Куликов геомар как я влиял на севку?

15 ответов на вопрос “Куликов геомар как я влиял на севку?”

  1. HellPler Ответить

    В школу меня не пустила мама.
    — У ребёнка воспалительный процесс, — сказала она. — Застудит, будет хуже. Пусть посидит денёк-другой дома.
    Папа промолчал. Я тоже. Когда речь идёт о моём здоровье, спорить с мамой бесполезно.
    Но мне надо было идти на тренировку. Первую в своей жизни.
    Я дождался, когда мама уйдёт на работу и сказал бабушке, будто между прочим:
    — Я к товарищу. На полчасика.
    — Ишь ты, чего выдумал, — сказала бабушка. — Его в школу не пустили, а он по приятелям будет разгуливать!
    — Ладно, — сказал я, — а в библиотеку я имею право сходить?
    — Господи! Что за настырный ребёнок, — сказала бабушка. — Кто ж тебя такого на улицу отпустит? Я из ума ещё не выжила покуда. Ты на себя в зеркало погляди…
    Мне нечего было смотреть в зеркало. Я видел себя утром. Когда умывался. Прямо тип из витрины «не проходите мимо!»… И сколько я ни увивался вокруг бабушки, сколько ни ныл, на улицу она меня не отпустила. Я потерял всякую надежду вырваться из плена, когда бабушка принялась давать наставления насчёт обеда.
    — А разве ты уходишь? — спросил я.
    — Ухожу, — сказала бабушка, — до вечера ухожу.
    — Жаль, — сказал я и опустил вниз свой единственный зрячий глаз. — Очень жаль. Но ты не беспокойся. Поем и даже посуду вымою. Делать всё равно нечего. А потом, книжку почитаю. Замечательная книжка попалась. Про шпионов. За неё как сядешь — не оторвёшься. Целые сутки будешь читать и не надоест.
    Я лёг на диван и раскрыл книжку.
    С порога бабушка сказала:
    — Чтоб зря дверью не хлопал, я тебя снаружи на ключ запру.
    — Да ты что?! — подскочил я. — Вдруг… вдруг срочно нужно будет дверь открыть, а я на замке…
    — Какая же такая срочность может быть? — спросила бабушка.
    — Мало ли… — сказал я, лихорадочно соображая, что бы такое придумать. — Мало ли что может случиться… Например, пожар… Ну да, самый обыкновенный пожар. Так что ж, прикажешь гореть вместе с диваном и табуретками? Или прыгать без парашюта с пятого этажа?
    — Господи! — всплеснула руками бабушка. — И чего только мелет?
    Но я видел, видел собственным глазом: сейчас ключ останется по эту сторону двери и тогда… Мой глаз, наверно, меня и выдал. Бабушка покачала головой:
    — Хочешь старуху провести, бесстыдник. Оставлю ключ Ефросинье Кузьминичне. Надо будет, постучишь в стенку, — откроет.
    Хлопнула дверь, щёлкнул ключ и я остался, как узник в темнице: один и под замком.
    Первым делом я забросил под стол книжку. Мне не хотелось читать про глупых выдуманных шпионов.
    Мне хотелось на улицу. К Севке, к капитану, к моей команде. Но я понимал: сегодня это никак невозможно. И я принялся мечтать.
    Буду тренироваться. Каждый день. Каждый час. Каждую свободную минуту. Слава обо мне пройдёт по всем дворовым командам. Посмотреть на меня будут собираться толпы мальчишек с соседних улиц. Однажды возле хоккейной площадки остановится высокий человек с седеющими висками и весёлыми молодыми глазами. Он долго будет следить за игрой, а когда она кончится, выйдет на лёд и попросит у первого попавшегося мальчишки:
    — А ну-ка, дай на минутку клюшку!
    Мальчишка пожмёт плечами и отдаст клюшку человеку. А он кивнёт мне и скажет:
    — А ну-ка, вставай в ворота!
    Я тоже пожму плечами и встану в ворота. Человек сильным ударом пошлёт в ворота шайбу. Это будет очень трудно, но я её поймаю. Человек пошлёт ещё раз. Я поймаю опять. И так долго-долго. Потом человек вытрет со лба пот, улыбнётся и скажет:
    — Давай знакомиться. Я тренер сборной Советского Союза по хоккею. Во взрослую тебе рановато, по возрасту, конечно. А в молодёжную — приглашаю. Вполне официально.
    Все ребята, как один, пораскрывают рты, а я небрежно скажу:
    — Что ж, лично у меня возражений нет. Только я буду выступать за свою команду, — я кивну в сторону Севки, капитана и остальных.
    — А ты хороший товарищ! — похвалит тренер сборной. — Таким и должен быть настоящий спортсмен.
    Я так размечтался, что не сразу услышал, что меня зовут с улицы.
    Подбежал к окну — внизу вся команда надрывается в один голос:
    — Кос-тя! Кос-тя!
    Увидев меня, ребята замахали клюшками и закричали что-то вразнобой.
    — Не понимаю! — помотал я головой. — Ничего не понимаю.
    Капитан собрал всех ребят в кружок, взмахнул рукой и они хором закричали:
    — Вы-хо-ди! Вы-хо-ди!
    Я показал на забинтованную голову и заорал что было сил:
    — Не мо-гу! За-пер-ли! Зав-тра обя-за-тель-но!!!
    В стенку мне сердито постучали соседи. А снизу донеслось:
    — Вы-здо-ра-вли-вай! Мы те-бя ждём!!! Вы-здо-рав-ли-вай!!!
    Ребята ушли. Я спрыгнул с подоконника. Я не мог больше лежать на диване.
    Вместе со всеми мне только что кричал и махал клюшкой Эдик. Я был рад, что он выздоровел. Но где взять теперь коньки и клюшку?
    В передней лежали мои старые ботинки с коньками. Я достал коробку. Стряхнул пыль. Развязал бечёвку.
    Через полчаса я легонько цокал коньками, разгуливая по комнате. Я был мокрым, словно вылез из ванны и забыл вытереться, и на каждом шагу морщился от боли. Зато теперь я мог выйти на лёд на собственных коньках.
    Оставалась клюшка.
    Её я решил сделать сам.
    Папа очень любил по вечерам мастерить полочки, шкафчики и вообще всякие вещи для домашнего хозяйства. Я всегда удивлялся: и охота человеку, который строит настоящие большие машины, возиться с такой ерундой?
    Под раковиной в кухне у нас был настоящий склад. Чего там только не было: и разные пилы, и отвёртки, и напильники! Так что насчёт инструментов я не беспокоился. Вопрос, как делать клюшку, меня тоже особенно не волновал. Семилетний ребёнок знает, что такое клюшка: палка с загогулиной на конце. А вот из чего сделать клюшку, я не знал. На улице можно было бы найти подходящий материал. А в квартире?
    Нужно мне было совсем немного. Палку для ручки и кусок толстой фанеры для крючка.
    Я ходил по комнатам и думал: вот положение! Хуже, чем у Робинзона Крузо. Он на своём необитаемом острове дом построил. А я не могу клюшку сделать!
    Мне повезло. В передней возле вешалки из-под пальто выглядывала щётка.
    Об этой щётке мама с бабушкой спорили давно. «Выбросить её пора, — говорила мама, — и купить новую». — «Зачем же выбрасывать, — говорила бабушка, — щётка совсем хорошая. Она нас с тобой переживёт».
    Мне представлялся великолепный случай разрешить спор в мамину пользу. Я отпилю у щётки ручку и тогда, хочешь не хочешь, придётся покупать новую.
    Хуже было дело с крючком для клюшки.
    Три раза обошёл квартиру — ничего подходящего.
    Я сидел на кухне, горевал и продолжал шарить глазами по полу, стенам и даже потолку. И вдруг я увидел: за невысоким белым кухонным шкафчиком гвоздь. А на гвозде… И как я сразу не сообразил?!
    На гвозде висела доска, на которой мама разделывала тесто для пирогов. Доску делал папа. По правде сказать, там и делать было нечего. По краям листа толстой фанеры набил планочки — вот и вся работа.
    Но маме доска очень нравилась. И её у нас брали все соседи.
    Я подумал: если я оставлю маму совсем без доски, получится страшный тарарам. Но ведь мне вся доска и не нужна. Нужен совсем небольшой кусочек. Ровно на крюк для клюшки. А я, когда меня выпустят на улицу, найду подходящий лист фанеры и сделаю маме другую доску. Новенькую. Я не очень-то умел обращаться с инструментами. Но недаром говорят: кто хочет, тот добьётся. Первый крюк не получился совсем. Второй — получше. А за третий меня бы похвалил, наверно, сам Иван Тихонович, наш учитель по труду.
    Я отпилил у щётки ручку и прибил к ней гвоздями крюк. Намотал побольше синей изоляционной ленты и клюшка получилась хоть куда, совсем как настоящая. Погонял немножко по квартире банку из-под гуталина и стал убирать мусор. И тут только заметил: от маминой доски остался совсем маленький кусочек с ручкой, похожий на букву «T».
    Сначала я очень испугался. А потом подумал: из-за шкафа всё равно один только этот кусочек и выглядывал. Я повесил на гвоздь букву «Т» ногой вверх и отошёл на середину кухни. Так и есть! Будто никто и пальцем до доски не дотрагивался: висит себе и висит!
    Когда вернулась бабушка, я лежал на диване с большущей книгой в руках.
    Бабушка подозрительно посмотрела на меня, обошла всю квартиру, как видно, успокоилась и принялась готовить ужин. Потом пришли папа с мамой. Меня распирало от желания похвастаться клюшкой. Но я понимал: ничего хорошего из этого не получится и терпел. Только мне трудно было сидеть на одном месте, я бродил по квартире и всем мешал.
    На кухне бабушка возилась около газовой плиты и что-то бормотала себе под нос. У меня было расчудесное настроение и я спросил:
    — Опять с кастрюльками разговариваешь?
    — Чем зубоскалить, — сказала бабушка, — щётку бы лучше принёс! Ишь, тут мусор какой-то, опилки, что ли, не пойму…
    Я так и застыл с раскрытым ртом.
    — Ну, — сказала бабушка, — чего стоишь? Иль не слышал?
    Я не двигался с места, только глазами моргал. Бабушка покачала головой и, шаркая домашними туфлями, отправилась в переднюю.
    Мне всё было видно: как она подошла к углу, где из-под пальто и плащей выглядывала щётка; как стала по привычке шарить рукой, разыскивая палку, на которой была насажена сама щётка. Я даже слышал, как бабушка бормотала: «И куда ж ты запропастилась?!»
    А потом… Я никогда не думал, что взрослый человек может поднять такой крик из-за старой вылинявшей щётки. Просто, наверно, бабушка перепугалась от неожиданности. Прибежала мама, вышел папа, а бабушка держала в руках остатки щётки и причитала:
    — Батюшки, да что же это делается? Батюшки…
    Сначала бабушка и мама посмотрели на папу. Папа пожал плечами. Тогда все трое повернулись ко мне.
    — Ты, может быть, объяснишь, — сердито сказала мама, — что это такое?
    — По-моему, щётка… — сказал я.
    — Я тебя спрашиваю совершенно серьёзно! — закричала мама.
    Я молчал и думал, хоть бы кто-нибудь пришёл, что ли? Хоть бы гости какие-нибудь…
    — Д-з-з… — зазвонил звонок.
    Я пулей бросился к двери. На лестничной площадке стояла Лялька. Я обрадовался. Сейчас она скажет, что её мама просит зайти мою маму послушать новую долгоиграющую пластинку или посмотреть новую кофточку…
    — Проходи, — сказал я. — Проходи, пожалуйста. Что ж ты стоишь?
    Лялька вошла и стала со всеми по очереди здороваться:
    — Здравствуйте, дядя Миша! Здравствуйте, тётя Вера!
    Когда очередь дошла до бабушки, Лялька увидела щётку с отпиленной ручкой и захлопала в ладоши:
    — Ой, какая хорошенькая! Вы её купили, да?
    — Нет, — сказала бабушка в сторону, — он сделал.
    — Ой, как мне нравится! — сказала Лялька.
    — А ты попроси, он и тебе такую сделает.
    — Правда? — спросила Лялька.
    — Конечно, — ответила за меня мама и я понял, что тучи над моей головой рассеиваются.
    Но я не знал, за чем пришла Лялька. Она поболтала ещё немножко и сказала:
    — Тётя Вера, у мамы завтра день рождения, мы пирог будем печь, с вареньем. Дайте нам, пожалуйста, вашу доску для теста.
    — Принеси, — сказала мама.
    И всё началось сначала. Только теперь это была не бабушка, а мама.
    — Ну, — сказала она, — чего стоишь, или не слышишь?
    Потом она, как бабушка, покачала головой и пошла на кухню. Я видел, как она опускает руку за шкаф… Когда мама с каменным лицом вынесла в переднюю букву «Т», даже папа удивлённо поднял брови и сказал:
    — Занятно…
    А мама наклонилась к Ляльке:
    — Скажи своей маме, что у нас нет больше доски для теста…
    — А где же она? — спросила Лялька.
    — А это надо узнать у Кости, — сказала мама. — Очевидно, он сделал из неё что-нибудь очень важное. Что именно, он нам сейчас расскажет. Ну?
    — Клюшку, — сказал я. — Хоккейную клюшку.
    — Вот видишь, так и передай своей маме, из доски для теста Костя сделал хоккейную клюшку. Сейчас мы внимательно осмотрим квартиру, не исключено, что нас ещё ждут сюрпризы…
    Лялька, вытаращив глаза, ушла.
    Мне здорово попало от мамы и бабушки. А папа молчал и я не мог понять: сердится он на меня или нет. А если сердится — сильно или не очень.
    Когда мама и бабушка немножко успокоились, мама сказала:
    — Какой смысл было делать клюшку, если ботинки с коньками тебе всё равно малы? А ведь ты прекрасно знаешь, новых в этом году мы тебе покупать не будем.
    — А зачем мне новые, — сказал я. — Мне очень даже хорошо годятся старые. Не веришь? Пожалуйста, могу показать.
    Я принёс из передней коробку, развязал бечёвку и открыл крышку. Я стиснул зубы и приготовился изо всех сил тянуть ботинок, но ничего этого делать не пришлось. Нога в ботинок проскочила совсем свободно. У меня на голове зашевелились волосы. Ещё бы: два часа назад я еле напялил ботинки. А сейчас… Не могли же они за это время вырасти?
    Мама сначала очень удивилась, а потом нахмурилась:
    — Опять какие-нибудь фокусы?
    — Честное слово… — начал я.
    Мама повернулась к папе:
    — Михаил, может быть, ты объяснишь, что происходит в этом доме?
    Папа отложил газету.
    — Это насчёт чего?
    — Я спрашиваю совершенно серьёзно! — сказала сердито мама и даже топнула ногой.
    — А! — сказал папа. — Коньки? Видишь ли, я купил их для будущей зимы. Но, коль скоро ботинки не очень велики, думается, Константин может покататься немного и сейчас. Но это в том, разумеется, случае, если ты не будешь возражать. Так ведь, Константин?
    — Конечно, — сказал я. — Только в этом случае.
    Мама молчала долго-долго. Потом покачала головой и засмеялась:
    — Ну и хитрющие вы у меня, мужчины!

  2. я катя Ответить

    Глава седьмая
    В школу меня не пустила мама.
    — У ребёнка воспалительный процесс, — сказала она. — Застудит, будет хуже. Пусть посидит денёк-другой дома.
    Папа промолчал. Я тоже. Когда речь идёт о моём здоровье, спорить с мамой бесполезно.
    Но мне надо было идти на тренировку. Первую в своей жизни.
    Я дождался, когда мама уйдёт на работу и сказал бабушке, будто между прочим:
    — Я к товарищу. На полчасика.
    — Ишь ты, чего выдумал, — сказала бабушка. — Его в школу не пустили, а он по приятелям будет разгуливать!
    — Ладно, — сказал я, — а в библиотеку я имею право сходить?
    — Господи! Что за настырный ребёнок, — сказала бабушка. — Кто ж тебя такого на улицу отпустит? Я из ума ещё не выжила покуда. Ты на себя в зеркало погляди…
    Мне нечего было смотреть в зеркало. Я видел себя утром. Когда умывался. Прямо тип из витрины «не проходите мимо!»… И сколько я ни увивался вокруг бабушки, сколько ни ныл, на улицу она меня не отпустила. Я потерял всякую надежду вырваться из плена, когда бабушка принялась давать наставления насчёт обеда.
    — А разве ты уходишь? — спросил я.
    — Ухожу, — сказала бабушка, — до вечера ухожу.
    — Жаль, — сказал я и опустил вниз свой единственный зрячий глаз. — Очень жаль. Но ты не беспокойся. Поем и даже посуду вымою. Делать всё равно нечего. А потом, книжку почитаю. Замечательная книжка попалась. Про шпионов. За неё как сядешь — не оторвёшься. Целые сутки будешь читать и не надоест.
    Я лёг на диван и раскрыл книжку.
    С порога бабушка сказала:
    — Чтоб зря дверью не хлопал, я тебя снаружи на ключ запру.
    — Да ты что?! — подскочил я. — Вдруг… вдруг срочно нужно будет дверь открыть, а я на замке…
    — Какая же такая срочность может быть? — спросила бабушка.
    — Мало ли… — сказал я, лихорадочно соображая, что бы такое придумать. — Мало ли что может случиться… Например, пожар… Ну да, самый обыкновенный пожар. Так что ж, прикажешь гореть вместе с диваном и табуретками? Или прыгать без парашюта с пятого этажа?
    — Господи! — всплеснула руками бабушка. — И чего только мелет?
    Но я видел, видел собственным глазом: сейчас ключ останется по эту сторону двери и тогда… Мой глаз, наверно, меня и выдал. Бабушка покачала головой:
    — Хочешь старуху провести, бесстыдник. Оставлю ключ Ефросинье Кузьминичне. Надо будет, постучишь в стенку, — откроет.
    Хлопнула дверь, щёлкнул ключ и я остался, как узник в темнице: один и под замком.
    Первым делом я забросил под стол книжку. Мне не хотелось читать про глупых выдуманных шпионов.
    Мне хотелось на улицу. К Севке, к капитану, к моей команде. Но я понимал: сегодня это никак невозможно. И я принялся мечтать.
    Буду тренироваться. Каждый день. Каждый час. Каждую свободную минуту. Слава обо мне пройдёт по всем дворовым командам. Посмотреть на меня будут собираться толпы мальчишек с соседних улиц. Однажды возле хоккейной площадки остановится высокий человек с седеющими висками и весёлыми молодыми глазами. Он долго будет следить за игрой, а когда она кончится, выйдет на лёд и попросит у первого попавшегося мальчишки:
    — А ну-ка, дай на минутку клюшку!
    Мальчишка пожмёт плечами и отдаст клюшку человеку. А он кивнёт мне и скажет:
    — А ну-ка, вставай в ворота!
    Я тоже пожму плечами и встану в ворота. Человек сильным ударом пошлёт в ворота шайбу. Это будет очень трудно, но я её поймаю. Человек пошлёт ещё раз. Я поймаю опять. И так долго-долго. Потом человек вытрет со лба пот, улыбнётся и скажет:
    — Давай знакомиться. Я тренер сборной Советского Союза по хоккею. Во взрослую тебе рановато, по возрасту, конечно. А в молодёжную — приглашаю. Вполне официально.
    Все ребята, как один, пораскрывают рты, а я небрежно скажу:
    — Что ж, лично у меня возражений нет. Только я буду выступать за свою команду, — я кивну в сторону Севки, капитана и остальных.
    — А ты хороший товарищ! — похвалит тренер сборной. — Таким и должен быть настоящий спортсмен.
    Я так размечтался, что не сразу услышал, что меня зовут с улицы.
    Подбежал к окну — внизу вся команда надрывается в один голос:
    — Кос-тя! Кос-тя!
    Увидев меня, ребята замахали клюшками и закричали что-то вразнобой.
    — Не понимаю! — помотал я головой. — Ничего не понимаю.
    Капитан собрал всех ребят в кружок, взмахнул рукой и они хором закричали:
    — Вы-хо-ди! Вы-хо-ди!
    Я показал на забинтованную голову и заорал что было сил:
    — Не мо-гу! За-пер-ли! Зав-тра обя-за-тель-но!!!
    В стенку мне сердито постучали соседи. А снизу донеслось:
    — Вы-здо-ра-вли-вай! Мы те-бя ждём!!! Вы-здо-рав-ли-вай!!!
    Ребята ушли. Я спрыгнул с подоконника. Я не мог больше лежать на диване.
    Вместе со всеми мне только что кричал и махал клюшкой Эдик. Я был рад, что он выздоровел. Но где взять теперь коньки и клюшку?
    В передней лежали мои старые ботинки с коньками. Я достал коробку. Стряхнул пыль. Развязал бечёвку.
    Через полчаса я легонько цокал коньками, разгуливая по комнате. Я был мокрым, словно вылез из ванны и забыл вытереться, и на каждом шагу морщился от боли. Зато теперь я мог выйти на лёд на собственных коньках.
    Оставалась клюшка.
    Её я решил сделать сам.
    Папа очень любил по вечерам мастерить полочки, шкафчики и вообще всякие вещи для домашнего хозяйства. Я всегда удивлялся: и охота человеку, который строит настоящие большие машины, возиться с такой ерундой?
    Под раковиной в кухне у нас был настоящий склад. Чего там только не было: и разные пилы, и отвёртки, и напильники! Так что насчёт инструментов я не беспокоился. Вопрос, как делать клюшку, меня тоже особенно не волновал. Семилетний ребёнок знает, что такое клюшка: палка с загогулиной на конце. А вот из чего сделать клюшку, я не знал. На улице можно было бы найти подходящий материал. А в квартире?
    Нужно мне было совсем немного. Палку для ручки и кусок толстой фанеры для крючка.
    Я ходил по комнатам и думал: вот положение! Хуже, чем у Робинзона Крузо. Он на своём необитаемом острове дом построил. А я не могу клюшку сделать!
    Мне повезло. В передней возле вешалки из-под пальто выглядывала щётка.
    Об этой щётке мама с бабушкой спорили давно. «Выбросить её пора, — говорила мама, — и купить новую». — «Зачем же выбрасывать, — говорила бабушка, — щётка совсем хорошая. Она нас с тобой переживёт».
    Мне представлялся великолепный случай разрешить спор в мамину пользу. Я отпилю у щётки ручку и тогда, хочешь не хочешь, придётся покупать новую.
    Хуже было дело с крючком для клюшки.
    Три раза обошёл квартиру — ничего подходящего.
    Я сидел на кухне, горевал и продолжал шарить глазами по полу, стенам и даже потолку. И вдруг я увидел: за невысоким белым кухонным шкафчиком гвоздь. А на гвозде… И как я сразу не сообразил?!
    На гвозде висела доска, на которой мама разделывала тесто для пирогов. Доску делал папа. По правде сказать, там и делать было нечего. По краям листа толстой фанеры набил планочки — вот и вся работа.
    Но маме доска очень нравилась. И её у нас брали все соседи.
    Я подумал: если я оставлю маму совсем без доски, получится страшный тарарам. Но ведь мне вся доска и не нужна. Нужен совсем небольшой кусочек. Ровно на крюк для клюшки. А я, когда меня выпустят на улицу, найду подходящий лист фанеры и сделаю маме другую доску. Новенькую. Я не очень-то умел обращаться с инструментами. Но недаром говорят: кто хочет, тот добьётся. Первый крюк не получился совсем. Второй — получше. А за третий меня бы похвалил, наверно, сам Иван Тихонович, наш учитель по труду.
    Я отпилил у щётки ручку и прибил к ней гвоздями крюк. Намотал побольше синей изоляционной ленты и клюшка получилась хоть куда, совсем как настоящая. Погонял немножко по квартире банку из-под гуталина и стал убирать мусор. И тут только заметил: от маминой доски остался совсем маленький кусочек с ручкой, похожий на букву «T».
    Сначала я очень испугался. А потом подумал: из-за шкафа всё равно один только этот кусочек и выглядывал. Я повесил на гвоздь букву «Т» ногой вверх и отошёл на середину кухни. Так и есть! Будто никто и пальцем до доски не дотрагивался: висит себе и висит!
    Когда вернулась бабушка, я лежал на диване с большущей книгой в руках.
    Бабушка подозрительно посмотрела на меня, обошла всю квартиру, как видно, успокоилась и принялась готовить ужин. Потом пришли папа с мамой. Меня распирало от желания похвастаться клюшкой. Но я понимал: ничего хорошего из этого не получится и терпел. Только мне трудно было сидеть на одном месте, я бродил по квартире и всем мешал.
    На кухне бабушка возилась около газовой плиты и что-то бормотала себе под нос. У меня было расчудесное настроение и я спросил:
    — Опять с кастрюльками разговариваешь?
    — Чем зубоскалить, — сказала бабушка, — щётку бы лучше принёс! Ишь, тут мусор какой-то, опилки, что ли, не пойму…
    Я так и застыл с раскрытым ртом.
    — Ну, — сказала бабушка, — чего стоишь? Иль не слышал?
    Я не двигался с места, только глазами моргал. Бабушка покачала головой и, шаркая домашними туфлями, отправилась в переднюю.
    Мне всё было видно: как она подошла к углу, где из-под пальто и плащей выглядывала щётка; как стала по привычке шарить рукой, разыскивая палку, на которой была насажена сама щётка. Я даже слышал, как бабушка бормотала: «И куда ж ты запропастилась?!»
    А потом… Я никогда не думал, что взрослый человек может поднять такой крик из-за старой вылинявшей щётки. Просто, наверно, бабушка перепугалась от неожиданности. Прибежала мама, вышел папа, а бабушка держала в руках остатки щётки и причитала:
    — Батюшки, да что же это делается? Батюшки…
    Сначала бабушка и мама посмотрели на папу. Папа пожал плечами. Тогда все трое повернулись ко мне.
    — Ты, может быть, объяснишь, — сердито сказала мама, — что это такое?
    — По-моему, щётка… — сказал я.
    — Я тебя спрашиваю совершенно серьёзно! — закричала мама.
    Я молчал и думал, хоть бы кто-нибудь пришёл, что ли? Хоть бы гости какие-нибудь…
    — Д-з-з… — зазвонил звонок.
    Я пулей бросился к двери. На лестничной площадке стояла Лялька. Я обрадовался. Сейчас она скажет, что её мама просит зайти мою маму послушать новую долгоиграющую пластинку или посмотреть новую кофточку…
    — Проходи, — сказал я. — Проходи, пожалуйста. Что ж ты стоишь?
    Лялька вошла и стала со всеми по очереди здороваться:
    — Здравствуйте, дядя Миша! Здравствуйте, тётя Вера!
    Когда очередь дошла до бабушки, Лялька увидела щётку с отпиленной ручкой и захлопала в ладоши:
    — Ой, какая хорошенькая! Вы её купили, да?
    — Нет, — сказала бабушка в сторону, — он сделал.
    — Ой, как мне нравится! — сказала Лялька.
    — А ты попроси, он и тебе такую сделает.
    — Правда? — спросила Лялька.
    — Конечно, — ответила за меня мама и я понял, что тучи над моей головой рассеиваются.
    Но я не знал, за чем пришла Лялька. Она поболтала ещё немножко и сказала:
    — Тётя Вера, у мамы завтра день рождения, мы пирог будем печь, с вареньем. Дайте нам, пожалуйста, вашу доску для теста.
    — Принеси, — сказала мама.
    И всё началось сначала. Только теперь это была не бабушка, а мама.
    — Ну, — сказала она, — чего стоишь, или не слышишь?
    Потом она, как бабушка, покачала головой и пошла на кухню. Я видел, как она опускает руку за шкаф… Когда мама с каменным лицом вынесла в переднюю букву «Т», даже папа удивлённо поднял брови и сказал:
    — Занятно…
    А мама наклонилась к Ляльке:
    — Скажи своей маме, что у нас нет больше доски для теста…
    — А где же она? — спросила Лялька.
    — А это надо узнать у Кости, — сказала мама. — Очевидно, он сделал из неё что-нибудь очень важное. Что именно, он нам сейчас расскажет. Ну?
    — Клюшку, — сказал я. — Хоккейную клюшку.
    — Вот видишь, так и передай своей маме, из доски для теста Костя сделал хоккейную клюшку. Сейчас мы внимательно осмотрим квартиру, не исключено, что нас ещё ждут сюрпризы…
    Лялька, вытаращив глаза, ушла.
    Мне здорово попало от мамы и бабушки. А папа молчал и я не мог понять: сердится он на меня или нет. А если сердится — сильно или не очень.
    Когда мама и бабушка немножко успокоились, мама сказала:
    — Какой смысл было делать клюшку, если ботинки с коньками тебе всё равно малы? А ведь ты прекрасно знаешь, новых в этом году мы тебе покупать не будем.
    — А зачем мне новые, — сказал я. — Мне очень даже хорошо годятся старые. Не веришь? Пожалуйста, могу показать.
    Я принёс из передней коробку, развязал бечёвку и открыл крышку. Я стиснул зубы и приготовился изо всех сил тянуть ботинок, но ничего этого делать не пришлось. Нога в ботинок проскочила совсем свободно. У меня на голове зашевелились волосы. Ещё бы: два часа назад я еле напялил ботинки. А сейчас… Не могли же они за это время вырасти?
    Мама сначала очень удивилась, а потом нахмурилась:
    — Опять какие-нибудь фокусы?
    — Честное слово… — начал я.
    Мама повернулась к папе:
    — Михаил, может быть, ты объяснишь, что происходит в этом доме?
    Папа отложил газету.
    — Это насчёт чего?
    — Я спрашиваю совершенно серьёзно! — сказала сердито мама и даже топнула ногой.
    — А! — сказал папа. — Коньки? Видишь ли, я купил их для будущей зимы. Но, коль скоро ботинки не очень велики, думается, Константин может покататься немного и сейчас. Но это в том, разумеется, случае, если ты не будешь возражать. Так ведь, Константин?
    — Конечно, — сказал я. — Только в этом случае.
    Мама молчала долго-долго. Потом покачала головой и засмеялась:
    — Ну и хитрющие вы у меня, мужчины!

  3. Alsazar Ответить

    — Что-то, Горохов, не высокие успехи у твоего подшефного, — говорил кто-нибудь из учителей.
    Я вставал и пожимал плечами:
    — А что я могу сделать? Он отстал очень.
    — Конечно! — тут же вскакивал Севка. — Шуточки, четыре года человек лодырничал, а теперь всё сразу догонять приходится!
    Учитель улыбался:
    — Ну-ну, желаю успехов!
    Успехи у нас были. Особенно у меня.
    Я освоил все Севкины «приёмчики». Все соседние дворы я изучил за полтора месяца лучше, чем за все предыдущие двенадцать лет жизни. Я научился плевать сквозь зубы так, что все мальчишки зеленели от зависти.
    У меня, наверно, были бы ещё большие успехи. Но тут грянул гром. Нежданно-негаданно.
    Я очень любил географию. И когда учитель Леонид Михайлович вызвал меня к доске, он, как всегда, спросил у класса:
    — Ну как, ребята, может быть, не будем тратить зря время на Горохова? А? Поставим ему пятёрку и дело с концом? А вместо него спросим… — Леонид Михайлович начал изучать журнал.
    В классе поднялся гвалт:
    — Пусть тоже отвечает!
    — А вдруг он не выучил?!
    — Сомнительно, — покачал головой Леонид Михайлович. — Весьма сомнительно. Но, коль такова воля большинства, — Леонид Михайлович развёл руками, — ничего не поделаешь, Горохов, придётся тебя побеспокоить.
    Леонид Михайлович, понятно, шутил. Но всем нам это нравилось.
    Я вышел к доске и отчеканил урок, да ещё прибавил такое, чего нет в учебнике и что не рассказывал Леонид Михайлович.
    — Вот видите, — Леонид Михайлович снова развёл руками, — выходит, опять напрасно побеспокоили человека. Извини нас, пожалуйста, Горохов!
    На следующем уроке географии я сидел и думал о разных разностях, когда услышал свою фамилию. Я решил, что ослышался.
    Но Леонид Михайлович сказал:
    — Итак, Горохов, мы ждём.
    — Меня? — спросил я.
    — А разве у нас в классе есть второй Горохов? — спросил Леонид Михайлович.
    — А что я должен делать? — спросил я.
    — Выйти к доске и отвечать урок, — сказал Леонид Михайлович.
    Все засмеялись.
    Я вышел к доске и посмотрел в окошко. В голубом небе вилась стая белых голубей.
    — Ну-с, — сказал Леонид Михайлович, — прошу начинать. Расскажи нам о величине земного шара.
    Я не мог выдавить из себя ни одного слова. Если бы нам задали что-нибудь другое, я, может, и ответил. А тут надо было сказать несколько цифр. А я их не знал. Не может же человек знать всё на свете!
    — Тише, тише! — сказал Леонид Михайлович, потому что в классе стал подниматься шум.
    И тогда я брякнул:
    — А Земля не круглая!
    Сразу сделалось так тихо, что стал слышен голос Анны Ивановны из соседнего класса за стеной.
    — Занятно! — сказал Леонид Михайлович. — А какая же она, на твой взгляд? Плоская и похожа на тарелку?
    — Нет, — сказал я. — Зачем на тарелку? Она похожа на грушу…
    — Ах, так, — сказал Леонид Михайлович, — не на яблоко, огурец или картошку, а именно на грушу?
    — Да, — сказал я, — Именно на грушу…
    Ребята давились от смеха.
    — Тише, тише! — сказал Леонид. Михайлович. — Как это ни странно, Горохов по обыкновению прав. Некоторые учёные утверждают, что Земля не просто шар и не шар, сплюснутый с полюсов. Есть точка зрения, что Земля имеет гораздо более сложную форму, действительно напоминающую форму груши. Ну, Горохов, а по поводу заданного на сегодня ты имеешь что-нибудь нам сообщить?
    Я молча опустил голову.
    — Нет? Жаль! Какую отметку в таких случаях ставят, ты, очевидно, знаешь?
    Я продолжал молчать.
    — Учитывая твои прежние заслуги, мы сегодня твои познания оценивать не будем, а продолжим разговор на одном из ближайших уроков. Не возражаешь?
    — Не возражаю, — шёпотом проговорил я.
    — Значит, договорились. Можешь сесть на место.
    Весь урок я просидел, уткнувшись носом в парту.
    На переменке ко мне подошёл Игорь Булавин, председатель совета нашего отряда.
    — Ты, правда, не выучил?
    — Я? Не выучил? Откуда ты взял? — вытаращил глаза. — Просто в самый последний момент из головы выскочило. В классе форточка открыта. Сквозняк. Вот и выдуло.
    — Слушай, Горохов! — Игорь от возмущения даже заговорил басом. — Ты последнее время мне не нравишься.
    — Ты мне тоже, — сказал я. — И, между прочим, никогда не нравился.
    — Оч-чень хорошо, — сказал Игорь. — После каникул мы с тобой встретимся на заседании совета отряда!
    — Оч-чень приятно, — сказал я и вышел из класса.
    Но нам с Игорем пришлось встретиться на совете отряда гораздо раньше. Только ни он, ни я этого ещё не знали.
    Глава десятая
    В нашем классе произошло ЧП. Чрезвычайное происшествие.
    Несколько лет назад в нашей школе побывали гости с Цейлона, острова в Индийском океане. Наши ребята завалили их всякими подарками: самодельными полочками, шкатулочками и вышитыми салфетками. Гости дарили в ответ значки. Но нас было много, а гостей мало и значки у них скоро, кончились. И когда в пятом «Б» им преподнесли очень здорово сделанную модель Спасской башни Кремля, один из гостей, совсем седой смуглый человек, полез в карман пиджака, достал оттуда прозрачный пакетик и вытряхнул из пакетика зёрнышко. А переводчица объяснила, что господин такой-то, я забыл его имя, дарит в знак дружбы семечко лимона. Ребята тут же посадили семечко в горшок с землёй и дали цейлонскому гостю маленькую леечку, чтобы он первым полил землю.
    Когда пятый «Б» сделался шестым «Б», долго спорили, что сделать с лимоном. Многие предлагали, чтобы он путешествовал с бывшим пятым «Б» из класса в класс. Но, говорят Николай Степанович, директор школы, предложил, чтобы за лимоном ухаживал каждый пятый «Б» класс.
    Мы были третьим пятым «Б», которому досталось дерево дружбы, как в торжественных случаях назывался лимон. Мы очень гордились своей ролью и ухаживали за лимоном так, точно это была самая величайшая драгоценность на свете.
    И когда однажды мы сорвали урок рисования, Николай Степанович сердито сказал:
    — Очевидно, хотите его лишиться! — и кивнул на подоконник, где стоял лимон.
    Мы струсили. Мы знали, в позапрошлом году у пятого «Б» за срыв урока на целую неделю отняли дерево дружбы. Это была чёрная неделя для всего класса. На следующем уроке рисования стояла мёртвая тишина. Вот что такое было для нас лимонное деревце, стоявшее на подоконнике в классе.
    На последней перемене я подпирал стенку в коридоре, когда из класса донёсся грохот. Секунду спустя дверь класса приоткрылась и в образовавшейся щели показалась голова Севки. Севка огляделся по сторонам и проворно шмыгнул в толпу ребят. Я хотел было заглянуть в класс, но тут, точно из-под земли, выросла Томка Новожилова, она была дежурной, и затараторила:
    — Дадут звонок, вместе со всеми войдёшь. А то, если каждый будет на переменке входить в класс, никакого порядка не будет.
    Когда звонок действительно прозвенел и мы, напирая друг на друга, ввалились в класс, то увидели такое, от чего самые горластые потеряли дар речи. Весь пол от окна до учительского стола был засыпан землёй и глиняными черепками. У доски лежало растоптанное лимонное деревце.
    Мы завопили все. Тридцать пять человек сразу. В нас проснулись, наверно, какие-нибудь дикие предки, которые таким образом выражали своё горе. Потом девчонки побежали за новым горшком для лимона, а Игорь вскочил на учительский стол, чего с ним в жизни не бывало, и приказал:
    — Дежурные, ко мне!
    С круглыми, как у кукол, глазами к столу стали пробираться Томка Новожилова и Лялька Гребешкова.
    — Ну, — сказал Игорь, — мы слушаем…
    Томка и Лялька часто-часто заморгали глазами и начали всхлипывать.
    — Прекратить! — рявкнул Игорь.
    Томка и Лялька заревели в голос.
    Мы не заметили, как в класс вошла ботаничка, Любовь Дмитриевна.
    — Что здесь происходит?! — сердито крикнула она. — Булавин, что всё это значит?!
    Игорь спрыгнул со стола и показал на пол, испачканный землёй и черепками, и сломанное лимонное деревце.

  4. Kigasar Ответить

    Все остались очень довольны встречей, игроки и зрители.
    Вечером за ужином мама сказала:
    — Надеюсь, теперь, когда каток построен, мы будем чаще, чем последние дни, видеть тебя дома?
    Мы все — бабушка, папа и я, точно по команде, повернули головы.
    Мама пожала плечами:
    — Что вы на меня вдруг уставились?
    — Странно, — сказал папа, — до сих пор тебя беспокоило, что Константин мало бывает на улице.
    — Да, — сказала мама, — но для всего существуют разумные границы…
    — Тебе кажется, что Константин их преступил?
    — Нет, но…
    — Мама, — сказал я, — положи, пожалуйста, если можно, ещё одну котлету. Проголодался что-то.
    Мама пристально поглядела на меня и погрозила пальцем.
    — Честное слово! — сказал я, — у меня последнее время прямо-таки волчий аппетит!
    — Тьфу, тьфу, не сглазить бы, — сказала бабушка, — и вправду, точно подменили ребёнка. Бывало, ковыряется, ковыряется в тарелке, а теперь под метёлку подбирает…
    — Ничего удивительного, — сказал я. — Здоровый образ жизни. Свежий воздух! Физические упражнения.
    — Всё это очень хорошо, — сказала мама, — а всё-таки…
    — Не понимаю тебя, Вера, — сказал папа. — Вечно у себя страхи и опасения…
    Папа хотел, как видно, сказать ещё что-то. Но мама показала глазами в мою сторону и он взялся за газету. А я понимал, что хотела сказать мама. Очень даже хорошо понимал.
    Моряки говорят, будто чайки заранее знают о приближении бури. У них для этого есть какое-то шестое или седьмое чувство. Наверно, такое чувство было и у моей мамы. В моей жизни уже давно было не всё благополучно, а надвигалась — я в этом скоро убедился — самая настоящая буря.
    По правде сказать, из-за хоккея и катка у меня уже давным-давно не хватало времени не только на книжки про шпионов…
    «Стоит ли волноваться, — думал я, — закончим с катком и тогда всё пойдёт как надо».
    Я ошибся.
    А тут ещё у нас появился новый капитан.
    Получилось так.
    Мы собрались на тренировку и ждали Лёшу. Он опаздывал.
    — Семеро одного не ждут, — ворчал Севка. — Будь он хоть сто раз капитаном. Дисциплина для всех одинаковая.
    Мы уже погоняли шайбу и собирались расходиться, когда прибежал капитан. Без коньков и клюшки. И сияет, как ясное солнышко.
    — Ребята, можете поздравить!
    — С чем это?
    — Нам квартиру дали. Трёхкомнатную. В новом доме. Лифт есть, мусоропровод, балкон и вода горячая и холодная.
    — Здорово! — сказал я. — Прими и прочее! — и пожал капитану руку.
    Вслед за мной Лёшу поздравили остальные.
    — Так, — сказал Федя, — значит, скоро переезжаете?
    — Завтра, — сказал Лёша. — Или послезавтра. Батя говорит: чего тянуть?
    — Так… — ещё раз сказал Федя. — Значит, в понедельник играем без тебя.
    Лёша помрачнел.
    — Почему без него? — сказал Эдик. — Приедет и будет играть. Чего тут особенного? Думаешь, игроки «Спартака» или «Динамо» в одном дворе живут?
    — Нет, — сказал Лёша. — Не выйдет. Один или два раза я могу сыграть. А потом? Через всю Москву не будешь каждый день ездить. Так что лучше сразу…
    Мы провожали капитана всей командой. Помогали таскать вещи. Федя даже ухватился вместе с взрослыми за буфет, но его прогнал Лёшин отец.
    А когда машину погрузили, около крыльца собрались чуть не все жильцы дома. Какие-то старушки в чёрных платках утирали слёзы.
    Лёшина мать со всеми по очереди целовалась и улыбалась, и плакала сразу.
    — Шутка сказать, всю жизнь здесь прожила и вот тебе…
    — Оставайтесь! — крикнул кто-то.
    — Нет уж, — сказала Лёшина мама, — это вы к нам переезжайте!
    — Обязательно переедем! — пообещал я за всех.
    Лёшин отец взъерошил мне волосы:
    — Молодцы, ребята! Спасибо за помощь. Мы бы без вас так быстро не управились.
    Лёша тоже попрощался со всеми по очереди. Потом достал из кармана что-то маленькое и блестящее и протянул Эдику:
    — Для будущего капитана. Когда выберете.
    Я заглянул в Лёшину ладонь. На ладони лежал его значок: серебряные коньки и клюшка.
    — Зачем?! — сказал я. — Не надо!
    — На память, — сказал Лёша. — Я себе ещё выточу.
    — Алексей! — крикнул Лёшин отец. — Тебя одного ждём.
    Лёша забрался в кузов грузовика. Машина отъехала. Лёша вместе с матерью и сестрёнкой сидел на диване и махал нам рукой. Мы махали ему.
    — Вот и всё, — сказал Севка, когда машина скрылась за углом. — Надо выбирать нового капитана.
    — Может, потом? — предложил Эдик. — Завтра.
    — Нет уж, — сказал Севка. — Забыл, что Лёша говорил: лучше сразу.
    Ясно было, куда клонит Севка.
    — А чего выбирать? — Серёжка Блохин сплюнул через зубы и попал себе на рукав. — Ты и будешь капитаном.
    — Я могу, — быстро согласился Севка. — Если остальные не возражают…
    Мы не возражали. Мы, конечно, знали, что у Севки есть недостатки. Но из нас он играл в хоккей лучше всех.
    Севка очень уж любил командовать и Федя сказал:
    — Только чтоб нос не задирал!
    — И не орал на поле, — продолжил Эдик.
    — И…
    Мы высказали свои пожелания новому капитану. Но Севка их не слышал. Он смотрел на кулак Эдика, в котором был Лёшин значок, ставший теперь капитанским значком нашей команды.
    — Ладно, — сказал Севка, когда мы кончили, — на всё согласен! — и протянул руку к Эдику: — Давай!
    Серебряные коньки и клюшка вспыхнули на Севкиной груди. Севка стал нашим капитаном.
    Глава девятая
    Мы не сразу привыкли к новому капитану.
    У него было семь пятниц на неделе. Он орал на нас так, словно был римским императором, а мы — его рабами.
    Если с Севкиной подачи кто-нибудь из нас мазал по воротам, он кричал на весь двор:
    — Не команда, а сплошные рахитики! С двух метров по воротам попасть не могут!
    Если же мазал сам Севка, виноватыми получались опять-таки мы.
    — Кто так подаёт?! Лопухи несчастные! — выходил он из себя.
    Когда только можно, Севка обязательно жульничал.
    Как-то раз мы играли с ребятами из пятнадцатого ЖЭКа.
    Я пропустил шайбу. Сам даже не знаю как. Шлёпнулся, а шайба уже в воротах. Лёжа на животе, я её и выкинул. А судье показалось, будто шайбу я взял, будто гола не было. Но многие ребята видели, что шайба побывала в сетке. Казалось бы, чего проще: гол есть гол. Так и надо было сказать судье. А Севка заспорил. Он бил себя кулаками в грудь и кричал:
    — Не было гола! Провалиться мне на месте, если вру!
    Я потянул Севку за свитер и тихонько сказал:
    — Был же гол…
    Севка зыркнул на меня злыми глазами и прошипел:
    — Пикни только!
    Гол нам не засчитали. Судья назначил спорный.
    В перерыве я сказал Севке:
    — Так ведь был гол… Может, ты плохо видел?
    — Ха! Слепой я, что ли? — сказал Севка. — Сам видел, что был.
    — Так чего же? — удивился я.
    — Ничего! Судья-то не видел!
    Мы сыграли вничью.
    После финального свистка судьи Севка подъехал ко мне:
    — Понял теперь? А то бы проиграли. Соображать надо!
    — Зря это ты, — сказал я.
    — А что зря? Что зря?! — вскипел Севка. — А ты видел, как ихний вратарь из сетки шайбу выкидывал? Нет? А я видел! Они могут жульничать, а мы нет?
    Никто из нас этой шайбы не видел. Но разве Севку переспоришь? Я махнул рукой.
    Раньше у меня было много всяких «надо». И ещё больше всяких «нельзя». Теперь и тех, и других здорово поубавилось.
    Насчёт уроков у нас с Севкой давно был разговор, ещё тогда, когда его ко мне только прикрепили. Севка поглядел, как я делаю домашние задания и спросил:
    — Неужели всё подряд учишь?
    — Конечно, — сказал я.
    — А если сегодня спросят, завтра всё равно учить будешь?
    — А как же?
    Севка засмеялся.
    — Чудак!
    Я сказал с достоинством:
    — Я учусь не для отметок. Для знаний. В наш век…
    — Ладно! — зевнул Севка. — Без тебя знаю. Сто раз слышал. Надоело.
    Теперь для меня всё это было давно прошедшим временем. На уроках я лавировал, как лихой лоцман в проливе, утыканном рифами. Время от времени меня допекали с Севкой.

  5. Mr_Miner Ответить

    Кумуткан — это неопытный детёныш байкальской нерпы, которому отовсюду грозит опасность. И главный герой повести, тринадцатилетний Максим, похож на кумуткана, когда мама, оставив его, уезжает на буддийские учения. В то же время сводная сестра Аюна называет себя потомственной чёрной шаманкой, а родной дедушка, бывший полярник, судя по всему, нарочно ловит нерп для каких-то страшных опытов…Повесть Евгения Рудашевского насыщена контрастами, она рассказывает о жизни современных иркутских подростков, о многонациональном колорите сибирских дворов — и захватывает читателя так, что вынырнуть из неё удается, лишь перевернув последнюю страницу. Детство как время приключений, двор как поле битвы, экзотика, ставшая для героев обыденностью, — всё это знакомо по советской классике, будь то «Детство Чика» или «Бронзовая птица». Только искандеровские хулиганы никогда не назовут свой шалаш «Минас Моргулом», а рыбаковские пионеры не будут копаться в собственных чувствах, искать в интернете адрес исчезнувшего отца.Молодой писатель Евгений Рудашевский (родился в 1987 году), лауреат «Книгуру» и других премий, по-журналистски скрупулёзен: если в книге «Здравствуй, брат мой Бзоу!» бережно вырисован абхазский быт, то в повести «Куда уходит кумуткан» с большим вниманием к деталям описаны бурятский фольклор и повадки байкальских нерп. Автор сам несколько лет работал в иркутском нерпинарии и пишет об этих удивительных животных с любовью и знанием дела. Но важнее редких фактов — богатый, живой язык: продолжая лучшие традиции подростковой прозы, текст Евгения Рудашевского вбирает в себя многие современные реалии, превращая обильный поп-культурный сор в литературу, имеющую право на долгую жизнь. А экспрессивные иллюстрации Петра Захарова делают книгу изданием, достойным пополнить библиотеку самого требовательного читателя.

  6. Popium Ответить

    В школу меня не пустила мама.
    — У ребёнка воспалительный процесс, — сказала она. — Застудит, будет хуже. Пусть посидит денёк-другой дома.
    Папа промолчал. Я тоже. Когда речь идёт о моём здоровье, спорить с мамой бесполезно.
    Но мне надо было идти на тренировку. Первую в своей жизни.
    Я дождался, когда мама уйдёт на работу и сказал бабушке, будто между прочим:
    — Я к товарищу. На полчасика.
    — Ишь ты, чего выдумал, — сказала бабушка. — Его в школу не пустили, а он по приятелям будет разгуливать!
    — Ладно, — сказал я, — а в библиотеку я имею право сходить?
    — Господи! Что за настырный ребёнок, — сказала бабушка. — Кто ж тебя такого на улицу отпустит? Я из ума ещё не выжила покуда. Ты на себя в зеркало погляди…
    Мне нечего было смотреть в зеркало. Я видел себя утром. Когда умывался. Прямо тип из витрины «не проходите мимо!»…
    И сколько я ни увивался вокруг бабушки, сколько ни ныл, на улицу она меня не отпустила.
    Я потерял всякую надежду вырваться из плена, когда бабушка принялась давать наставления насчёт обеда.
    — А разве ты уходишь? — спросил я.
    — Ухожу, — сказала бабушка, — до вечера ухожу.
    — Жаль, — сказал я и опустил вниз свой единственный зрячий глаз. — Очень жаль. Но ты не беспокойся. Поем и даже посуду вымою. Делать всё равно нечего. А потом, книжку почитаю. Замечательная книжка попалась. Про шпионов. За неё как сядешь — не оторвёшься. Целые сутки будешь читать и не надоест.
    Я лёг на диван и раскрыл книжку.
    С порога бабушка сказала:
    — Чтоб зря дверью не хлопал, я тебя снаружи на ключ запру.
    — Да ты что?! — подскочил я. — Вдруг… вдруг срочно нужно будет дверь открыть, а я на замке…
    — Какая же такая срочность может быть? — спросила бабушка.
    — Мало ли… — сказал я, лихорадочно соображая, что бы такое придумать. — Мало ли что может случиться… Например, пожар… Ну да, самый обыкновенный пожар. Так что ж, прикажешь гореть вместе с диваном и табуретками? Или прыгать без парашюта с пятого этажа?
    — Господи! — всплеснула руками бабушка. — И чего только мелет?
    Но я видел, видел собственным глазом: сейчас ключ останется по эту сторону двери и тогда…
    Мой глаз, наверно, меня и выдал. Бабушка покачала головой:
    — Хочешь старуху провести, бесстыдник. Оставлю ключ Ефросинье Кузьминичне. Надо будет, постучишь в стенку, — откроет.
    Хлопнула дверь, щёлкнул ключ и я остался, как узник в темнице: один и под замком.
    Первым делом я забросил под стол книжку. Мне не хотелось читать про глупых выдуманных шпионов.
    Мне хотелось на улицу. К Севке, к капитану, к моей команде.
    Но я понимал: сегодня это никак невозможно.
    И я принялся мечтать.
    Буду тренироваться. Каждый день. Каждый час. Каждую свободную минуту. Слава обо мне пройдёт по всем дворовым командам. Посмотреть на меня будут собираться толпы мальчишек с соседних улиц. Однажды возле хоккейной площадки остановится высокий человек с седеющими висками и весёлыми молодыми глазами. Он долго будет следить за игрой, а когда она кончится, выйдет на лёд и попросит у первого попавшегося мальчишки:
    — А ну-ка, дай на минутку клюшку!
    Мальчишка пожмёт плечами и отдаст клюшку человеку. А он кивнёт мне и скажет:
    — А ну-ка, вставай в ворота!
    Я тоже пожму плечами и встану в ворота.
    Человек сильным ударом пошлёт в ворота шайбу. Это будет очень трудно, но я её поймаю.
    Человек пошлёт ещё раз.
    Я поймаю опять.
    И так долго-долго.
    Потом человек вытрет со лба пот, улыбнётся и скажет:
    — Давай знакомиться. Я тренер сборной Советского Союза по хоккею. Во взрослую тебе рановато, по возрасту, конечно. А в молодёжную — приглашаю. Вполне официально.
    Все ребята, как один, пораскрывают рты, а я небрежно скажу:
    — Что ж, лично у меня возражений нет. Только я буду выступать за свою команду, — я кивну в сторону Севки, капитана и остальных.
    — А ты хороший товарищ! — похвалит тренер сборной. — Таким и должен быть настоящий спортсмен.
    Я так размечтался, что не сразу услышал, что меня зовут с улицы.
    Подбежал к окну — внизу вся команда надрывается в один голос:
    — Кос-тя! Кос-тя!
    Увидев меня, ребята замахали клюшками и закричали что-то вразнобой.
    — Не понимаю! — помотал я головой. — Ничего не понимаю.
    Капитан собрал всех ребят в кружок, взмахнул рукой и они хором закричали:
    — Вы-хо-ди! Вы-хо-ди!
    Я показал на забинтованную голову и заорал что было сил:
    — Не мо-гу! За-пер-ли! Зав-тра обя-за-тель-но!!!
    В стенку мне сердито постучали соседи. А снизу донеслось:
    — Вы-здо-ра-вли-вай! Мы те-бя ждём!!! Вы-здо-рав-ли-вай!!!
    Ребята ушли. Я спрыгнул с подоконника. Я не мог больше лежать на диване.
    Вместе со всеми мне только что кричал и махал клюшкой Эдик. Я был рад, что он выздоровел. Но где взять теперь коньки и клюшку?
    В передней лежали мои старые ботинки с коньками.
    Я достал коробку. Стряхнул пыль. Развязал бечёвку.
    Через полчаса я легонько цокал коньками, разгуливая по комнате. Я был мокрым, словно вылез из ванны и забыл вытереться, и на каждом шагу морщился от боли. Зато теперь я мог выйти на лёд на собственных коньках.
    Оставалась клюшка.
    Её я решил сделать сам.
    Папа очень любил по вечерам мастерить полочки, шкафчики и вообще всякие вещи для домашнего хозяйства. Я всегда удивлялся: и охота человеку, который строит настоящие большие машины, возиться с такой ерундой?
    Под раковиной в кухне у нас был настоящий склад. Чего там только не было: и разные пилы, и отвёртки, и напильники!
    Так что насчёт инструментов я не беспокоился.
    Вопрос, как делать клюшку, меня тоже особенно не волновал. Семилетний ребёнок знает, что такое клюшка: палка с загогулиной на конце.
    А вот из чего сделать клюшку, я не знал. На улице можно было бы найти подходящий материал. А в квартире?
    Нужно мне было совсем немного. Палку для ручки и кусок толстой фанеры для крючка.
    Я ходил по комнатам и думал: вот положение! Хуже, чем у Робинзона Крузо. Он на своём необитаемом острове дом построил. А я не могу клюшку сделать!
    Мне повезло. В передней возле вешалки из-под пальто выглядывала щётка.
    Об этой щётке мама с бабушкой спорили давно. «Выбросить её пора, — говорила мама, — и купить новую». — «Зачем же выбрасывать, — говорила бабушка, — щётка совсем хорошая. Она нас с тобой переживёт».
    Мне представлялся великолепный случай разрешить спор в мамину пользу. Я отпилю у щётки ручку и тогда, хочешь не хочешь, придётся покупать новую.


    Хуже было дело с крючком для клюшки.
    Три раза обошёл квартиру — ничего подходящего.
    Я сидел на кухне, горевал и продолжал шарить глазами по полу, стенам и даже потолку. И вдруг я увидел: за невысоким белым кухонным шкафчиком гвоздь. А на гвозде…
    И как я сразу не сообразил?!
    На гвозде висела доска, на которой мама разделывала тесто для пирогов.
    Доску делал папа. По правде сказать, там и делать было нечего. По краям листа толстой фанеры набил планочки — вот и вся работа.
    Но маме доска очень нравилась. И её у нас брали все соседи.
    Я подумал: если я оставлю маму совсем без доски, получится страшный тарарам. Но ведь мне вся доска и не нужна. Нужен совсем небольшой кусочек. Ровно на крюк для клюшки. А я, когда меня выпустят на улицу, найду подходящий лист фанеры и сделаю маме другую доску. Новенькую.
    Я не очень-то умел обращаться с инструментами. Но недаром говорят: кто хочет, тот добьётся.
    Первый крюк не получился совсем.
    Второй — получше.
    А за третий меня бы похвалил, наверно, сам Иван Тихонович, наш учитель по труду.
    Я отпилил у щётки ручку и прибил к ней гвоздями крюк. Намотал побольше синей изоляционной ленты и клюшка получилась хоть куда, совсем как настоящая.
    Погонял немножко по квартире банку из-под гуталина и стал убирать мусор. И тут только заметил: от маминой доски остался совсем маленький кусочек с ручкой, похожий на букву «T».
    Сначала я очень испугался. А потом подумал: из-за шкафа всё равно один только этот кусочек и выглядывал. Я повесил на гвоздь букву «Т» ногой вверх и отошёл на середину кухни. Так и есть! Будто никто и пальцем до доски не дотрагивался: висит себе и висит!
    Когда вернулась бабушка, я лежал на диване с большущей книгой в руках.
    Бабушка подозрительно посмотрела на меня, обошла всю квартиру, как видно, успокоилась и принялась готовить ужин.
    Потом пришли папа с мамой.
    Меня распирало от желания похвастаться клюшкой. Но я понимал: ничего хорошего из этого не получится и терпел.
    Только мне трудно было сидеть на одном месте, я бродил по квартире и всем мешал.
    На кухне бабушка возилась около газовой плиты и что-то бормотала себе под нос. У меня было расчудесное настроение и я спросил:
    — Опять с кастрюльками разговариваешь?
    — Чем зубоскалить, — сказала бабушка, — щётку бы лучше принёс! Ишь, тут мусор какой-то, опилки, что ли, не пойму…
    Я так и застыл с раскрытым ртом.
    — Ну, — сказала бабушка, — чего стоишь? Иль не слышал?
    Я не двигался с места, только глазами моргал. Бабушка покачала головой и, шаркая домашними туфлями, отправилась в переднюю.
    Мне всё было видно: как она подошла к углу, где из-под пальто и плащей выглядывала щётка; как стала по привычке шарить рукой, разыскивая палку, на которой была насажена сама щётка. Я даже слышал, как бабушка бормотала: «И куда ж ты запропастилась?!»
    А потом…
    Я никогда не думал, что взрослый человек может поднять такой крик из-за старой вылинявшей щётки.
    Просто, наверно, бабушка перепугалась от неожиданности.
    Прибежала мама, вышел папа, а бабушка держала в руках остатки щётки и причитала:
    — Батюшки, да что же это делается? Батюшки…
    Сначала бабушка и мама посмотрели на папу. Папа пожал плечами. Тогда все трое повернулись ко мне.
    — Ты, может быть, объяснишь, — сердито сказала мама, — что это такое?
    — По-моему, щётка… — сказал я.
    — Я тебя спрашиваю совершенно серьёзно! — закричала мама.
    Я молчал и думал, хоть бы кто-нибудь пришёл, что ли? Хоть бы гости какие-нибудь…
    — Д-з-з… — зазвонил звонок.
    Я пулей бросился к двери.
    На лестничной площадке стояла Лялька.
    Я обрадовался. Сейчас она скажет, что её мама просит зайти мою маму послушать новую долгоиграющую пластинку или посмотреть новую кофточку…
    — Проходи, — сказал я. — Проходи, пожалуйста. Что ж ты стоишь?
    Лялька вошла и стала со всеми по очереди здороваться:
    — Здравствуйте, дядя Миша! Здравствуйте, тётя Вера!
    Когда очередь дошла до бабушки, Лялька увидела щётку с отпиленной ручкой и захлопала в ладоши:
    — Ой, какая хорошенькая! Вы её купили, да?
    — Нет, — сказала бабушка в сторону, — он сделал.
    — Ой, как мне нравится! — сказала Лялька.
    — А ты попроси, он и тебе такую сделает.
    — Правда? — спросила Лялька.
    — Конечно, — ответила за меня мама и я понял, что тучи над моей головой рассеиваются.
    Но я не знал, за чем пришла Лялька.
    Она поболтала ещё немножко и сказала:
    — Тётя Вера, у мамы завтра день рождения, мы пирог будем печь, с вареньем. Дайте нам, пожалуйста, вашу доску для теста.
    — Принеси, — сказала мама.
    И всё началось сначала. Только теперь это была не бабушка, а мама.
    — Ну, — сказала она, — чего стоишь, или не слышишь?
    Потом она, как бабушка, покачала головой и пошла на кухню.
    Я видел, как она опускает руку за шкаф…
    Когда мама с каменным лицом вынесла в переднюю букву «Т», даже папа удивлённо поднял брови и сказал:
    — Занятно…
    А мама наклонилась к Ляльке:
    — Скажи своей маме, что у нас нет больше доски для теста…
    — А где же она? — спросила Лялька.
    — А это надо узнать у Кости, — сказала мама. — Очевидно, он сделал из неё что-нибудь очень важное. Что именно, он нам сейчас расскажет. Ну?
    — Клюшку, — сказал я. — Хоккейную клюшку.
    — Вот видишь, так и передай своей маме, из доски для теста Костя сделал хоккейную клюшку. Сейчас мы внимательно осмотрим квартиру, не исключено, что нас ещё ждут сюрпризы…
    Лялька, вытаращив глаза, ушла.
    Мне здорово попало от мамы и бабушки. А папа молчал и я не мог понять: сердится он на меня или нет. А если сердится — сильно или не очень.
    Когда мама и бабушка немножко успокоились, мама сказала:
    — Какой смысл было делать клюшку, если ботинки с коньками тебе всё равно малы? А ведь ты прекрасно знаешь, новых в этом году мы тебе покупать не будем.
    — А зачем мне новые, — сказал я. — Мне очень даже хорошо годятся старые. Не веришь? Пожалуйста, могу показать.
    Я принёс из передней коробку, развязал бечёвку и открыл крышку.
    Я стиснул зубы и приготовился изо всех сил тянуть ботинок, но ничего этого делать не пришлось. Нога в ботинок проскочила совсем свободно.
    У меня на голове зашевелились волосы.
    Ещё бы: два часа назад я еле напялил ботинки. А сейчас… Не могли же они за это время вырасти?
    Мама сначала очень удивилась, а потом нахмурилась:
    — Опять какие-нибудь фокусы?
    — Честное слово… — начал я.
    Мама повернулась к папе:
    — Михаил, может быть, ты объяснишь, что происходит в этом доме?
    Папа отложил газету.
    — Это насчёт чего?
    — Я спрашиваю совершенно серьёзно! — сказала сердито мама и даже топнула ногой.
    — А! — сказал папа. — Коньки? Видишь ли, я купил их для будущей зимы. Но, коль скоро ботинки не очень велики, думается, Константин может покататься немного и сейчас. Но это в том, разумеется, случае, если ты не будешь возражать. Так ведь, Константин?
    — Конечно, — сказал я. — Только в этом случае.
    Мама молчала долго-долго. Потом покачала головой и засмеялась:
    — Ну и хитрющие вы у меня, мужчины!

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *