мы сгребали со льда, вокруг катка получилась высоченная насыпь. И как мы ни старались кидать снег подальше, насыпь потихоньку надвигалась на хоккейную площадку. Я подумал: хорошо бы эту насыпь потеснить. И принялся за дело. Лопата работала, как ковш экскаватора. Только снежная пыль летела. Иногда на лопату попадались посторонние предметы, то обломок клюшки, то сломанный детский совочек. Вдруг в снегу мелькнуло что-то чёрное. Я нагнулся и увидел галошу. Я её сразу узнал. Это была Севкина галоша. Севка потерял её, когда мы ещё только строили каток. Сколько мы тогда ни искали, так и не нашли. Севке была здоровая трёпка от матери. Теперь я держал в руках эту самую галошу.
    «Вот случай установить с Севкой контакт, — подумал я. — Лучше не придумаешь».
    Мне не очень-то хотелось видеть Севку. А если сказать по правде, не хотелось совсем. Но я понимал: когда-то надо делать первый шаг. Тот, который, как любят говорить взрослые, — самый трудный.
    В Севкиной квартире, должно быть, жили весело.
    На двери пять почтовых ящиков и штук десять кнопок с электрическим звонком. Под каждой кнопкой — бумажка с надписью, к кому сколько раз звонить. Я нашёл бумажку с Севкиной фамилией и нажал кнопку.
    Дверь открыл сам Севка.
    Я боялся, что, увидев меня, Севка попросту захлопнет дверь и тогда — пиши пропало. Но я зря беспокоился. Севка и не думал закрывать дверь. Мне показалось, он даже обрадовался моему приходу.
    — Здравствуй! — сказал я.
    — Привет! — ответил Севка.
    Мы стояли друг против друга и не знали, что делать дальше. Потом я вспомнил.
    — Вот! — и протянул галошу. — Разгребал снег, смотрю, что-то чёрное выглядывает.
    — Моя! — засмеялся Севка. — Факт! Только мне мамка другие купила.
    — Будет две пары, — сказал я.
    — Не будет, — сказал Севка. — Вторую галошу я выкинул. Зачем, думаю, она, если первая потерялась?!
    — А куда выкинул?
    — Во двор.
    — Тогда не беда. Стает снег и найдётся та галоша. Так что — держи!
    Севка взял галошу.
    — Долго будете в дверях торчать?! — закричал сердитый женский голос откуда-то из коридора. — Или сюда идите, или туда. Не лето на дворе!
    Я попросил:
    — У тебя напиться можно?
    — Заходи, — сказал Севка. — Вот наша дверь. Первая направо. Только вытри ноги. Натопчешь, мне влетит.
    Я старательно вытер ноги об половичок и толкнул дверь.
    Комната у Севки с матерью была небольшая. И никаких сервантов и торшеров, как у нас. Посередине стол, накрытый старенькой скатертью. Большая никелированная кровать с облупленными шишками. Клеёнчатый продавленный диван. Шкаф с зеркалом. Где только можно, салфетки и салфеточки. И везде очень чисто.
    — Пей! — Севка принёс стакан воды.
    Я пил долго, маленькими глотками. А когда выпил, отдал Севке стакан.
    — Спасибо.
    — Может, ещё хочешь? — спросил Севка.
    — Нет, — сказал я. — Больше не хочется.
    И мы опять стояли друг против друга и опять не знали, что делать. Тогда я сказал:
    — А с нами теперь будет заниматься тренер.
    У Севки загорелись глаза:
    — Настоящий?
    — Ага!
    И я рассказал про инженера с седыми висками, которого я сначала принял за тренера. Про самого тренера и про то, что сегодня мы должны к нему идти всей командой. Я рассказывал и думал: пригласить Севку или нет? Мне, понятно, очень хотелось пригласить его. Но я боялся — только заведу разговор, как пойдёт старая картина: Севка надуется, начнёт фыркать и опять всё полетит кувырком. И всё-таки я решил попробовать.
    — Так что в половине одиннадцатого приходи. Вместе поедем. Возьми майку, трусы и тапочки.
    Севка долго молчал, сопел, рассматривал пол у себя под ногами и потом тихо выговорил:
    — Ладно. Приду.
    — И не забудь дневник захватить.
    Севкины глаза сразу сделались колючими и злыми.
    — Это ещё зачем?
    — Юрий Иванович, тренер, велел! — поспешно объяснил я. — Не веришь? Честное пионерское!
    Севка опустил голову.
    — Если дневники потребовались, мне там делать нечего…
    — Что ты?! — быстро сказал я. — Ничего подобного. Подтянуться, конечно, придётся. Так ведь сейчас каникулы. Времени — хоть отбавляй. У Феди с Серёжкой тоже отметки не очень-то…
    — А ты мои видел? Нет? То-то! А насчёт подтянуться… — Севка опять уставился себе под ноги. — Не выйдет насчёт подтянуться…
    — Почему, чудак-человек?! — закричал я.
    — Отстал сильно…
    — Слушай, — я старался говорить бодро и уверенно, — неужели никогда не видел? Бегут спортсмены на большую дистанцию. На пять тысяч метров. Или на десять. Всё впереди. А один сзади. На него никто уж и внимания не обращает. А он поднажал у финиша и, глядишь, первым пришёл. Ну, не первым, так вторым или третьим.
    — Неудачный пример, — сказал Севка. — Тот нарочно у него тактика такая, силы бережёт. А я похож на другого бегуна. Все вышли на последнюю прямую перед финишем. А он на середине дистанции. Вот тут попробуй, догони!
    — Преувеличиваешь! — сказал я. — Честное слово, преувеличиваешь! Я тебя за две недели по всем предметам вытащу. А с тренером всегда можно договориться. Он поймёт.
    — Нет, — упрямо помотал головой. Севка. — Не пойду.
    — Хочешь, — сказал я, — устрою, тебе экзамен. И сам увидишь, что не так-то здорово ты отстал. Ну, хочешь?
    Севка молчал.
    — Скажи мне, например… — засунув руки в карманы, я принялся вышагивать по комнате. — Можно, между прочим, снять пальто? Жарко очень!
    — Снимай, — сказал Севка.
    Я разделся и повесил пальто и шапку на вешалку рядом с дверью.
    — Так вот, расскажи, например, про воздух и его состав.
    Я старался задать вопрос полегче, на который бы Севка мог ответить.
    Севка покрутил головой, точно хотел разглядеть, чего в этом самом воздухе содержится, и пожал плечами:
    — А я почём знаю?
    — Знаешь! — сказал я. — Просто ты забыл. Ну, вспомни, какой составной частью воздуха мы дышим?
    Севка молчал.
    — Ну, ещё тяжёлым больным в подушках дают…
    — Этот самый… как его… кислород? — не очень уверенно сказал Севка.
    — Конечно! — обрадовался я. — А ты ещё говорил, не знаешь! Ну, а ещё?
    Но дальше дело не пошло. Про азот и углекислый газ Севка словно и не слышал. А мы это совсем недавно проходили по ботанике.
    Я погонял Севку по другим предметам. И у меня волосы встали дыбом. Я бы никогда не подумал, что человек может так отстать от всего класса.
    — Ну, — сказал Севка, — убедился?
    Теперь пришла моя очередь рассматривать пол под ногами. Можно было, конечно, успокоить Севку. Сказать, ничего мол, особенного, плёвое дело, догнать класс. Но я не хотел больше врать. Не хотел делать никаких обходных манёвров. Я ими был сыт по горло.
    — В общем, отстал ты здорово, — сказал я. — Но догнать, конечно, можно. В каникулы, если часа по два каждый день заниматься, уже здорово подтянешься. Хочешь, вдвоём будем, хочешь, Борис и Эдик помогут.
    — Лучше уж, — пробормотал Севка, — вдвоём…
    Это была победа. Но по радио не пели фанфары и не гремели парадные марши. И даже я сам не пустился в пляс, и не завопил от радости. Я понимал: мне придётся ещё не раз хлебнуть лиха…

  7. 0SuNnY GiRl0 Ответить

    — Что ж я совсем дурак, по-твоему?!
    — Вот видишь.
    — О-го-го! — Севка подкинул портфель. — Оказывается, и среди отличников есть ничего ребята. Вот никогда не думал!
    — Так договорились? — переспросил я для верности.
    — Ага! — крикнул на ходу Севка. — Обязательно приду!
    Я и вправду не собирался обманывать Севку. У меня был другой план. Я решил поймать Севку, как ловят мышей. На приманку.
    Главное — пусть только придёт ко мне.
    А потом сам будет делать уроки. Как миленький!
    Глава вторая
    Приглашая Севку, я совсем забыл про своих домашних. Даже не забыл. Просто не подумал, какое впечатление произведёт на них Севка.
    Дело в том, что я был, как любят выражаться взрослые, единственным ребёнком в семье. Многие, может, не знают, что это такое. Пожалуйста! Могу рассказать.
    Собрался, например, человек погулять. Оделся. Можно идти? Ничего подобного.
    — Котик, надень галоши!
    И хотя все мальчишки, во дворе бегают без галош, спорить бесполезно.
    Надеваешь галоши и берёшься за ручку двери, чтобы поскорее улизнуть. Не тут-то было.
    — Котик, опусти уши!
    Острить насчёт того, что ты не лошадь и ушами двигать не можешь — смысла нет. До родителей такие остроты не доходят.
    Развязываешь тесёмки на шапке — и опять к двери.
    — Котик, неужели ты хочешь идти без шарфа?!
    И это таким голосом, словно ты в середине зимы собрался маршировать по улице в одних трусиках.
    — Господи, ну кто так завязывает шарф? Дай я тебе помогу!
    А когда, наконец, вырвешься из дома, тебя догоняет бабушка и кричит на весь двор:
    — Котик, разве так можно? Ты забыл носовой платок!
    Ребята вокруг покатываются со смеху — спектакль! А ты готов провалиться сквозь землю или превратиться в какую-нибудь там невидимую молекулу.
    И так во всём.
    Родителям кажется, что у тебя очень плохой аппетит. Что ты вот-вот заболеешь какой-нибудь опасной болезнью. А стоит задержаться на улице вечером дольше положенных тебе половины десятого — в доме паника. Все уверены — с тобой что-то стряслось.
    Но больше всего родители боятся, чтобы ты не попал в плохую компанию. Это для них страшнее всякой свинки и скарлатины. И каждого твоего нового товарища они разглядывают и расспрашивают так, будто он может оказаться взломщиком несгораемых касс, а может, кем-нибудь и похуже.
    Севку нечего было рассматривать и расспрашивать. Что он за птица, было видно сразу. Невооружённым глазом. Незнакомые девчонки обходили его за три километра.
    Словом, я решил: показывать моим домашним Севку нельзя. По крайней мере, первое время. Пока не скажется на нём моё благотворное влияние.
    С папой и мамой было просто. Они уходили на работу. Хуже было с бабушкой. Она отлучалась из дома только в магазины. Да и то не каждый день.
    Утром, когда родители ушли, я спросил бабушку:
    — Ба, а ты сегодня никуда не пойдёшь?
    — Вроде бы нет, — сказала бабушка.
    Я походил по комнате и решил, была не была, действовать напрямик.
    — А ты не можешь пойти погулять или, например, к знакомым? Ко мне должен будет прийти товарищ…
    — Час от часу не легче! — бабушка всплеснула руками. — Что ж это за товарищ, что ты старуху из дому выпроваживаешь?
    — В общем… Он не очень хорошо учится и меня попросили ему помочь.
    — Я-то при чём? — удивилась бабушка.
    У меня, понятно, не было желания объяснять, кто такой этот мой товарищ и как я собираюсь ему помочь.
    — Он, понимаешь, ну… очень стеснительный… Увидит тебя — и ничего у него не получится.
    — Ишь ты. Видать, тихий, скромный мальчик. Болел долго или как?
    — Да, — сказал я, — здоровье у него неважное.
    — Коли так, схожу навещу Полину Дмитриевну. Давно обещала. Только приберу посуду.
    Из кухни долго доносился плеск воды, звон стаканов, позвякивание кастрюлек и сковородок.
    Я сидел, как на иголках. Даже уроки не мог готовить. Боялся: вот-вот придёт Севка. В передней зашуршало праздничное бабушкино платье. Я обрадовался. Рано. Бабушка вернулась в комнату и принялась давать длинные наставления: что я должен и чего не должен делать без неё, где лежит завтрак и всё такое прочее.
    Я переминался с ноги на ногу, поглядывал на часы и говорил:
    — Да, бабушка.
    — Нет, бабушка.
    — Хорошо, бабушка.
    Наконец бабушка ушла.
    — Уф! — вздохнул я с облегчением и сел за уроки.
    Я очень старался. Выводил буквы и цифры так, точно их сейчас будет смотреть не Севка Мымриков — первый шалопай и последний ученик в нашем классе, а какой-нибудь очень важный и серьёзный человек.
    К одиннадцати часам у меня всё было готово. Я аккуратно разложил на столе учебники и тетрадки и стал ждать Севку.
    Севка не шёл.
    Я решил почитать. Скоротать время. У меня лежала замечательная книжка. Про человека-невидимку.
    Ничего не получилось. Глаза бегали по строчкам, а в голове сидел Севка. Расставил шахматы и принялся решать задачку из последней «Пионерской правды». Куда там!
    Я совсем потерял терпение, когда в передней раздался длинный звонок. Я вдохнул воздух, точно собирался нырнуть в ледяную воду и рванулся к двери.
    На пороге стоял высокий парень с чемоданчиком в руках.
    — Слесарь Мосгаза, — сказал он и прошёл на кухню.
    У меня, видно, было на редкость глупое выражение лица. Возясь с плитой, парень то и дело на меня поглядывал. А когда кончил, спросил:
    — Расписаться можешь?
    Мне стало смешно.
    — Попробую, — сказал я, скорчил зверскую рожу и, высунув язык, вывел в тетрадке слесаря немыслимую загогулину.
    Парень посмотрел на подпись, потом на меня, потом опять на подпись и покрутил головой:
    — Однако!
    Звонок звонил ещё два раза. Почтальон принёс заказное письмо для папы. И толстая тётя спросила, здесь ли живёт доктор Коновалов.
    Четвёртый звонок я узнал сразу. Коротенький. Не то жалобный, не то ехидный. Так мог звонить один человек на свете. Соседская девчонка Лялька. И то, только тогда, когда ей нужны были краски, цветные карандаши, угольник или ещё что-нибудь.
    Я Ляльку терпеть не мог. Но мой папа дружил с Лялькиным папой, а моя мама — с Лялькиной мамой. И мне было строго-настрого приказано: быть с Лялькой вежливым.
    Я был зол на Севку. На себя. На весь мир. Более неподходящего момента Лялька выбрать не могла.
    Я засунул руки в карманы, — свирепо сдвинул брови и пошёл открывать дверь.
    Открыл и не поверил глазам. Передо мной стоял Севка. Собственной персоной. Но в каком виде! Пальто застёгнуто на все пуговицы. Шапка сидит ровно и аккуратно. Севка посмотрел на меня, серьёзно и даже строго спросил:
    — Можно?
    — Конечно! — сказал я.
    Севка вытер ноги об резиновый половичок и протянул мне твёрдую, холодную с улицы ладошку.
    — Здравствуй, Горохов. Не ожидал так рано? У меня, как в аптеке: сказано — сделано.
    — Да ты проходи! — засуетился я. — Раздевайся!
    Минуту назад я готов был разорвать Севку на мелкие клочья. А сейчас от радости — всё-таки пришёл! — мне хотелось пуститься в пляс.
    — Предки дома? — понизив голос, спросил Севка.
    — Кто?
    — Ну, родители?
    — Нет, — сказал я. — Ни души. Папа с мамой на работе. Бабушка — в гостях.
    — Чего же сразу не сказал?! Я-то стараюсь: «Здравствуйте», «Пожалуйста»…
    Севка кинул пальто на стул, шапку на тумбочку перед зеркалом и отбил звонкую чечётку, подпевая себе:
    — Тара-там-там… Тара-там-там…
    Потом Севка огляделся.
    — А у вас ничего. Отдельная квартира?
    — Отдельная, — сказал я.
    — Нам тоже скоро дадут. А эта дверь куда?
    — В столовую.
    — А эта?
    — В кухню.
    — А эта? Ага. Понятно. А нам куда?
    — Сюда, — показал я и толкнул дверь.
    — Книг-то сколько! — удивился Севка.
    — Здесь по вечерам папа работает. А днём я занимаюсь.
    — Красота!
    Севка попрыгал в кресле перед письменным столом.
    — Факт, тут одни пятёрки будешь получать…

  8. Alogos Ответить

    У порога, привалившись к стене, стоял Севка. Он подождал, пока вышла бабушка и прошипел:
    — Хорош гусь! Его ждут, а он в кроватке прохлаждается!
    — К-кто ждёт? — запнувшись, выговорил я.
    — Он ещё спрашивает?! — фыркнул Севка.
    — А чего им надо?
    — Тебя им надо, — сказал сердито Cевка. — Пошли!
    «Может, пропали ботинки с коньками и клюшка, которые я вчера оставил на скамейке? — мелькнула у меня мысль. — Или со мной хотят… ну, как бы это сказать… в общем: “поговорить”…»
    Можно было бы, конечно, не пойти. Сказать, что занят. Буду готовить уроки. Или ещё что-нибудь в этом роде. Только какой смысл? Всё равно из дома выходить надо.
    Я взялся за пальто и всё-таки спросил Севку:
    — А зачем я им?
    — Слушай, — сказал Севка. — Это когда-нибудь кончится? Тебя две команды ждут. И судья. Играть кто за тебя будет? Пушкин?
    Я заторопился. И от этого никак не мог попасть в рукав пальто. А мысли побежали совсем в другом направлении. Значит, не так уж плохо я играл? Значит…
    Мне очень хотелось услышать это от Севки. И я спросил:
    — Не могли другого найти?
    Севка мрачно вздохнул:
    — После вчерашнего ни один человек в команду не идёт. Пусть, говорят, он играет. Сам. А мы посмотрим…
    — Так… — сказал я.
    — А ты думал как? Идём скорее!
    — Ладно, — я застегнул пальто. — Доставлю удовольствие. Отчего не повеселить людей, если им хочется?
    Меня встретили свистом. Я старался не смотреть по сторонам. Надел ботинки с коньками. Взял клюшку. И выехал на лёд.
    Возле меня, подняв фонтанчики ледяных брызг, резко затормозил капитан. Он положил мне руку на плечо и сказал:
    — Слышь, парень. Не трусь. Мы в защите будем играть. А на них, — он мотнул головой в сторону зрителей, — не обращай внимания. Плюнь с высокой колокольни, понял?
    Я встал в воротах. Если бы рядом со мной оказался проницательный человек, склонный выражаться торжественно, он бы, наверное, сказал.
    — На лице вратаря были написаны железное мужество и непреклонная решимость.
    Впрочем, не ручаюсь. Возможно, на моём лице было написано что-нибудь совсем другое…
    C защитой у нашей команды сразу же не получилось. Едва прозвучал свисток судьи, шайбой завладел мальчишка в клетчатом свитере и стремительно повёл её к моим воротам.
    Он замахнулся клюшкой для последнего удара, когда я, крепко стиснув зубы, кинулся ему под ноги. Передо мной ножами сверкнули коньки. Мелькнула обмотанная синей лентой клюшка. И в глазах вспыхнул яркий белый свет, словно у самого моего носа щёлкнули фотовспышкой.
    Я встал не сразу. Кружилась голова. Болела подбитая скула. Ноги не очень-то слушались. А когда встал, огляделся. Зрителей было много. Они улюлюкали, свистели, топали ногами. Я ничего не понимал. Шайба была у меня в руках. Я даже поглядел в ворота. Нет, там всё в порядке — пусто. Я потряс шайбой над головой для убедительности. Зрители не успокоились. Рёв теперь стоял, как на стадионе в Лужниках, когда встречаются столичные футболисты «Динамо» и «Спартака».
    Налетел наш капитан и со всего маху шлёпнул по шее. Я чуть не растянулся и закричал:
    — Ты чего?!
    — Молодец, Костя! Какую шайбу взял! Из тебя мировой вратарь получится. Видал, что зрители делают?!
    Тут только я понял. Все зрители — и те, что сидели на скамейках, а теперь с них повскакали, и те, что стояли возле снегового барьера, и те, что вскарабкались на заборы и даже сарай, — все они приветствовали меня…
    Дальше пошло, как во сне. Я кидался в ноги всем подряд. Крутил клюшкой так, что от меня шарахались свои и чужие. Даже чуть не забил шайбу в ворота противника. Каждый мой бросок зрители встречали криками и овациями.
    Поле мы покинули победителями. Впереди шли мы с капитаном. Клюшка лежала у меня на плече. На клюшке болтались коньки с ботинками.
    Капитан повёл нас за сараи. Там он пугнул мальчишек, увязавшихся следом. Мы остались одни. Расселись на дрова и капитан спросил у меня:
    — Хочешь в нашу команду?
    Я помолчал для солидности, словно раздумывал и ответил:
    — Можно.
    Капитан засмеялся:
    — Не больно важничай. Тебе за храбрость хлопали. Тренироваться надо, понял?
    — Раз надо, значит, надо, — сказал я.
    — А то знаешь, что ты выделывал на поле? Цирк, да и только!
    Ребята погалдели немного, вспоминая всякие там передачи, удары и комбинации. Посмеялись над моими прыжками. Но мне совсем не было обидно. Наоборот. Я вдруг почувствовал себя своим человеком в команде.
    Честно признаться, я всегда немножко завидовал таким ребятам, как капитан и остальные. И вот теперь, я сидел вместе со всеми после очередной хоккейной встречи. Ответственной! Севка сам сказал. И болтал о всякой всячине. И всё было так, словно я сидел не в первый раз, а в десятый, двадцатый, может, тысячный…
    — Ко-тик! Ко-тик! — донёсся из-за угла бабушкин голос.
    — Посидеть не дадут! — сказал я недовольным голосом, спрыгнул с бревна, на котором сидел и попрощался со всеми по очереди.
    — До завтра! — крикнул мне вдогонку капитан.
    — Ага! — крикнул я и помахал рукой, как машут теперь в кинофильмах: чуть-чуть ладошкой из стороны в сторону.
    Дома я за пять минут разделался с завтраком. Аппетит у меня был волчий. Я бы съел и ещё что-нибудь. Но бабушка ушла в магазин. А самому возиться не хотелось.
    Надо было садиться за уроки. Но у меня было какое-то неусидчивое настроение. И я принялся ходить по квартире и петь песни.
    Наш классный поэт Лёвка Наумов острил, что мне на ухо наступило какое-то крупное животное. «Не медведь. Нет, — говорил он и оценивающе меня разглядывал. — Тут скорее пахнет бегемотом. А возможно и слоном».
    Но я очень любил петь. Так, для себя, конечно. А поскольку с музыкальным слухом у меня и, правда, дело обстояло неважно, я пел тогда, когда оставался один. Песни я пел разные. Смотря, какое было настроение.
    Сегодня я пел самые весёлые.
    Мне очень хотелось поговорить о сегодняшнем хоккейном матче. И я в перерыве между песнями думал: хоть бы пришёл Севка. Но Севка появится когда? За пятнадцать минут перед тем, как надо идти в школу.

  9. Bolar Ответить

    — Ты не унывай, — сказал Игорь. — В один день Мымрикова не перевоспитал бы сам Макаренко Антон Семёнович. Я тут думал, как тебе помочь. И, кажется, кое-что надумал. Сейчас что получается? Мымриков ляпнет какую-нибудь глупость — и весь класс хохочет. А Мымриков доволен — герой! Надо, чтобы в классе никто не смеялся его дурацким шуткам. Я уже почти всех предупредил.
    — Не выйдет, — сказал я. — Перед ним Томка Новожилова сидит. Ей палец покажи — полчаса заливаться будет. И другие не выдержат. Севку не знаешь?
    — Печально, Горохов, что ты не веришь в товарищей, — сказал Игорь.
    — Почему не верю? Верю. Только они не египетские мумии и не каменные бабы из музея, эти самые мои товарищи.
    — Нет, — сказал Игорь, — ты, как всегда, недооцениваешь коллектив.
    — Это ты недооцениваешь Севку, — сказал я.
    — Посмотрим! — сказал Игорь.
    — Посмотрим! — сказал я.
    На первом уроке Севка сидел, как мышь. Тише воды, ниже травы. Первым уроком была арифметика, а у Анны Ивановны особенно не разойдёшься.
    Зато на ботанике Севка решил поразвлечься вовсю. Сначала он корчил рожи. Но, как видно, беседы Игоря всё-таки не пропали зря. Никто на Севку и внимания не обратил. Тогда Севка стал делать вид, что ловит муху. Это был его коронный номер. Надо прямо сказать, получалось здорово.
    — 3-з-з-з-з-з… — потихоньку жужжал Севка и делал вид, будто это не он жужжит, а вокруг него летает муха и будто эту муху он хочет поймать. Севка косил глаза в разные стороны, физиономия при этом у него была уморительная. Иногда Севка быстрым движением хватал рукой воздух и муха его принималась жужжать печально и тонко.
    Любовь Дмитриевна сперва на Севку не обращала внимания, а потом вдруг сердито стукнула ладонью по столу:
    — Когда это кончится, Мымриков!
    Севкина муха сразу пропала. Всё было хорошо. Но тут Вовка Краснопёров не знаю, что с ним случилось — громко, на весь класс брякнул:
    — Проглотил!
    Наверно, в этом ничего особенно смешного не было. Но все так долго терпели, чтобы не рассмеяться, когда Севка изображал муху, что теперь повалились от хохота. Даже Любовь Дмитриевна покачала головой и улыбнулась.
    На перемене я сказал Игорю:
    — Ну, кто был прав насчёт Севки?
    — Это всё из-за Краснопёрова, — сказал Игорь. — Сейчас я с ним серьёзно побеседую.
    Я видел, как Игорь прижал Вовку к стенке и долго что-то бубнил. А Вовка оправдывался:
    — Я нечаянно! Честное пионерское, сам не знаю, как вырвалось.
    И всё-таки Севке приходилось туго.
    — Слушай… — подошёл он к Тольке Овчинникову.
    Толька равнодушно оглядел Севку с головы до ног, зевнул и, не сказав ни единого слова, вразвалочку двинулся по коридору.
    Девчонки, мимо которых прошёл Севка, отвернулись и кто-то из них сказал:
    — Бывают же такие подлые люди…
    На немецком Лариса Васильевна вызвала Севку читать параграф про зиму. Обычно Севке подсказывали и он с грехом пополам вытягивал на тройку. А тут в классе сделалась такая тишина, которая бывает только, когда на уроке присутствует директор.
    Севка беспомощно побарахтался в незнакомых словах и замолчал.
    — Плохо, Мымриков! — сказала Лариса Васильевна. — Никуда не годится! Ставлю тебе «два». До конца четверти осталось совсем немного дней. Не знаю, о чём ты думаешь…
    Севка всегда умел легко переносить неприятности.
    Он и сейчас, когда Лариса Васильевна отвернулась, скорчил такую смешную рожу, что оглянувшаяся Томка Новожилова не выдержала и фыркнула. Но мне показалось, что на этот раз Севке было не так-то уж весело.
    Нам было тоже не очень весело, когда мы вышли первый раз на хоккейное поле без нашего капитана.
    Встреча закончилась со счётом 12:3 в пользу наших противников.
    Я приуныл. А Федя хлопнул меня по спине и пропел:
    — Капитан, капитан, улыбнитесь!
    И прибавил:
    — Надо понимать, кому проиграли. Они же в розыгрыше первенства дворовых команд участвуют. Погоди, будет и на нашей улице праздник!
    Скоро наши дела, и правда, пошли на лад. Я даже удивился. Мы вдруг стали выигрывать у таких команд, у которых с роду не выигрывали.
    — Во, что значит настоящий капитан! — говорил Федя.
    А я не делал ничего особенного. Просто старался быть справедливым. Не орал на ребят и не строил из себя самого лучшего игрока и самого главного командира..
    Начались зимние каникулы и Севку я почти не видел. Он болтался где-то по соседним дворам.
    В последний день занятий Игорь отозвал меня в сторону и сказал:
    — Попробуй во время каникул установить контакт с Мымриковым. Если не получится, не волнуйся, пожалуйста, и не дёргайся. Начнётся третья четверть, возьмёмся за него общими силами.
    — Ладно, — сказал я. — Только заранее ничего не обещаю. Ты Севку знаешь.
    Как-то договариваться к нам насчёт встречи пришёл Витька Лузгин, капитан той самой команды, с которой я играл первый раз. Он загадочно посмеивался и делал какие-то туманные намёки. На прощание Витька бросил:
    — Мы вам сюрпризик приготовили — закачаетесь!
    — Чего это он? — забеспокоился Серёжка, когда Витька ушёл.
    — Психическая атака, — сказал Федя. — Страху нагоняет! А вот они, когда увидят нас в форме, локотки покусают.
    Мы давно собирались ввести у себя форму, как в настоящей команде. И теперь она у нас была: синий свитер с нашитой широкой белой полосой поперёк груди и синяя в белую полоску вязаная шапочка. Свитеры были не совсем одинакового цвета. А у Серёжки вообще скорее зелёный, чем синий. Серёжка сам красил, за что был выдран матерью. Зато шапочки были, как на подбор. Мы их купили в одном магазине.
    На встречу с Витькиной командой мы первый раз надели форму. Результат получился потрясающий. Едва мы появились на льду, набежали зрители и, хотя мы ещё играть не начали, стали хлопать в ладоши.
    Мы лениво купались в лучах славы, когда ко мне подъехал Эдик.
    — Идут!
    — Вижу, — сказал я.
    — Гляди на второго после Витьки.
    Я всмотрелся. Через игрока от Витьки шёл Севка.
    — Ловко! — круто затормозил возле нас Федя. — Что делать будем?
    Витька и его команда были страшно довольны произведённым впечатлением.
    — Начнём, — сказал Витька.
    Я выехал вперёд и поднял руку:
    — Стоп!
    — В чём дело? — спросил Витька.
    — А где же ваш шестой игрок? — спросил я.
    — Товарищ Горохов, — сказал Витька, — каникулы только начались, а вы уже разучились считать до шести? Вот шесть игроков нашей команды.
    Сосчитайте по пальчикам.
    — Извиняюсь, — сказал я. — Тут какая-то ошибка. Я лично вижу пять игроков вашей команды.
    — А этот? — Витька показал на Севку.
    — А этот, — сказал я, — капитан нашей команды.
    — Ха! Ха! — гоготнул Витька. — Был ваш, да весь вышел. Теперь наш.
    — Извиняюсь! — опять сказал я. — Снова ошибка. Он и сейчас наш. Кто не верит, может убедиться — у него на груди наш капитанский значок. Правильно говорю, ребята? — обратился я к своей команде.
    — Правильно! — рявкнули они в один голос.
    Витькина команда и он сам уставились на крохотные коньки и клюшку, светившиеся на Севкиной груди.
    — Если, конечно, он сам откажется и отдаст капитанский значок, тогда другое дело…
    — Факт, откажется! — сказал Витька.
    Но Севка стоял и, задрав голову, сосредоточенно изучал телевизионные антенны на крыше нашего дома.
    Витька забеспокоился.
    — Ха-ха, — гоготнул он не очень уверенно. — Прохлопали вы своего капитана! Тю-тю! Он сам пришёл. Сам сказал, что за нас играть будет!
    — Чудаки вы, — сказал я. — Он же пошутил. Он вообще любит шутки. Верно я говорю, ребята? — снова спросил я у команды.
    — Верно! — дружно гаркнули они.
    Ребята стояли полукругом. В одинаковых шапочках. С одинаковыми белыми полосами поперёк груди. И почти в одинаковых свитерах. Даже Серёжкин свитер был сегодня больше синим, чем зелёным.
    — Ты погляди, — сказал я Витьке. — Разве такую команду можно бросить? И на своих посмотри.
    Витькины игроки, одетые кто во что горазд, сбились в кучу и, раскрыв рты, ждали, чем кончится наш поединок.

  10. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *