Культуру можно определить как то что данное общество делает и думает?

19 ответов на вопрос “Культуру можно определить как то что данное общество делает и думает?”

  1. Thordiri Ответить

    Дискуссионным является и вопрос о соотношении понятий «язык» и «культура»: одни ученые полагают, что язык относится к культуре как часть к целому, другие — что язык лишь форма выражения культуры, третьи — что язык не является ни формой, ни элементом культуры. В качестве иллюстрации разного решения этой проблемы можно привести высказывания двух крупнейших представителей культурологии, основателей американской и русской школ этнолингвистики — Э. Сепира и Н. И. Толстого: «Культуру, — говорит Э. Сепир, — можно определить как то, что данное общество делает и думает, язык же есть то, как думает»[3]. «Отношения между культурой и языком, — пишет Н. И. Толстой, — могут рассматриваться как отношения целого и его части. Язык может быть воспринят как компонент культуры или орудие культуры (что не одно и то же), в особенности, когда речь идет о литературном языке или языке фольклора. Однако язык в то же время и автономен по отношению к культуре в целом, и его можно рассматривать отдельно от культуры (что и делается постоянно) или в сравнении с культурой как с равнозначным и равноправным феноменом»[4].
    Достижения таких направлений в языкознании, как этно- и психолингвистика свидетельствуют о том, что язык как общественное явление должен быть отнесен к сфере духовной культуры и рассматриваться в качестве одного из ее компонентов. Вместе с тем нельзя не признать, что существует ряд областей культуры — музыка, хореография, изобразительное искусство, которые с языком непосредственно не связаны.
    Если понимать культуру как процесс и продукт духовного производства, ориентированного на создание, хранение, распространение и потребление духовных ценностей, норм, знаний, представлений, то следует признать, что именно язык способствует формированию духовного мира общества и человека, обеспечивая их дифференцированной системой знаний, способствуя духовной интеграции как общества в целом, так и различных его групп. Язык, таким образом, «выступает неким концентратом культуры нации, воплощенной в различных группах данного культурноязыкового сообщества»[5]. Однако язык обслуживает не только сферу духовной культуры, он непосредственно связан с материальной культурой, производством, с социальными отношениями, он является средством общения, орудием борьбы, т.е. выступает как составной элемент социальной сферы. Несмотря на это «следует признать, что язык в основе своей — явление духовной культуры»[6].
    Итак, язык является своеобразным фундаментом культуры, ибо с помощью языка происходит усвоение культурных норм и социальных ролей, без которых жизнь человека в обществе невозможна.
    Культурологи так характеризуют соотношение языка и культуры: язык — зеркало культуры, в котором отражается не только реальный окружающий мир человека, но и менталитет народа, т.е. его специфический способ мировосприятия, его национальный характер, традиции, обычаи, мораль, система норм и ценностей, картина мира;
    язык — кладовая, копилка культуры, так как все знания, умения, материальные и духовные ценности, накопленные народом, хранятся в его языковой системе, в устной и письменной речи. Благодаря этому человек не начинает каждый раз заново свое развитие, а усваивает опыт предшествующих поколений;
    язык — носитель культуры, так как благодаря эпистемической функции языка она передается из поколения в поколение, и дети, овладевая родным языком, осваивают и обобщенный опыт предшествующих поколений;
    язык способствует идентификации объектов окружающего мира, их классификации и упорядочению сведений о нем;
    язык облегчает адаптацию человека в условиях окружающей среды; язык помогает правильно оценить объекты, явления и их соотношение; язык способствует организации и координации человеческой деятельности;
    язык — это инструмент культуры, формирующий личность человека, который именно через язык воспринимает традиции и обычаи своего народа, специфический культурный образ мира[7].
    В этом взаимодействии языка и культуры можно выделить следующие аспекты:
    — культура в языке, т.е. отражение в языковых текстах и в самих языковых средствах определенного культурного содержания, связанного с мировосприятием этноса, ментальной категоризацией мира природы и общества, верованиями и (или) верой;
    — язык в культуре, т.е. использование языковых формул как составной части культурных установок (например, формул этикетного поведения, включающих выбор местоимений при обращении, форм личных имен, определенных форм глаголов и нроч.);
    — культура языка и речи, т.е. практика борьбы за чистоту языка, поскольку речь человека отражает две стороны его духовной личности: языковую компетенцию, т.е. объем владения языком, и культурную компетенцию, т.е. степень включенности в нормы культуры, составляющей духовную жизнь общества;
    — язык культуры, т.е. система базисных понятий национальной культуры, которые пронизывают ее разнообразные материальные и духовные формы (например, жизнь ~ смерть, война ~ мир, добро ~ зло и др.)[8].
    Как совокупность материальных и духовных ценностей общества культура опосредована мыслительной деятельностью человека. При этом орудием мыслительной деятельности человека является язык.
    В связи с этим встает вопрос: как соотносятся между собой язык – мышление ~ культура. Этот вопрос имеет разное решение. Одни ученые считают, что язык является определяющим фактором по отношению к мышлению а следовательно, и к культуре; другие исходят из признания независимости языка и мышления, так как содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер.
    Идею о том, что язык определенным образом влияет на мышление человека впервые высказал В. Гумбольдт: «Человек преимущественно… живет с предметами так, как их преподносит ему язык. Посредством того же самого акта, в силу которого он сплетает язык внутри себя, он вплетает себя в него; и каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка»[9].
    Этой точки зрения придерживаются представители европейского неогумбольдтианства (Л. Вайсгербер, Г. Гольц, Г. Ипсен, П. Гартман и др.)* В американской этнолингвистике эта идея лежит в основе работы Э. Сепира «Язык»: «Люди живут не только в материальном мире и не только в мире социальном, как это принято думать: в значительной степени они все находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представление о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, — это всего лишь иллюзия. В действительности же “реальный мир” в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы… Миры, в которых живут различные общества, — это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками… Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества»[10]. Наиболее яркое выражение эта идея получила в гипотезе лингвистической относительности Э. Сепира и его ученика Б. Уорфа.
    Ее основные положения сводятся к следующему:
    язык определяет характер (тип) мышления, сам его логический строй.
    Так, говоря о соотношении грамматического строя языка и процесса логического мышления, Б. Уорф пишет: «Было установлено, что основа языковой системы любого языка (иными словами, грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза. Формирование мыслей — это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова, но часть грамматики того или иного языка и различается у различных народов в одних случаях незначительно, в других — весьма существенно, так же как грамматический строй соответствующих народов»[11];
    характер познания действительности зависит от того, на каких языках мыслят познающие субъекты, так что при существенных различиях языков, которыми они пользуются, процесс их познавательной деятельности и его результаты также будут отличаться друг от друга существенным образом. «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком, — пишет Б. Уорф. — Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном — языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы — участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного языкового коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка»[12];
    человеческое знание не имеет объективного, общезначимого характера. «Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, — пишет он, — который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве, или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем». Поэтому этот принцип формулируется как принцип лингвистической относительности[13], по аналогии с физической теорией относительности.
    Гипотеза Э. Сепира — Б. Уорфа отрицает, таким образом, общечеловеческий характер мышления, т.е. наличие общего для всех людей логического строя мышления. Кроме того, сегментацию или расчленение мира в процессе абстрактного познания она ставит в полную зависимость от языка, что в целом неправомерно, так как расчленение действительности осуществляется па уровне чувственного познания, причем не только людьми, но и животными, не обладающими языком.
    Гипотеза лингвистической относительности Э. Сепира — Б. Уорфа в своих основных положениях находит отклик и у представителей европейского неогумбольдтианства (Л. Вайсгербера, Г. Гольца, Г. Ипсена, II. Гартмана и др.). В соответствии с их взглядами, язык рассматривается как некий промежуточный мир между объективной действительностью и мышлением. Причем характер языка определяет тип мышления, поэтому мышление каждого народа имеет свои национальные черты и его развитие целиком определяется эволюцией национального языка.
    Для Л. Вайсгербера язык есть «первичная действительность», и человек на самом деле познает не объективную действительность, существующую вне и независимо от него, а тот язык, носителем которого он является. Ни чувственное, ни рациональное познание человеком мира не дает, по его мнению, объективного знания о мире, так как человек находится «в плену» у языка. Поэтому каждый народ имеет свою специфическую «картину мира», характер которой определяется тем языком, носителем которого он является. В качестве иллюстрации он приводит следующий пример: в немецком языке существует слово Unkraut в значении ‘сорняк, сорная трава’, однако в реальной научной классификации растений такого вида нет, а есть Hahnefuss ‘лютик’, Gansedistel ‘чертополох’, т.е. это не факт действительности, а результат интерпретации этой действительности человеком.
    Другое решение вопроса о соотношении языка ~ мышления ~ культуры связано с признанием независимости языка и мышления, так как содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер. В противовес принципу лингвистической относительности Э. Сепира — Б. Уорфа выдвигается принцип лингвистической дополнительности (Г. А. Брутян), который формулируется следующим образом: «В процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей возникает языковая картина мира. Она в целом и в главном совпадает с логическим отражением в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мира, которые остаются за пределами логического отражения, и в качестве словесных образов вещей и лингвистических моделей отношения между ними варьируются от языка к языку в зависимости от специфических особенностей последних. Через вербальные образы и языковые модели происходит дополнительное видение мира; эти модели выступают как побочный источник познания, осмысления реальности и дополняют нашу общую картину знания, корректируют ее. Словесный образ сочетается с понятийным образом, лингвистическое моделирование мира с логическим, создавая предпосылки воспроизведения более полной и всесторонней картины окружающей действительности в сознании людей»[14].
    В этой гипотезе также есть противоречия, главное из которых сводится к следующему: если языковая картина мира имеет внелогический характер, то возникает вопрос, как она может «в основном совпадать» с той картиной мира, которую человек получает в результате логического познания мира;
    неясным также остается вопрос, используется ли язык в процессе логического отражения действительности и, если используется, то, как оно может осуществляться, если «содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер».
    Из этого понимания соотношения языка и мышления делается вывод о том, что язык определяет не только характер мышления, познавательной деятельности человека, но и тип, нормы культуры и в конечном счете структуру и развитие самого человеческого общества.
    Именно такая точка зрения последовательно развивалась в работах Л. Вайсгербера, который полагал, что структура общества и его история полностью определяется языком и историей его развития. Противоречивое решение этого вопроса содержится и в работах Б. Уорфа. С одной стороны, он пишет о достаточно жесткой зависимости культуры от языка: «Что было первичным — норма языка или норма культуры? В основном они развивались вместе, постоянно влияя друг на друга. Но в этом содружестве природа языка является тем фактором, который ограничивает его свободу и гибкость и направляет его развитие по строго определенному пути. Это происходит потому, что язык является системой, а не просто комплексом норм. Структура большой системы поддается существенному изменению очень медленно, в то время как во многих других областях культуры изменения совершаются сравнительно быстро. Язык, таким образом, отражает массовое мышление; он реагирует на все изменения и нововведения, но реагирует слабо и медленно, тогда как в сознании производящих изменения это происходит моментально»[15]. С другой стороны, он говорит о наличии между языком и культурой лишь определенного рода связей. «Между культурными нормами и языковыми моделями, — пишет он, — существуют связи, но не корреляции или прямые соответствия. В некоторых случаях «манеры речи» составляют неотъемлемую часть всей культуры, хотя это и нельзя считать общим законом, и существуют связи между применяемыми лингвистическими категориями, их отражением в поведении людей и теми разнообразными формами, которые принимает развитие культуры»[16].
    Существует, однако, и более умеренная точка зрения (В. 3. Панфилов), согласно которой язык не пассивен, а активен по отношению к сознанию, однако эта активность не столь велика, чтобы язык мог «организовывать» сознание, определять его тип, структуру, «лепить» в нем свою модель мира. Как физически един человеческий род, так едино и сознание всех людей, а различные языки мира могут рассматриваться лишь как варианты единого языка человеческого рода.
    Что касается вопроса соотношения языка, мышления и культуры, то, в соответствии с этой концепцией, все три категории, будучи явлениями социальными, связаны между собой. Однако «язык, оказывая некоторое, но отнюдь не решающее влияние на мышление, не может также коренным образом определять и характер материальной и духовной культуры общества, которая опосредована человеческим мышлением, представляющим собой, как и язык, продукт социального развития»[17].
    Таким образом, современная наука «отвергает оба экстремальных решения — то, что язык целиком детерминирует мировоззрение, и то, что мировоззрение людей не зависит от языка»[18]. Представители неогумбольдтиан- ства правы в том, что язык способен воздействовать на наше мышление и восприятие действительности. Однако это воздействие не имеет определяющего характера. Если бы это воздействие было жестко определяющим, то развитие мышления и соответственно развитие познания было бы невозможно.
    В связи с этим гипотеза лингвистической относительности Э. Сепира — Б. Уорфа требует уточнения: в своей абсолютизации утверждения, что мышление и создаваемая в той или иной культуре картина мира всецело зависят от языка, она, по-видимому, неверна. Но в более смягченном варианте, в признании того, что язык оказывает влияние на наше мышление и наши представления о мире, она может быть приемлемой. При этом надо помнить, что «содержание наших мыслей и представлений определяется их предметом, а не языком. Если бы это было не так, то мы бы неправильно воспринимали условия, в которых живем, и не могли бы выжить в них. Мы способны ориентироваться и существовать в объективном мире лишь постольку, поскольку жизненный опыт постоянно заставляет нас исправлять ошибки нашего восприятия и мышления, когда они вступают в противоречие с ним. Мы способны развивать научные знания о мире лишь постольку, поскольку их истинность проверяется практикой, а не тем, соответствуют ли они нормам языка»[19]. Так, например, кроме самого значения слова вода, любой человек знает, что это жидкость, необходимая для питья и в целом для жизни, что в ней можно варить пищу, стирать, мыться, плавать, но, плавая, в ней можно захлебнуться и утонуть и т.д.
    Эти знания о предметах и реалиях внешнего мира приходят из практики, из опыта «рук и глаз». Это так называемый запас наглядно-опытных знаний, который формируется уже в детстве. Благодаря ему становится возможным общение разноязычных людей, например, баск, baso «лес, гора» и рус. лес и гора различны, но стоящие за этими разными понятиями наглядно-опытные знания леса и гор, в основном, едины, и эти знания и не дадут повода думать, что под ветром может шуметь и качаться baso «гора», а не baso «лес»[20].
    В этом заключается универсальность человеческого мышления. «Она обеспечивается единой логико-понятийной базой мышления, имеющей надъязыковой характер»[21]. Благодаря этой базе достигается взаимная пере- водимость языков. Язык лишь определенным образом организует знания человека об окружающем его мире. В этом проявляется его функция отражения действительности.
    Все эти теоретические расхождения и противоречия во взглядах даже одного и того же ученого говорят о том, что вопрос о соотношении языка, мышления и культуры является чрезвычайно сложным.
    Бесспорно, что между языком и реальным миром стоит человек — носитель языка и культуры, воспринимающий и классифицирующий мир по-своему (поэтому там, где русский человек видит два цвета — синий и голубой, англичанин видит лишь один — blue, хотя оба они смотрят на одну и ту же часть цветового спектра).
    Бесспорно также, что ядро смысловой структуры языка составляет единая логико-понятийная база мышления, которая является универсальной и не зависит от национальных языков и культур. Ее универсальность порождена единством человеческой психики и ее способностью независимо от образа жизни отражать мир в сходных категориях.
    Так, например, во всех языках говорящие различают субъект действия и его объект, предмет и признак, пространственные и временные отношения, положительную и отрицательную эмоционально-экспрессивную оценку и т.д. «Общность человеческой психологии, отраженная в языке, проявляется и в асимметрии положительных и отрицательных оценок. Лексика отрицательной оценки разнообразнее и богаче, чем лексика положительной оценки. Так, например, класс русских глаголов речи, выражающий одобрение, включает лишь несколько глаголов нейтральной оценки {хвалить, одобрять), в значение другие глаголов, содержащих общую идею ‘хвалить’, входит дополнительный признак отрицательной оценки речевых действий того или иного лица (захваливать, превозносить, славословить, льстить и т.д.). В то же время группа глаголов с антонимическим значением ‘неодобрения’ содержит более 80 лексических единиц {ругать, порицать, осуждать, оскорблять, обличать, высмеивать, клеймить, критиковать и т.д.). Другим показателем асимметричности языка в выражении оценки является тот факт, что слова, которые на оценочной шкале занимают срединное положение, в самых разных языках имеют тенденцию сдвигаться к полюсу ilruioxo’ Средние способности, например, — это, скорее, не нормальные способности обычного человека, а способности, не достигающие определенного уровня… Примечательно также и то, что слова со значением ‘хорошо’ часто употребляются в значении ‘нормально’, что особенно проявляется в этикетных формулах: Как долетели? — Хорошо»[22].
    Наличие этой всеобщей универсальной базы мышления делает реальной возможность перевода с одного языка на другой и понимание друг друга носителями разных языков и разных культур. Однако детализация и конкретизация этой универсальной понятийной основы, обрастание ее словами со своими значениями в каждом языке происходит по-своему.
    Особенно заметны различия между языками в лексике: в любом языке есть так называемая безэквивалентная лексика, т.е. слова, которые не переводятся на другие языки однословно. Однако ее доля в языке, как правило, не велика (в русском языке, например, она составляет не более 6—7%, ср. такие слова, как матрешка, самовар, гармошка, субботник, сглазить и т.д.).
    В английском, немецком и французском языках имеется по два слова для обозначения руки и по два слова для обозначения ноги, тогда как в русском, по одному слову, ср.:
    англ, hand/atm англ, foot/leg нем. hand/arm нем.fuss/hein франц. main/bras франц. pied/jambe рус. рука рус. нога
    Поэтому ни немец, ни англичанин, ни француз не могут сказать: «я поранил руку». Им обязательно надо указать, какую часть руки они поранили. А вот когда речь идет о глазах, то тут на русском языке нельзя сказать «мне попала пылинка в глаза»: слово «глаза» во множественном числе обозначает оба глаза, а пылинка попасть в два глаза сразу не может. Ирландцы же говорят именно так — во множественном числе. Потому что для них оба глаза — это один предмет, который обозначается единственным числом (как «орган зрения»). Чтобы назвать один глаз, они говорят: «половина органа зрения»[23].
    Отсутствие в языке соответствующих слов называют лакунами. Лакуны становятся заметны лишь при сопоставлении языков. Существование лакун в языках связано с различием в культурах, с так называемой несимметричностью мировидений, представленных в разных языковых картинах мира: иногда они появляются вследствие отсутствия тех или иных реалий (ср. рус. щи, валенки или матрешка), иногда же они вызваны тем, что в одной культуре различие между определенными объектами внешнего мира признаются более важными, чем в другой (например, двум английским словам «shore» (берег моря) и «bank» (берег реки) соответствует одно русское — «берег»).
    Здесь в действие вступает принцип избирательности номинативного акта. Эта избирательность, с одной стороны, связана с различием природных и социально-экономических условий, в которых живут носители соответствующих языков, а с другой — с элементами прагматизма, поскольку «сознание не просто дублирует с помощью знаковых средств отражаемую реальность, а выделяет в ней значимые для субъекта признаки и свойства, конструирует их в идеальные обобщенные модели действительности»[24], т.е. объективный мир членится человеком с точки зрения категорий ценности. Селективность процесса номинации выявляет своеобразие восприятия и оценки человеком окружающего его мира, ибо уже сам выбор того или иного явления действительности в качестве объекта номинации свидетельствует о его значимости для носителей языка. «Приписывая предметам и явлениям окружающего мира те или иные объективно присущие им свойства, человек демонстрирует свое иебезразличие к этим свойствам»[25].
    Сам процесс их «означивания» с помощью языковых средств предполагает измерение их значимости для носителя языка.
    Принцип избирательности номинативного акта подчиняется главному регулятивному принципу культуры. Этот принцип пронизывает всю лексическую систему языка, оказывая влияние не только на восприятие предметов и явлений внешнего мира, но и на их интерпретацию. Именно он придает смысл и значение каждому языкотворческому акту, объединяет в одно единое целое лексико-семантические и тематические группы лексики, позволяя понять логическое основание их выделения в языке культуры.
    В старославянском языке, например, таким регулятивным принципом был Бог. Именно этот регулятивный принцип Средневековья предопределял всю логическую структуру его культуры, оказав влияние на устройство такого базового концепта старославянского языка, как «человек»[26]. Все существующее в Средневековье восходит к этому регулятивному принципу, включается в стройную иерархию и находится в гармоническом отношении с другими элементами космоса. Поэтому мир и все его части получали в старославянском языке нравственную окраску. Вот почему при характеристике духовного и социального средневекового человека чрезвычайно важное место занимают аксиологически окрашенные атрибуции человека в его отношении к Богу (ср., например, следующие слова: коговидьць ‘видящий бога’; когодюььць ‘человек, любящий бога’; когоносьць ‘человек, носящий в себе бога’; когоприк.иьць ‘держащий бога на руках’; когосвлрьникъ ‘богоборец’; когочтьць ‘набожный, благочестивый человек’; христопорьць ‘противник Христа’ коголждростьнъ ‘мудрый как бог’; зълочьстьнъ ‘безбожный человек’; неподокьнъ ‘безбожный, бесчестный, развратный’; Хоудьнъ ‘богохульствующий’ и т.д.). В современном русском языке этот принцип уже не работает, поэтому подобные имена отсутствуют.
    Любая культура живет и развивается в «языковой оболочке, но не «оболочка» обусловливает содержание культуры, а, наоборот, содержание культуры диктует характер и состояние этой «оболочки»[27]. Именно культура определяет план содержания языка (ср., например, различия в культурных представлениях о доме в русском и английском языках: для русских дом означает место жительства, место работы, домашний очаг, семью, а также любое здание; для англичанина house означает только здание или строение, домашний очаг передается словом home).
    Соприкосновение разных культур находит отражение в языке в виде лексических заимствований. Процессы взаимодействия и интернационализации культур получают свое выражение в формировании интернациональной лексики.
    Культура формирует сложную и многообразную языковую систему, благодаря которой происходит накопление, организация опыта и передача его из поколения в поколение. Зеркалом культуры является словарь языка, а сложившаяся в культуре система типов общения отражается в его стилистической системе, в функциональном распределении языковых средств в текстах, т.е. культура определяет не только план содержания языка, но и его нормативно-стилистический уклад. Так, например, в литературных языках с богатой культурной традицией наблюдается сложная стилистическая дифференциация языковых средств, среди которых выделяются книжные, нейтральные и разговорные (в том числе нейтрально-разговорные, разговорно-фамильярные, просторечно-жаргонные речевые средства). В молодых литературных языках эта стилистическая дифференциация языковых средств только начинает складываться, поэтому здесь, как правило, существуют нейтральные и разговорные языковые средства.
    В некоторых восточных культурах своеобразие типов общения и речевого поведения затрагивает не только стилистику, но и грамматику, например, в грамматике корейского языка имеется категория вежливости, которая насчитывает семь ступеней — почтительную, уважительную, особую форму вежливости, характерную для женской речи, учтивую, интимную, фамильярную, покровительственную, — при этом каждая из них имеет свои грамматические и лексические показатели.
    Уровнем развития материальной и духовной культуры общества определяется и форма существования языка. Согласно культурно-исторической классификации языков, существуют бесписьменные языки, т.е. языки, имеющие только устную форму существования, письменные языки, т.е. языки, имеющие помимо устной, еще и письменную форму существования, литературные языки народности и нации, представляющие собой более высокую ступень развития письменных языков, так как на них существует литература (с точки зрения материальной культуры — это уже следующий этап эволюции общественных отношений, предполагающий появление книгопечатания, развитие наук и т.д.), языки межнационального общения (их возникновение связано со следующим этаном развития культуры – появлением новых технических средств письменного и устного общения, средств массовой информации, рекламы и т.д.).

  2. Fearlessterror Ответить

    Предмет анализа Сэпира – живой язык в единстве его формы и содержания. Разнообразие фактических данных, полученных в эмпирических исследованиях, многофункциональность языка доказывают, что он – одно из проявлений специфичности культур. «Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают». О том, как думают в различных культурах, можно судить по устной и письменной речи, выраженной языком определенного народа. Несмотря на огромное разнообразие языков, они все обладают, по мнению Сэпира, универсальным качеством: «Внутреннее содержание всех языков одно и то же – интуитивное знание опыта. Только внешняя их форма разнообразна до бесконечности, ибо эта форма, которую мы называем морфологией языка, не что иное, как коллективное искусство мышления, искусство, свободное от несущественных особенностей индивидуальных чувств».
    Язык, по Сэпиру, – продукт коллективных взаимодействий, и он «в основе своей есть система фонетических символов для выражения поддающихся передаче мыслей и чувств». Речь же «как деятельность есть чудесное слияние двух организующих систем – символической и экспрессивной; ни одна из них не смогла бы достичь нынешнего совершенства без воздействия другой». Из таких четких и ясных определений легко сделать выводы о сути языка и членораздельной речи. Согласно Сэпиру, язык есть продукт общности людей, который передает их мысли и чувства, а речь – деятельность индивидов в единстве символически-рационального и эмоционально-выразительного аспектов. Таким образом, в процессе общения с помощью языка-речи передаются мысли, идеи в словесной и в чувственной формах. Сэпир затрудняется установить все функции языка, «так как он настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немногое в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия».
    Особо Сэпир выделял значение языка в передаче знаний, навыков, стереотипов поведения от поколения к поколению в процессе социализации (энкультурации). Кроме того, он полагает, что «обычная речь выступает в качестве своеобразного потенциального символа социальной солидарности всех говорящих на данном языке». Одновременно Сэпир подмечал одну интересную особенность функционирования языка как «саморазвивающейся» системы в относительно замкнутых сообществах людей. Эта особенность реализуется в группах людей, связанных общими интересами. (Группой могут быть ученики школы, люди одной профессии, представители преступного мира больших городов и т. д.) Язык сообщества отличается применением придуманных его членами слов и выражений, особой расстановкой ударений и т. д. «Тот или иной сленг обнаруживает принадлежность говорящего к неорганизованной, но тем не менее психологически реальной группе». Такие инновации в языке есть явный показатель спонтанных изменений в социальном взаимодействии относительно самостоятельных групп людей, признак модификации их микрокультуры.
    Э. Сэпир обращает внимание на психологические отличия при сравнении различных типов языков. Это может быть связано с различным статусом структурных элементов языка, а может выражаться в особенностях речевого поведения в диалоге. Сэпир даже выделяет речь (точнее, речевое поведение) как черту личности. Такие различия могут корениться как в самом языке, так и в обычаях, нормах, определенных культурой. На основе замеченных различий Сэпир выдвинул предположение о том, что «языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психологических процессов, которые нам еще предстоит точно определить».
    К психологическим особенностям языка и речи Сэпир обращался неоднократно. Он показал общее влияние особенностей языка на познание, мышление, мировидение. Среди таких особенностей – специфическое воздействие структурных различий в языке, например префиксального/суффиксального способов построения словоформы. «Мне представляется, – отмечал Э. Сэпир, -что есть психологически довольно существенное различие между языком, наперед устанавливающим формальный статус корневого элемента, еще до того как он назван… и таким языком, который начинает с конкретного ядра слова, а статус этого ядра определяет рядом последующих ограничений, каждое из которых урезывает в некоторой степени то общее, что предшествует. Сущность первого метода таит в себе нечто как бы диаграммное или архитектурное, второй же есть метод доказывания задним числом».
    Значительное внимание американский лингвист уделял вариативности таких элементов языковой формы, как голос, голосовая динамика, включающая интонацию, ритм, плавность речи, темп, силу звука. Все эти особенности речи, по мнению Сэпира, в речевом поведении проявляются как черты личности.
    Э. Сэпир сформулировал положение о том, что язык – это «путеводитель в социальной действительности», что он является инструментом познания. В целом теорию Сэпира можно рассматривать в качестве мягкого варианта принципа лингвистической относительности. Но данный принцип существует у Сэпира в контексте довольно многомерной теории языкознания и ориентирован на размышления о языке как о многовариантном способе понимания мира, определенном итоге конкретного исследования разнообразия языка и его влияния на познание и ощущение окружающего мира.
    Лингвистическая относительность – это своеобразный интегральный подход к познанию сетей «психологических процессов», наряду с конкретным изучением саморазвития сленга, дающего чувство психологической реальности группе, воздействия речи на черты личности и влияния типа языка на познание. Люди не только существуют в «материальном» и «социальном» измерениях, но и «находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представления о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, – это всего лишь иллюзия… В действительности “реальный мир” в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы».
    Раскрывая содержание принципа лингвистической относительности, Сэпир не только утверждал различия в познании, видении мира в связи с разнообразием языков, но и пытался обобщить значение роли языка и обосновать в связи с этим необходимость междисциплинарного познания данного феномена как целого и будущего познания его «психологических сетей». Таким образом, речь идет не просто о констатации лингвистической относительности, а о необходимости всесторонне исследовать язык, в том числе и в этом направлении. Если это выразить в более обобщенной форме, то можно констатировать, что Сэпир настаивал на специфическом изучении влияния культуры (с акцентом на язык) на познавательные процессы и другие взаимодействия личности с внешним миром (или как язык и речь участвуют в функционировании и воспроизводстве культуры и личности).
    Обосновывая свою гипотезу лингвистической относительности, Сэпир делает акцент на необходимости междисциплинарного исследования круга вопросов, касающихся роли языка в конструировании реального мира. Он отмечал, что «язык доказывает свою полезность как инструмент познания в науках о человеке и в свою очередь нуждается в этих науках, позволяющих пролить свет на его суть». В первую очередь Сэпир имел в виду социологию, психологию, культурную антропологию и философию. Ждал он и помощи естественных наук, но не бездумного применения неких математических методов.
    К сожалению, многие идеи (особенно интегративный подход) Сэпира не разрабатывались в XX в., наука которого погрязла в бессмысленной специализации. Автор предисловия к «Избранным трудам по языкознанию и культурологии», А.Е. Кибрик, писал, что в Сэпире «поражает способность охватить явление целиком, сохранив для него живые связи, не обеднив и не извратив его. И при этом не скользить по внешней поверхности явления, а проникать в самые сокровенные его глубины, десятикратно усиливая рациональное знание могучей интуицией. Испив из освежающего родника многомерной сэпировской мысли, лишний раз убеждаешься в порочности тех перегородок, усердным расставлением которых прославилась наука XX в., и укрепляешься в вере, что когда-нибудь эти перегородки падут».
    Теоретические положения, разработанные Сэпиром в языкознании, позволяют оценить роль вербальной коммуникации для человеческих сообществ. Язык является сложнейшей системой, которая способствует выражению внутренних размышлений и ощущений в словесной форме. Это происходит в процессе особой деятельности – членораздельной речи, объединяющей рационально-смысловые и образно-экспрессивные аспекты общения человека. Язык есть продукт коллективного взаимодействия в процессе коммуникации. Язык и членораздельная речь являются важнейшими способами коммуникации человека, играющими определяющую роль в социализации (энкультурации), а также в развитии биологических систем организма. Язык усиливает чувство солидарности, сообщности и придает психологическую реальность группе. Язык как саморазвивающаяся динамическая система интегрально воздействует на познание индивида и мировидение общности. Сэпир полагал, что язык находится во взаимодействии с культурой, отражая специфику последней, что проявляется в общении. Особенности языка имеют существенное значение в специфике стилей общения, мышления и тем самым они в определенной степени определяют тип культуры, тип коммуникации.
    Принцип же лингвистической относительности, впоследствии более жестко и прямолинейно сформулированный Б. Уорфом, последователем и учеником Сэпира, нуждается в дополнительных комментариях. Гипотеза, или даже теория лингвистической относительности, Сэпира-Уорфа вызывала и до сих пор вызывает споры и дискуссии. Для Уорфа положения, связанные с ролью языка в обществе, имеют автономное значение и существуют вне контекста довольно сложных взаимоотношений между различными аспектами познания языка, членораздельной речи, речевого поведения и др. Идеи, сформулированные Гумбольдтом и развитые Сэпиром в качестве обобщенного подхода к роли языка, Уорф довел до радикальных, крайних формулировок, превративших язык (точнее, его строй, грамматику) в некий абсолют, существующий вне связи с деятельностью человека и функционированием культуры. В основе позиции Уорфа лежит категорическое утверждение об определяющей роли грамматики (у Сэпира это – предмет дальнейших исследований). Уорф выдвинул положение о том, «что грамматика не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формулирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и синтеза». Для Сэпира же язык – путеводитель, «инструмент познания», закономерный, а не случайный феномен, на основе которого строятся взаимодействия людей в «реальном мире» общности. Действенность языка-речи обусловлена теснейшими связями с культурой и личностью. Б. Уорф схематизировал процесс познания, подчиняя его грамматике: «Формирование мыслей -это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова, но часть грамматики того или иного языка… Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; наоборот, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит языковой системой, хранящейся в нашем сознании»17. В этих формулировках чувствуется влияние тенденций в лингвистике, появившихся после исследований Сэпира, которые не вписывались в его концепцию. В основной работе Б. Уорфа «Язык, мышление и реальность», опубликованной в 1956 г., отразились иные, нежели у Сэпира, подходы к языкознанию. Речь идет об абсолютизации роли языка, превращении его в независимый абсолют, и эмпирическом подходе к доказательству путем перечисления примеров. Дискуссия о достоверности формулировок Уорфа была в основном обсуждением истинности/ложности фактов, которые он использовал. (Последние не всегда были точны.) Аргументация Уорфа носит упрощенный характер демонстрации примерами. У Сэпира же воздействие языка связано с типами языков и культур.
    Б. Уорф, как и его оппоненты, не утруждал себя типологиями и тонкостями речевого поведения. Сторонники теории лингвистической относительности отыскивали примеры, подтверждавшие ее, противники опровергали их. Так продолжалось на протяжении всего XX в. Дискуссия о лингвистической относительности, хотя и с меньшей интенсивностью, продолжается и в XXI в. в кросскультурной психологии. Несмотря на многие недостатки позиции Уорфа, доказать неправомерность его подхода можно, лишь опровергнув тезис о связи и влиянии языка на личность и взаимообусловленность культуры и языка. В определенном смысле можно опровергнуть идеи Уорфа, доказав отсутствие воздействия культуры (языка, членораздельной речи) на людей как внешнего явления, достояния общности, а не индивида.
    Говоря о вербальной коммуникации, нельзя обойти вниманием направление, в котором язык рассматривается как формальная система, существующая независимо от человека и культуры. В отличие от историко-культурного подхода, язык здесь – статичная система, подобная математическим построениям. Основателем такого взгляда на язык был Р. Декарт. Именно он поставил перед собой задачу создания языка как исчисления, т. е. языка, который упорядочил бы процессы человеческого мышления. Декарт высказал это положение в 1629 г. Спустя более 30 лет, в 1666 г., Г.В. Лейбниц сформулировал идею «пазиграфии», или искусства понимания, при помощи общих письменных знаков для всех народов на земле. Основную цель данного подхода к языку его основатели видели в улучшении коммуникации, понимания представителями различных народов друг друга. Эту же цель преследовал и Р. Декарт, обращаясь к лингвопроектированию, т. е. созданию языка (или языков), более ясно и четко выражающего мысли человека по сравнению с естественными языками, в которых присутствуют двусмысленность и многозначность. Способ преодоления непонимания основатели такого подхода видели в улучшении естественного языка, совершенствовании его логической структуры и создании языка-исчисления, а также новых языков, которые бы могли осуществлять функцию общечеловеческого общения и обеспечивать понимание между людьми.
    Такой формальный подход существенно отличался и от идей Платона, и от точки зрения И. Канта. Последний полагал, что улучшить общение между народами возможно лишь на основе понимания содержания их культур и истории отдельных общностей людей. Не соответствовал формальный подход и положениям Э. Сэпира, который считал, что общечеловеческим языком станут несколько естественных языков. В настоящее время можно утверждать, что идея Р. Декарта о создании нового языка, который бы облегчил общение народов, недостижима. Был создан ряд искусственных языков (идо, эсперанто интерлингва, нео), но они не стали «живыми» языками общения. Вместе с тем попытки улучшить язык формально-логическим способом, предпринятые от Декарта до Витгенштейна, дали интересные результаты. Среди них – рождение символической (математической) логики, появление утонченной теории познания неопозитивистов, которая в конечном счете привела к созданию языков программирования, т. е. дала возможность общаться с компьютером.
    Однако в лингвистике формальный подход к языку стал не средством, а самоцелью. В рамках структурного подхода решались внутренние задачи данной дисциплины. Более же продуктивным направлением в разработке языка-исчисления были логико-математические исследования. Кратко охарактеризуем некоторые этапы исследования языка как формальной системы.
    Идеи Р. Декарта, идеи создания нового языка получили продолжение в трактате А. Арно и Б. Лансело «Всеобщая и рациональная грамматика» (1660), известном также как «Грамматика Пор-Рояля». Последующую и более продуктивную реализацию идея организации «более ясного» языка получила в трактате А. Арно и П. Николя «Логика и искусство мыслить» (или «Логика Пор-Рояля», 1662). Все достижения, связанные с созданием формализованного математического языка, лежат вне плоскости достаточно схоластических построений структуралистов, которые решали свои внутренние задачи (это касается и Ф. Соссюра, и пражской, и датской школ). Не надо забывать, что продуктивные решения в области языка исчислений были найдены раньше появления структурализма в лингвистике. Достижения «Логики Пор-Рояля» получили дальнейшее развитие лишь спустя почти 200 лет в работах английского математика Дж. Буля «Математический анализ логики» (1847), «Логическое исчисление» (1848), «Исследование закономерностей мысли» (1854), а также в трудах американского ученого Ч.С. Пирса.
    В дальнейшем идея создания языка исчисления получила развитие в теоретических построениях неопозитивизма и разнообразных конкретных формах формализованных языков в рамках символической (математической) логики. Это в свою очередь привело к переходу от кодирования на ЭВМ к разработке языков программирования. Из совокупности программ возникли различные операционные системы, среди них известная всем Windows. Самое существенное отличие формализованных языков от структурного подхода в лингвистике состоит в том, что в них основа исчисления – слово (понятие), а не более дробные по отношению к слову единицы (как у структуралистов).
    Ф. Соссюр, объединив положения О. Конта (статика, динамика), Э. Дюркгейма (язык-речь), а также А. Арно и Б. Лансело, создал весьма сложную для понимания теорию языка, основной особенностью которой было рассмотрение последнего как формальной системы, независимой от человека. Ф. Соссюр использовал для построения своей теории более низшие, чем слово, иерархические уровни. Тем самым он положил начало структурной лингвистике. Особый интерес в его теории представляет проблема ценностей знака. «В центре концепции Соссюра лежит теория ценностей (значимости) лингвистического знака, восходящая к учению о меновой стоимости в политической экономии». Соссюр пишет об этом следующим образом: «Ценность (в наибольшей степени и в любой момент) является синонимом члена, входящего в систему (исходных членов), и точно так же она в столь же большой степени является синонимом предмета, на который ее можно обменять».
    Очень высоко оценил структурный подход Ф. Соссюра К.К. Леви-Строс: «Вся природа – по Соссюру, на том основании, что передача наследственной информации в клетке подчиняется законам, вскрытым в “Курсе общей лингвистики”». Аналогичные идеи высказывал Н.Я. Марр. Согласно его учению все слова всех языков мира можно свести к четырем лексическим элементам: САЛ, ВЕР, ЙОН и РОШ. Леви-Строс, как и Соссюр, ратовал за изучение языка, который он отождествлял с культурой в целом, математическими методами. Он возлагал большие, но увы, несбывшиеся надежды, на революционные, по его мнению, открытия комбинаторики (раздел теории вероятностей) и теории информации в разрешении этнологических проблем. И в этом могла бы помочь общая теория знаковых систем, частью которой должна быть этнология.
    Самое парадоксальное в проблеме разработки языка как исчисления состоит в том, что практически важную задачу создания формальных систем выполнили одни ученые, а методологию и даже философию «исчисляющего» мира и человека использовали другие. При этом «методология исчисляющего мира» совершенно не связана с действительно реальным революционным прорывом – созданием языков программирования.
    Итак, исследование языка как формальной системы не привело к созданию метаязыка, облегчившего общение народов. Логико-математические исследования в конечном счете привели к созданию базы для разработки формальных языков программирования – средства общения с ЭВМ. В связи с этим существенным представляется вопрос: как понимают язык-речь сторонники структурализма или что есть коммуникация согласно этой доктрине? С точки зрения Леви-Строса, все проблемы языка и культуры можно решить с помощью неких математических методов. По отношению к коммуникации это означает обмен словами. Независимость языка в теории Леви-Строса очень близка к абсолютизации роли грамматики Б. Уорфа. И для Леви-Строса, и для Уорфа язык выступает в качестве абсолюта, вне времени и пространства, и управляет всеми людьми. Леви-Строс к этой абсолютизации добавляет связь с бессознательными структурами. В результате символическое у Леви-Строса, т. е. язык и обмен (сделка, соглашение), имеет своим источником бессознательные структуры и доминирует над всеми остальными сферами бытия человека. При этом у Леви-Строса символическое порождает само себя. Положение Леви-Строса «мифы придумывают друг друга» – наилучшая иллюстрация такого самопорождения. Человеку же отводится пассивная роль в функционировании уже сложившихся структур, ибо не индивид придает смысл структуре, в которой он живет, а сама структура определяет смысл его жизни.
    Вполне возможно, в абсолютизации символического языка на Леви-Строса сильно повлиял основатель структурного психоанализа Ж. Лакан, считавший, что символическое несводимо к человеческому опыту и к историческим или физическим факторам. Именно Лакан заявил: «Мы являемся существами не говорящими, а говоримыми, не мыслящими, а мыслимыми». Лакану также принадлежат оригинальная аналогия строения бессознательного и языка («бессознательное структурировано как язык») и весьма тонкий анализ коммуникации с пациентом во время сеанса психотерапии. Он полагал, что «сама Эдипова ситуация заложена в человеческом языке…»21. В понимании роли языка как некоторого независимого абсолюта позиция Лакана близка к радикальным формулировкам Уорфа. Немаловажным моментом является то, что Уорф, так же как и Леви-Строс, считал, что язык (и соответственно коммуникация) есть следствие соглашения (сделки) между людьми.
    Какие же выводы можно сделать из исследований языка как формальной системы, или структуры, относительно понимания коммуникации? Первое: язык – это некая независимая от человека и культуры система, которую люди используют в результате соглашения (сделки) как средство коммуникации.
    Второе: язык есть некая формальная абсолютная система, в определенном смысле господствующая над человеком. При этом «символическое» (язык) реальнее действительности и само себя порождает. Третье: символическое (язык) тесно взаимодействует с бессознательным, которое может быть интерпретировано как генетическая врожденная основа языка. Отсюда можно сделать вывод об индивидуально-генетической детерминации языка и речи. Основным значением коммуникации для структуралистов является рассмотрение ее как результата соглашения (сделки). К подобной характеристике коммуникации вполне применимы слова У. Джеймса: «Мы торгуем истинами друг с другом». Они будут справедливы для квалификации коммуникации структуралистами. Необходимо лишь «истины» заменить на «слова».

  3. модель_для_сборки Ответить

    Точку зрения, противоположную той, которая положена в основу работы К. Фосслера, пожалуй, с наибольшей категоричностью выразил Э. Сепир, – ученый, уделивший этой проблеме очень много внимания и имевший возможность проверить обоснованность своего вывода на большом и многообразном языковом материале. “Не могу я признать, – пишет он, – и настоящей причинной зависимости между культурой и языком. Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают. Трудно усмотреть, какие особые причинные зависимости можно ожидать между отобранным инвентарем опыта (культура как делаемый обществом ценностный отбор) и тем особым приемом, при помощи которого общество выражает всяческий свой опыт. Движение культуры, иначе говоря, история есть сложный ряд изменений в инвентаре отобранного обществом опыта – приобретений, потерь, изменений в оценке и отношении. Движение языка, собственно говоря, вовсе не связано с изменениями содержания, а только с изменениями формального выражения. Можно мысленно изменить каждый звук, каждое слово, каждое конкретное понятие языка, ни в малейшей степени не затрагивая его внутренней действенности, подобно тому как можно влить в любую форму воду, известку или расплавленное золото. Если бы можно было показать, что у культуры, независимо от ее реального состава, есть присущая ей форма, ряд определенных контуров, мы бы имели в культуре нечто, могущее послужить в качестве термина сравнения с языком и, пожалуй, средства связи с ним. Но, покуда нами не обнаружены и не выделены такие чисто формальные стороны культуры, лучше будет, если мы признаем движение языка и движение культуры несопоставимыми, взаимно не связанными процессами. Из этого следует тщетность всяких попыток связывать определенные типы языковой морфологии с какими-то соответствующими ступенями культурного развития. Собственно говоря, всякие такого рода сопоставления – просто вздор. Самый беглый обзор фактов подтверждает это наше теоретическое положение. И простые и сложные языки, в их бесконечном множестве разновидностей, можно найти на любых уровнях культурного развития. Поскольку дело касается языковой формы, Платон шествует с македонским свинопасом, Конфуций – с охотящимся за черепами дикарем Асама”.
    Решение вопроса о. причинной зависимости между культурой и языком следует ставить в связь со следующими двумя факторами. Первый из них касается определения понятия культуры или культурного фактора в развитии языков. Так, тот факт, что один народ обладает культурным преобладанием над другим, может привести к тому, что один язык занимает подчиненное положение по отношению к другому и заимствует у этого последнего те или иные его элементы. Так называемый престиж языка, связанный обычно с чувством национального самосознания, – вполне реальная историческая величина, и он не в малой степени способствовал тому, что, например, ирландский, греческий, армянский, польский сохраняли в полной мере свою жизненность в условиях, в которых другие языки ассимилировались среди языков своих поработителей.
    Но подобного рода явления нельзя рассматривать лишь в аспекте связи проблемы языка и культуры. Они, вне всякого сомнения, должны рассматриваться в одном ряду с такими явлениями, как экономическое и политическое преобладание народов, военные завоевания, переселения и пр. Иными словами, это общеисторические явления, хотя они и связаны с культурой народов.
    Что же тогда следует отнести к собственно культурным явлениям? Культура, по определению Большой советской энциклопедии, – это “совокупность достижений общества в области просвещения, науки, искусства и в других областях духовной жизни”. Поэтому если мы попытаемся установить соответствия между явлениями культуры в этом смысле и фактами структуры языка, то при положительном решении данного вопроса мы в конечных выводах должны будем признать язык идеологическим образованием, что противоречит всему тому, что мы знаем о языке. Таких соответствий не может быть, и, следовательно, говорить о причинной зависимости между культурой и языком в плане конкретных явлений совершенно неправомерно. Но здесь необходимы две существенные оговорки, которые приводят нас уже ко второму из упоминавшихся выше двух факторов.
    Между явлениями культуры в указанном выше смысле и фактами структуры языка нет прямой причинной зависимости и прямого соответствия, но изменения в культуре могут находить косвенное, опосредствованное отражение в языке, т. е. между ними есть общая зависимость; это признает и Э. Сепир, когда пишет, что “история языка и история культуры развиваются параллельно”. Но дело тут не в совпадении общих тенденций развития, о которых говорилось выше, а в другом. Так, вызванные культурным развитием народа лексические новообразования могут привести к морфологическим или фонетическим изменениям, например, когда некоторое количество заимствованных слов вносит новое фонетическое явление, которое затем чисто лингвистическим путем распространяется и входит в фонологическую систему языка. В данном случае, следовательно, речь идет не о том, что категории языка и категории мышления, представленные в явлениях культуры, могут обладать общей тенденцией развития в сторону большей абстрактности их содержания, а о возникновении конкретных фактов языковой структуры, которые в конечном счете стимулированы культурным развитием общества, но находятся вне указанной тенденции. Хотя истоки подобного рода языковых новшеств лежат в фактах культуры, их языковое выражение определяется структурными особенностями данного конкретного языка. Это обстоятельство и дает нам основание говорить о возможности опосредствованных влияний культуры на язык.
    Теперь обратимся к другой оговорке. До сих пор разговор шел о развитии языка и его зависимости от культурного развития народа, а также о большем или меньшем богатстве духовного содержания (говоря словами Большой советской энциклопедии) того или иного народа и влиянии этого обстоятельства на структуру языка. Но связь между языком и культурой можно рассматривать и с точки зрения своеобразия форм того и другого явления. И в этом последнем случае мы можем обнаружить значительную близость между языком и культурой. Простейшим образом эта близость обнаруживается в наличии ряда слов, связанных с реалиями, характерными для той или иной культуры и поэтому, как правило, с большим трудом и только описательно переводимыми на другой язык. Так, в якутском языке существуют следующие слова, которые не имеют прямых эквивалентов в русском языке: собоо – сделаться невкусным (о мясе изнуренного животного), туут – лыжи, подбитые кожей, олоо – зимовать на подножном корму (только о лошади), харыс – расстояние между концами вытянутых большого и среднего пальцев (немного больше четверти аршина), чунумчу- кольцо, продеваемое в нос быка и т. д. Другим свидетельством данной зависимости языка от культуры является структура всего словаря языков, в которых можно выделить различные лексические категории, связанные с характерными для данной культуры чертами. Здесь имеет значение и количественный момент, так как обычно более существенные для данного народа явления имеют более подробную номенклатуру. Зависимость между культурой и языком (точнее, его лексикой) этого порядка Э. Найда суммирует в следующих двух правилах:
    1. Лексика, относящаяся к центральным элементам культуры, пропорционально более исчерпывающая, чем лексика, относящаяся к периферийным чертам культуры. Иными словами, объем словаря, относящегося к любому явлению культуры, прямо пропорционален ее культурной значимости.
    2. Культурные подгруппы обладают пропорционально более обширной лексикой в сфере их различий.

  4. Galmaran Ответить

    Язык является основным средством, определяющим и характеризующим человека. Ибо язык находится в центре феномена человека и нации. Данную мысль высказывал ещё поэт и мыслитель Алишер Навои, говоря: «Человек, разлучённый со словом, есть животное». Рассмотрение языковой культуры в качестве формы культуры национальной имеет большое значение для культурологии и этнографии, так как язык — основа любой культуры. С этой точки зрения язык рассматривается как совокупность общих представлений человека о мире.
    Формирование народа и языка происходит одновременно. Процессы конвергенции и дивергенции в языке на самом деле отражают процессы объединения и разделения народов и наций. А это уже само собой необходимо объяснять факторами культурного единства либо различия.
    Проблема общности языка и культуры уже несколько столетий волнует учёных. В частности, на данный момент, когда вопрос национальных ценностей приобретает глобальный характер, происходит формирование лингвокультурологии, появившейся в качестве направления межнаучной интеграции и занимающейся данной проблемой. Противоречивые взгляды о сущности языка как формы культуры, отношениях языка и культуры как отражения диалектики формы и содержания, о языке как части культуры принимают полемический характер. Если можно так выразиться, началось научное «нападение» на проблему единства языка и культуры. К примеру, по мнению известного лингвиста Э.Сепира, «культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает, язык же есть то, как оно думает» [9.193]. Н. И. Толстой же видит между культурой и языком диалектику целого и части: «Отношения между культурой и языком могут рассматриваться как отношения целого и его части. Язык может быть воспринят как компонент культуры или орудие культуры (что не одно и то же. — Н. И. Толстой), в особенности когда речь идет о литературном языке или языке фольклора. Однако язык в то же время и автономен по отношению к культуре в целом, и его можно рассматривать отдельно от культуры (что и делается постоянно) или в сравнении с культурой как с равнозначным и равноправным феноменом» [10.16]. Взгляды Н. И. Толстого, конечно же, связаны с природой отношений языкознания к языку и историческими этапами. Так как ХХI век характеризуется усилением антропоцентрических взглядов в языкознании и, отличаясь от этапа структурного изучения языка (ХХ века), определяется развитием изучения языка как «открытой системы». «Понимание вопроса о культуре связано с изменяющимся отношением к языку: к началу ХХI в. лингвистика прошла путь от полного игнорирования внеязыковых влияний — «язык в себе самом и для себя» — до осознания необходимости тщательного анализа социально-культурных, коммуникативных, психологических, ситуативно-контекстных условий языкового общения и помещения их «в светлую точку лингвистического сознания» (Л. В. Щерба). Заметим, что если 70-е годы ХХ в. были «штурмом семантики», 80-е годы — расцветом коммуникативного подхода к языку, конец XX в. — когнитивным бумом, то начало нынешнего века значительно расширило эти границы лингвистики. На первый план вышли те изменения в современном языке, которые были вызваны к жизни «сменой социально-культурных парадигм», общественно-политическими движениями в странах и другими внешними, экстралингвистическими факторами, которые часто становятся определяющими в языковых изменениях. В свою очередь, новые языковые контексты рождают новые культуры в обществе» [3.72].
    Общность языка и культуры в призме национальных ценностей представляется под разным углом зрения. В этом смысле культурологи и языковеды порой отдают предпочтение рассмотрению специфики лингвокультурных различий между народами и нациями как причины межнациональных и международных противоречий, отношений превосходства и подчинения [6.297–304]. Конечно, между нациями и народами имеются различия. Однако эти различия необходимо объяснять объективными факторами процессов исторического развития, прогресса народов. «В самом деле, каждая нация имеет свой образ видения, свои каноны поведения, в общем, свой принцип мышления. Поэтому такие простые понятия, как «национальное сознание», «национальное мышление», «национальное чувство», тысячелетиями придают лучу, светящемуся в душе ребёнка, энергию и силу. Имеется бесконечное количество трактовок важности и функции языка. Ведь язык — социальное явление, представляющее собой важнейшее средство связи. Средство связи — лишь одно из огромного множества функций языка. Прежде всего язык — средство восприятия мира, осязания его, изучения и мышления. В то же время не надо забывать, что язык — духовное, эстетическое явление» [7.10].
    Изучение общности языка и культуры неразрывно связано с изучением национального и народного духа, ментального мира, системы ценностей. Р. Бенедикт, воспринимавший национальные культурные различия сквозь призму ценностей, в своё время писал: «Каждая культура, с точки зрения других, игнорирует фундаментальное и разрабатывает несущественное. Одна культура с трудом постигает ценность денег, для другой они основа каждодневного поведения. В одном обществе технология невероятно слаба даже в жизненно важных сферах, в другом, столь же «примитивном», технологические достижения сложны и тонко рассчитаны на конкретные ситуации. Одно строит огромную культурную суперструктуру юности, другое — смерти, третье — загробной жизни».
    Ф.Барт, С.Хантингтон и другие западные учёные также высказали ценные предположения об отношении к национально-культурным различиям на основе определённых национальных, этнических и цивилизационных ценностей. Если Ф.Барт останавливался, в частности, на роли культурных ценностей, устанавливающих границы между народами и обозначающих национальные различия, то С.Хантингтон делал акцент на определённые культурно-цивилизационные ценности, отчётливо разделяющие народы.
    В научном изучении общности национального языка и национальной культуры важную роль играет категория лакуны, распространённая в традиционном языкознании. Возможности выражения духовного мира одного народа средствами языка другого народа ограничены. «Бедность» одного языка по отношению к другому либо несоответствие его возможностей выражения также связаны с данным обстоятельством. Вместе с тем ориентация взглядов народа либо нации определена либо направлена духовным миром или различными экономико-географическими либо морально-этическими ценностями. Это отчётливо просматривается в процессе именования в национальном языке. «Каждый народ по-своему видит, слышит, наслаждается. Возьмём, к примеру, птицу, называемую [у узбеков] читтак. В именовании этой птицы узбек основывается на её движении. Эта птица двигается быстро (со звуком «чит-чит»), и, если узбек сначала видит её эти движения, то русский сначала видит её цвет. Основываясь, на этом, он называет её синицей. Или: узбек слышит в качестве звука, зовущего детёныша курицы, слово «жип-жип», поэтому он называет его «жужжа». Русский же, слыша «цып-цып», называет его цыплёнком» [7.19]. Естественно, процесс слушания связан с произношением. Слушание определяет язык, язык же определяет слушание. В случаях, когда слушание и произношение не соответствуют друг другу, возникает полная либо неполная лакуна. Как писал М. В. Никитин, «при всей подавляющей общности фундаментальных условий жизни у каждого народа имеются свойственные только ему специфические реалии культуры, быта, среды и тому подобное, которым в иной культуре и понятийной системе соответствуют полные или частичные пробелы, так называемые материальные и понятийные лакуны» [8.47].
    Национальные различия в общем видении явлений действительности, слушания и именования определяются направленностью общих национальных либо народных взглядов. Естественно, здесь неуместно говорить о понятии лакуны. Так как здесь сразу бросаются в глаза внешние признаки явления и, независимо от его «внешности», можно наблюдать процесс именования. Однако в результате направленности / ненаправленности духовных «взглядов» на внутренние признаки предмета либо явления появляется различие в именовании / неименовании. В итоге явление, не присущее одному языку, находит своё выражение в другом языке. Явление же, не нашедшее своё именователя, оценивается как национально-ментальная лакуна. Н. Д. Арутюнова пишет об этом: «Несмотря на всю свою зыбкость и отдаленность от объективной данности, аксиологическая таксономия нередко выдвигается на передний план и заслоняет собой естественные классы» [2.6] (Арутюнова, 1984:6). Место, оставшееся без именователя. восполняется другими единицами. Подобную функцию могут выполнять словосочетания либо неделимые сочетания слов. Примером служит антиномии старший брат — ака, младший брат — ука в русском и узбекском языках. Однако во многих случаях сравнение данных языков обнаруживает и отсутствие подобных явлений. К примеру, слова хола (тётя со стороны матери) и амма (тётя со стороны отца) в узбекском языке не имеют подобной антонимии в русском языке, что демонстрирует наличие лакуны, основанной на национально-ментальных ценностях. «Специфика языковых картин мира, связанная с данным этапом их формирования, может состоять не только в отсутствии или наличии в языковом сознании носителей одного языка тех или иных культурно-значимых признаков (предметно-фактических и понятийно-ценностных), в возможности или невозможности выразить отдельным словом или устойчивым сочетанием понятие, лексически зафиксированное в другом языке. Кроме данной специфики, обозначаемой как абсолютная лакуна, возможны различия в степени представленности определенных понятий и связанных с ними оценок» [4.29]. Следовательно, во многих случаях при рассмотрении именования и классификации явлений действительности вторая является одним из условий появления языковых лакун. Появляясь в результате лингвокультурологического сопоставления языков, лакуна демонстрирует различия в языковой картине мира.
    Языковая картина мира проявляется в своеобразии средств выражения языка, обособленности семантической и семной структуры слов. Национальные взгляды формируют национальные понятия, национальные понятия же реализуются в лексической структуре, служащей «палитрой» языковой картины мира.
    В языковой картине мира категория национально-духовной активности, имеющая национально-ментальные основы, играет важную роль в категориализации, классификации и концептуализации явлений действительности, а также упрочения их в качестве значения. Иначе говоря, соответствуя ориентации ментальной духовности, делает акцент на определённый внутренний признак явления действительности и, проявляя данное обстоятельство, социализирует в выражении языком, занимает соответствующее место и получает статус в языковой структуре.
    Именование явлений действительности и возникновение при этом полных либо неполных лакун происходит в тесной связи с культурно обусловленными и «насыщенными» национальными стереотипами. В свою очередь возникновение стереотипов также связано со степенью национального и культурного характера языкового мышления и опыта.
    Учёными были высказаны различные мнения по отношению к понятию национально-культурного «взгляда». К примеру, если Н. Д. Арутюнова, говоря, что «естественный язык отражает мир человека в его национально специфических вариантах», признаёт общность явлений национального взгляда и национальной оценки [1.13–24], то «Г. В. Колшанский категорично отрицает возможность своеобразного видения мира отдельными народами. Главным аргументом при этом выступает положение об общем для всех людей характере мышления, а существующие различия народов в трудовом и социальном опыте никоим образом не связываются с картиной мира [5.108]» [4.29]. В подобной трактовке проявляется склонность Г. В. Кольшанского на основании оценки культуры в качестве трудового и социального опыта признавать язык как вид культуры. Из чего следует, что данный учёный рассматривает язык не как духовно-нравственное явление, а как продукт материальной культуры.
    В общем, сущность языка как духовного явления, общность языка и культуры признаётся всеми учёными. Однако в их высказывании о его сущности как духовно-нравственного либо материально-нравственного явления встречаются различия.
    Язык и культура — многогранное и разноцветное явление. Это ярко проявляется и в их взаимоотношениях. Общность двух чрезвычайно сложных явлений вызывают порой практически непреодолимые трудности. Ввиду чего становится неприемлемым научная трактовка положения языка в отношении к национально-ментальной культуре на основе принципа «от формы к значению» и одностороннее принятие определённых решений. Важное значение в объективной трактовке такой сложной и открытой системы, как язык, приобретает рассмотрение противоречивых с точки зрения формы и содержания взглядов на основе принципа научной толерантности.
    Литература:

    1. Арутюнова Н. Д. Об объекте общей оценки // Вопросы языкознания. — 1985, № 3. (- С.13–24). — С.33.
    2. Арутюнова Н. Д. Аксиология в механизмах жизни и языка // Проблемы структурной лингвистики 1982. — М.: Наука, 1984. (-С.5–23.) -C.6.
    3. Базарова Л. В. К вопросу о соотношении языка и культуры // Образование и культура России в изменяющемся мире. — Новосибирск, 2007. — С. 72.
    4. Балашова Е. Ю. Концепты «любовь» и «ненависть» в русском и американском языковых сознаниях. Дисс…. канд. филол. наук. — Саратов, 2004. –165 с. — С.29.
    5. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. — М.: Наука, 1990. — 108с.
    6. Комилов Н. Караваны мышления: цивилизационые связи Запада и Востока. — Ташкент: Главная редакция ИПАК «ШАРК», 2011. — 320 с.
    7. Ма?мудов Н. Золотая сокровищница нашего языка. — Ташкент: Издательско-полиграфический дом творчества имени Гафура Гуляма, 2012. — 152 с.
    8. Никитин М. В. Основы лингвистической теории значения. — М.: Высш. шк., 1988. — 168 с.
    9. Сепир Э. Язык, раса, культура // Избранные труды по языкознанию и культурологии. — М, 1993. — С. 193.
    10. Толстой Н. И. Язык и культура // Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. — М., 1995.

  5. Tekelv Ответить

    При практическом описании языков Северной Америки Сепир рассматривал языки не как абсолютно автономные системы знаков, существующие сами по себе и для себя, а как данность, связанную с проявлениями психической деятельности человека, в том числе с бессознательным. Язык, по Сепиру, — неотрывная часть культуры и вообще всего «человеческого».
    С такой же точки зрения Сепир изучал взаимосвязь языка и культуры. «Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает, язык же есть то, как думают». При этом в отличие от Уорфа Сепир вовсе не ставит знак равенства между языком и культурой и тем более не утверждает, что культура может в каком-то отношении быть зависимой от соответствующего языка. Эту сторону идей Уорфа Сепир эксплицитно отвергает: «Трудно усмотреть, какие особые причинные зависимости можно ожидать между отобранным инвентарем опыта (культурой — ценностным отбором, осуществляемым обществом) и тем особым приемом, при помощи которого общество выражает всяческий опыт. Лучше будет, если мы признаем развитие языка и развитие культуры несопоставимыми, взаимно не связанными процессами. Из этого следует тщетность всяких попыток связывать определенные типы языковой морфологии с какими-то соответствующими ступенями культурного развития. Поскольку дело касается языковой формы, Платон шествует с македонским свинопасом, Конфуций — с охотящимся за черепами дикарем Асама»[1] [2].
    Можно усмотреть некоторое противоречие во взглядах Сепира на соотношение языка и культуры. Действительно, в приведенной статье он эксплицитно отрицает связь языка и культуры, а в более поздних работах, напротив, утверждает, что язык «настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немного в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия»[3].
    Тесную взаимосвязь между языком и культурой Сепир доказывает, в частности, невозможностью изучения культуры какого-то народа без изучения его языка: «Наивно думать, — пишет он, — что можно понять основные принципы некоторой культуры на основе чистого наблюдения, без того ориентира, каковым является языковой символизм»[4].
    На самом деле противоречия во взглядах Сепира нет: вопрос в том, что именно он понимает под словом язык. Говоря об отсутствии взаимосвязи между языком и культурой, он рассуждает прежде всего о собственной структуре языка, его фонологической системе, морфосинтаксисе. В этом смысле язык является «формально завершенным». Сепир возражает против попыток поставить знак равенства между богатством формальных элементов языка (типом его морфологической, фонологической и других подсистем, их инвентарем) и развитостью той или иной культуры. Например, наличие или отсутствие тех или иных эксплицитно выраженных грамматических категорий нельзя напрямую связать с уровнем развития технологии в том или ином обществе.
    Говоря о языке в его неразрывной связи с культурой, Сепир обращается к языку как к совокупности значений (лексических и грамматических), которые влияют на восприятие человеком окружающего мира (выделение в нем категорий). В этом смысле Язык и культура, а также Язык и мышление взаимообусловлены.
    Как видим, многие высказывания Сепира поддаются толкованию в том смысле, что формальная лингвистика может и не учитывать «человеческий фактор». Другое дело, что такая лингвистика не способна пойти дальше чисто формального описания застывшей языковой системы и приблизиться к проблеме описания реального функционирования языка.
    Для Сепира язык тесно связан с мышлением человека. Мышление — это не набор формальных средств, автономных от мыслительного процесса, а две грани одного и того же психического процесса: «Поток речи не только следует за внутренним содержанием сознания, но он параллелен ему в самых различных условиях, начиная с таких мыслительных состояний, которые вызваны вполне конкретными образами, и кончая такими состояниями, при которых в фокусе внимания находятся исключительно абстрактные значения и отношения между ними и которые обычно называются рассуждениями. В лучшем случае язык можно считать лишь внешней гранью мышления на наивысшем, наиболее обобщенном уровне символического выражения. Язык не есть ярлык, заключительно налагаемый на уже готовую мысль»[5].
    Такие представления о взаимосвязанности языка и мышления в основных чертах совпадают со взглядами некоторых российских психологов (школа Л. С. Выготского). Между тем в практике лингвистических исследований последующих десятилетий они фактически не учитывались, что особенно характерно для формальных направлений в лингвистике (дескриптивизм, генеративизм). Идеи Сепира возродились в конце XX в., когда появилось и стало развиваться когнитивное направление в лингвистике.
    Сепир последовательно проводит различие между индивидуальным и социальным использованием языка. С одной стороны, он ведет речь о роли языка в структурировании индивидуального опыта, что может происходить в значительной степени и без языка и касается главным образом собственного эмпирического опыта. С другой стороны, Сепир говорит о накоплении опыта социумом, что происходит при большом влиянии языка и без языка оказывается невозможным. Он поясняет это положение на примере: «…единичное впечатление, полученное мною об определенном доме, должно быть отождествлено с моими прочими представлениями о нем. Далее, мое обобщенное воспоминание или мое “представление” этого дома должно быть слито с теми представлениями, которые составили о нем другие видевшие этот дом люди. Явление индивидуального опыта, с которого мы начали, таким образом, расширяется, охватывая все возможные впечатления и образы, которые возникли или могут возникнуть о данном доме у мыслящих существ. Это первое упрощение опыта лежит в основе большого количества элементов речи, так называемых собственных имен, т.е. названий отдельных индивидов или предметов. Но мы не можем удовольствоваться этой мерой обобщения безбрежного моря опыта. Мы должны подойти к самой сути вещей, мы должны более или менее произвольно объединять и считать подобными целые массы явлений опыта для того, чтобы обеспечить себе возможность рассматривать их чисто условно, наперекор очевидности, как тождественные. Этот дом и тот дом и тысячи других сходных явлений признаются имеющими настолько много общего, невзирая на существенные и явные различия в деталях, что их оказывается возможным классифицировать под одинаковым обозначением. Иными словами, речевой элемент дом есть символ прежде всего не единичного восприятия и даже не представления отдельного предмета, но значения, иначе говоря, условной оболочки мысли, охватывающей тысячи различных явлений опыта и способной охватить еще новые тысячи. Единичные значащие элементы речи суть символы значений, а реальный поток речи можно рассматривать как фиксацию этих значений в их взаимной связи»1.
    Это четкое различение индивидуального и социального в использовании языка игнорировалось Уорфом, что и привело его к идеям лингвистического детерминизма, которые вызывают наибольшую критику со стороны лингвистов.
    Сепир рассматривает также проблему соотношения языка и поведения человека. Во многих своих работах он проводит мысль о том, что нельзя изучать психологию и поведение человека в отрыве от изучения его языка. Так как язык оказывается способом символической репрезентации окружающего мира, человек осмысливает, строит свое поведение, используя символы. Язык «настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немногое в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия»[6] [7]. Языковой коллектив — это люди, использующие одну и ту же систему символов. Ребенок, входящий в такой коллектив, социализируется, усваивая в первую очередь систему символов своего коллектива, что, разумеется, оказывает влияние на формирование индивидуальности человека.

  6. Doulmaran Ответить

    Размещено на http://www.allbest.ru/
    Оглавление
    Введение
    Глава1. Понятие и сущность языка
    1.1 Определение понятия «язык»
    1.2 Функции языка
    Глава 2. Язык и культура
    2.1 Язык как средство общения
    2.2 Роль языка в культуре
    Заключение
    Список литературы

    Введение
    Уже не одно столетие проблема сущности языка и его функций в культуре занимает умы многих известных ученых, но по сегодняшний день этот вопрос остается дискуссионным: одни полагают, что язык относится к культуре как часть к целому, другие – что язык лишь форма выражения культуры, третьи – что язык не является ни формой, ни элементом культуры. Так, по мнению Э. Сепира, “культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает, язык же есть то, как думает” [2,193]. “Отношения между культурой и языком, – пишет Н. И. Толстой, – могут рассматриваться как отношения целого и его части. Язык может быть воспринят как компонент культуры или орудие культуры (что не одно и то же), в особенности когда речь идет о литературном языке или языке фольклора. Однако язык в то же время и автономен по отношению к культуре в целом, и его можно рассматривать отдельно от культуры (что и делается постоянно) или в сравнении с культурой как с равнозначным и равноправным феноменом” [4,16]. язык культура общение
    Понимание вопроса о культуре связано с изменяющимся отношением к языку: к началу ХХI в. лингвистика прошла путь от полного игнорирования внеязыковых влияний – “язык в себе самом и для себя” – до осознания необходимости тщательного анализа социально-культурных, коммуникативных, психологических, ситуативно-контекстных условий языкового общения и помещения их “в светлую точку лингвистического сознания” (Л. В. Щерба). Заметим, что если 70-е годы ХХ в. были “штурмом семантики”, 80-е года – расцветом коммуникативного подхода к языку, конец XX в. – когнитивным бумом, то начало нынешнего века значительно расширило эти границы лингвистики. На первый план вышли те изменения в современном языке, которые были вызваны к жизни “сменой социально-культурных парадигм”, общественно-политическими движениями в странах и другими внешними, экстралингвистическими факторами, которые часто становятся определяющими в языковых изменениях. В свою очередь, новые языковые контексты рождают новые культуры в обществе[1, 28].
    Роль языка в формировании цивилизации и его место в культуре, обусловила актуальность данной проблемы.

    Глава 1. Понятие и сущность языка
    1.1 Определение понятия «язык»
    В советском языкознании сложилась своя точка зрения на природу языка, которая исходит из принципов философии диалектического материализма. В основе определения языка в советском языкознании лежат высказывания классиков марксизма-ленинизма:
    «Язык есть важнейшее средство человеческого общения» (В. И. Ленин).
    «Язык есть непосредственная действительность мысли» (К.Маркс).
    Если рассматривать с исторической точки зрения определения языка, которыми пользуется советская лингвистика, то в них на первый взгляд можно обнаружить много общего с определениями, которые давались уже ранее представителями различных направлений в языкознании. Это явствует уже из сравнения данных определений с тем перечислением разнообразных толкований природы языка, которые приводятся в начале настоящего раздела. Так, например, несомненно близкие мысли лежат в основе следующих рассуждений Я. Гримма:
    «…язык так же не мог быть результатом непосредственного откровения, как он не мог быть врожденным человеку… язык по своему происхождению и развитию — это человеческое приобретение, сделанное совершенно естественным образом. Ничем иным он не может быть: он — наша история, наше наследие».
    «Возникнув непосредственно из человеческого мышления, приноравливаясь к нему, идя с ним в ногу, язык стал общим достоянием и наследием всех людей, без которого они не могут обойтись, как не могут обойтись без воздуха, и на которое все они имеют равное право». «Наш язык — это также наша история». Столь же близкими к приведенным выше определениям кажутся некоторые высказывания В. Гумбольдта — основоположника общего языкознания и вместе с тем создателя теоретических основ различных идеалистических направлений в языкознании.
    «Даже не касаясь потребностей общения людей друг с другом, — пишет он, — можно утверждать, что язык есть обязательная предпосылка мышления и в условиях полной изоляции человека. Но в действительности язык всегда развивается только в обществе, и человек понимает себя постольку, поскольку опытом установлено, что его слова понятны также и другим»[7].
    Существует еще множество подобных определений, варьирующих в том или ином направлении отдельные характеристики языка, но, я считаю, что на основе приведенных высказываний можно сделать вывод о том, что, даваемые определения языка выступают в контексте различных философских мировоззрений и поэтому наполняются несхожим и даже нередко противоположным содержанием.
    Следовательно, всякое определение языка необходимо рассматривать в общей системе лингвистического мировоззрения и соотносить его с соответствующим пониманием других категорий, находящихся в связи с языком. Речь Должна идти не об отрывочных и не связанных друг с другом тезисах, а о целостной концепции, опирающейся на определенные философские позиции.
    1.2 Функции языка
    Идея проведения различия между функциями языка принимается в большинстве теорий языка; реализуется она, однако по-разному.
    В языкознании слово “функция” обычно употребляется в смысле `производимая работа`, `назначение`, `роль`. Первейшей функцией языка является коммуникативная (от лат. communicatio `общение`), его назначение — служить орудием общения, т. е. в первую очередь обмена мыслями. Но язык не только средство передачи “готовой мысли”. Он и средство самого формирования мысли.
    Как говорил выдающийся советский психолог Л. С. Выготский (1896– 1934), мысль не просто выражается в слове, но и совершается в слове. С коммуникативной функцией языка неразрывно связана вторая его центральная функция — мыслеформирующая. Имея в виду эту функцию, крупнейший языковед-мыслитель первой половины XIX в. Вильгельм Гумбольдт (1767–1835) называл язык “образующим органом мысли”. Органическое единство двух центральных функций языка и непрерывность его существования в обществе делают язык хранителем и сокровищницей общественно-исторического опыта поколений [8].
    К. Бюлер, рассматривая знаки языка в их отношении к говорящему, слушающему и предмету высказывания, выделяет три функции языкового высказывания: информативную, экспрессивную и эвокативную. В случае первой язык используется для формулировки истинных или ложных утверждений; при второй – для выражения состояний сознания говорящего; при третьей — для оказания влияния на слушающего, для возбуждения у него определенных мыслей, оценок, стремлений к каким-то действиям. Каждое языковое высказывание выполняет одновременно все три указанные задачи; различие между тремя функциями языка определяется тем, какая из этих задач является доминирующей. Так, утверждение о факте, являющееся типичным случаем информативного употребления языка, непосредственно описывает положение дел в действительности, косвенно выражает переживание говорящим его опыта и вызывает определенные мысли и чувства слушающего.
    Выделение языковых функций зависит от тех целей, для которых используется противопоставление употреблений языковых высказываний, именно поэтому функции языка могут быть различными в разных случаях. С точки зрения логики, важным является проведение различия между двумя основными функциями языка: описательной и оценочной. В случае первой отправным пунктом сопоставления высказывания и действительности является реальная ситуация и высказывание выступает как ее описание, характеризуемое в терминах понятий «истинно» и «ложно». При второй функции исходным является высказывание, выступающее как стандарт, перспектива, план; соответствие ему ситуации характеризуется в терминах понятий «хорошо», «безразлично» и «плохо». Цель описания — сделать так, чтобы слова соответствовали миру, цель — оценки — сделать так, чтобы мир отвечал словам. Это — две противоположные функции, не сводимые друг к другу. Нет оснований также считать, что описательная функция является первичной или более фундаментальной, чем оценочная функция [9].

    Глава 2. Язык и культура
    2.1 Язык как средство общения
    Язык–это проявление, символизация внутренней, духовной жизни человека. Для каждого человека язык уже задан обществом, и он диктует условия реализации акта речи или написания. Язык так же древен, как и сознание. У животных нет сознания в человеческом смысле слова. Нет у них и языка, равного человеческому. То немногое, о чем животные хотят сообщить друг другу, не требует речи. Многие животные ведут стадный и стайный образ жизни, обладают голосовыми органами, например шимпанзе могут произносить 32 звука. Сложная система сигнализации наблюдается у дельфинов. Животные располагают и мимико-жестикуляторными средствами взаимной сигнализации. Так, считается установленным, что пчелы обладают особой сигнальной системой, состоящей из различных пространственных фигур. С помощью комбинирования различных фигур в целый танец (т.е. благодаря особому “синтаксису”) пчела “рассказывает” всему рою о местоположении найденного ею источника пищи и о пути к нему.
    Однако все эти средства сигнализации имеют принципиальное отличие от человеческой речи: они служат выражением субъективного состояния, вызываемого голодом, жаждой, страхом и т.д.
    Человеческая же речь “оторвалась” вместе с сознанием от своей ситуативности. У людей существует потребность что-то сказать друг другу. Эта потребность реализуется благодаря соответствующему строению мозга и периферического речевого аппарата. Звук из выражения эмоций превратился в средство обозначения образов предметов, их свойств и отношений.
    Благодаря языку человек воспринимает мир не только своими органами чувств и думает не только своим мозгом, а органами чувств и мозгом всех людей, опыт которых он воспринял с помощью языка. Храня в себе духовные ценности общества, будучи материальной формой конденсации и хранения идеальных моментов человеческого сознания, язык выполняет роль механизма социальной наследственности [9].
    Человек может выражать свои мысли самыми разнообразными средствами. Мысли и чувства выражаются в действиях, поступках человека, в том, что и как человек делает. Какими бы иными средствами ни выражались мысли, они в конечном счете так или иначе переводятся на словесный язык — универсальное средство среди используемых человеком знаковых систем, выполняющее роль всеобщего интерпретатора. Так, невозможно, минуя язык, “перевести” музыкальное произведение, скажем, в математические формулы. Это особое положение языка среди всех коммуникативных систем вызвано его связью с мышлением, производящим содержание всех сообщений, преданных посредством любой знаковой системы.
    2.2 Роль языка в культуре
    Язык представляет собой целый мир, способный лексически и семантически охватить всю многогранную культуру, все многосложное общество. Поэтому, как отмечает американский специалист в области социологии культуры Н. Смелзер, “все элементы культуры… могут быть выражены в языке” [3,52]. Рассматривая язык как социокультурный фактор, который в значительной мере способствует формированию и организации опыта людей, он объясняет это тем, что, “как и вся культура в целом, он вырабатывает лишь общепринятые значения. Коммуникация возможна только лишь при наличии значений, которые принимаются, используются ее участниками и понятны им” [3,53].
    Общий язык также поддерживает сплоченность общества. Он помогает людям координировать свои действия благодаря убеждению или осуждению друг друга. Кроме того, между людьми, говорящими на одном языке, почти автоматически возникают взаимопонимание и сочувствие. В языке находят отражение общие знания людей о традициях, сложившихся в обществе, и текущих событиях. Короче говоря, он способствует формированию чувства группового единства, групповой идентичности. Руководители развивающихся стран, где существуют племенные диалекты, стремятся к тому, чтобы был принят единый национальный язык, чтобы он распространялся среди групп, не говорящих на нем, понимая значение данного фактора для сплочения всей нации и борьбы с племенной разобщенностью.
    Хотя язык является могучей объединяющей силой, в то же время он способен и разобщать людей. Группа, использующая данный язык, считает всех, говорящих на нем, своими, а людей, говорящих на других языках или диалектах, – чужими.
    По словам К. Леви-Стросса, язык есть одновременно и продукт культуры, и ее важная составная часть, и условие существования культуры. Более того, это специфический способ существования культуры, фактор формирования культурных кодов [6].
    Между тем отношения между языком и культурой могут рассматриваться как отношения части и целого. Язык может быть воспринят как компонент культуры и как ее орудие, что не является одним и тем же. Однако он в то же время автономен по отношению к культуре в целом и может рассматриваться как независимая, автономная семиотическая система, т.е. отдельно от культуры, что делается в традиционной лингвистике.
    Очевидно, что если каждый носитель языка одновременно является и носителем культуры, то языковые знаки приобретают способность выполнять функцию знаков культуры и тем самым служат средством представления основных установок культуры. Именно поэтому язык способен отображать культурно-национальную ментальность его носителей. Культура соотнесена с языком через концепт пространства.
    Итак, культура живет и развивается в “языковой оболочке”. Если раньше культуры были “вещными”, то современные становятся все больше вербальными. Язык обслуживает культуру, но не определяет ее; он способен создавать вербальные иллюзии, как бы словесный мираж, который подменяет собой реальность. Язык является средством, при помощи которого человек получает сведения о культуре; это то, что лежит в бытии человека в культуре. Ведь недаром М. Хайдеггер определяет язык как “дом бытия” и утверждает, что “в жилище языка обитает человек” [5,192].

    Заключение
    Язык и культура – сложные и многогранные явления, имеющие коммуникативно-деятельностную, ценностную и символическую природу. Культура устанавливает место человека в системе общественного производства, распределения и потребления материальных ценностей. Она целостна, имеет индивидуальное своеобразие и общую идею и стиль. Язык не просто называет то, что есть в культуре, не просто выражает ее, формирует культуру, как бы прорастая в нее, но и сам развивается в культуре. Культура формирует сложную и многообразную языковую систему, благодаря которой происходит накопление человеческого опыта и передача его из поколения в поколение. Уровнем развития материальной и духовной культуры общества определяется форма существования языка.

    Список литературы
    1. Лихачев, Д. С. Очерки по философии художественного творчества. – СПб., 1996
    2. Сепир, Э. Язык, раса, культура // Избранные труды по языкознанию и культурологии. – М, 1993
    3. Смелзер, Н. Социология. – М., 1994
    4. Толстой, Н. И. Язык и культура // Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М., 1995
    5. Хайдеггер, М. Время картины мира // Новая технократическая волна на Западе. – М., 1996
    6. Levi-Strauss, C. The savage mind. – Chicago: The University of Chicago Press, 1966
    7. Звегинцев В.А. Очерки по общему языкознанию – Москва, 1962. – Режим доступа: http://www.textologia.ru/yazikoznanie/teoria-yazikoznania/sushnost-yazika/funkcii-yazika/1429/?q=641&n=1429
    8. Маслов Ю.С. Введение в языкознание — Москва, 1987. – Режим доступа:
    http://www.textologia.ru/yazikoznanie/teoria-yazikoznania/sushnost-yazika/funkcii-yazika/1429/?q=641&n=1429
    9. Подольская Е.А., Иванова К.А., Лихвар В.Д. Культурология. -Харьков,2003.- Режим доступа:http://studentus.net/book/21-kulturologiya/44-tekst-4-filosofiya-simvolicheskogo-mira-cheloveka-filosofiya-yazyka.html
    Размещено на Allbest.ru
    …

  7. Gura Ответить

    Из учебника по логике известно, что язык является материальной оболочкой мыслей человека. Как человек мыслит, так он и говорит.
    И вот, вдруг “натыкаюсь” у профессора Лопатникова С.Л. ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ на упоминание “гипотезы Сепира-Уорфа”.
    Заглянул в энциклопедию. И вот…
    ———————————–
    Сепир выдвинул предположение о функциональном взаимодействии языка, процесса познания и культуры, поскольку восприятие человеком окружающей действительности происходит в основном посредством речевой деятельности.
    «Культуру, – писал Сепир, – можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают».
    Сформулированные Сепиром постулаты и категории этнолингвистики позволяют описывать различия в поведенческих стереотипах людей — носителей разных языков, строить “языковую картину мира”, соотносить ее с внелингвистической действительностью, исходя их допущения об автоматическом, бессознательном модусе владения языком.
    ———————————-
    Описанное выше, в одном из практических применений, как я полагаю, значит следующее. Если то, что человек изучил (как он полагает), но не может изложить своими словами, то он НЕ ПОНИМАЕТ содержания материала.
    Иначе говоря:
    Если человек излагает свои мысли “через пень-колоду”, да еще и используя кучу неологизмов, без “острой на то необходимости”, то гнать дурака в шею. Ибо он суть дурак, скрывающий свое невежество за “иностранными” словами.
    Принятое нынче условное деление людей на “гуманитариев” и “физиков” неверно в корне. Если мы хотим, чтобы наши дети были умными, то русский язык (и иные языки) + литературу, следует изучать в обязательном порядке и с той же мерой ответственности, как и дисциплины естествознания. Естествознание развивает логическое мышление и дает знания в области законов ПРИРОДЫ, а язык повышает качество мышления, прививая строгость в точности изложения мысли.
    И, несомненно, писать сочинения, как можно больше и чаще.
    Как однажды выразился все тот же профессор Лопатников: “Есть единственная специфика гуманитарного знания. Она состоит в том, что во всем мире в гуманитарные области идут люди, для которых решение квадратного уравнения представляет неодолимую проблему”.
    Отсебятина:
    Я еще в ВУЗе заметил, что преподаватели с большим опытом преподавания и знаниями предметной области (в основном “технари”), отличались “сухостью” языка, т.е., в изложении материала редко когда прибегали к ложным аналогиям и литературным приемам, вроде аллегории или метафоры. Предложения строили так коротко, но при этом не в ущерб содержанию материала, что конспект получался коротким, а информации, заложенной в этот конспект, вполне было достаточно, чтобы изучив сам конспект, сдать экзамен не ниже, чем на четверку. Был и весьма приятный побочный эффект. Материал лекции давался в течение часа, примерно, а в оставшуюся часть времени, можно было обсудить с преподавателем “вне дисциплинарные вопросы”.
    Один из преподавателей вскользь заметил, а у меня отложилось в памяти, что существуют три уровня понимания материала:
    Читаешь – понимаешь – закрыл книгу – воспроизвести не можешь.
    Прочитал – понял – закрыл книгу – воспроизвел в уме своими словами, но пересказать другим не можешь.
    Прочитал – понял – закрыл книгу – воспроизвел в уме своими словами – сумел объяснить в доходчивой форме товарищу так, чтобы товарищ понял.
    Третий уровень самый высокий.
    Но самое “печальное”, что тот же преподаватель принимал экзамены так, что на “отлично” сдавали исключительно те, кто обладал третьим уровнем понимания. Таких, из 35 человек, оказалось всего двое. У обоих на выпуске оказался “Диплом с отличием”.
    ————————————————————————————
    СЕПИР (Sapii) Эдуард (26 января 1884, Лауэнбург, Померания, Германия — 4 февраля 1939, Нью-Хейвен, Коннектикут, США) — американский лингвист, культуролог и этнолог.
    Бенджамин Ли Уорф (англ. Benjamin Lee Whorf, 24 апреля 1897, Уинтроп, Массачусетс — 26 июля 1941, Уэтерсфилд, Коннектикут) — американский лингвист, специалист по языкам американских индейцев и автор так называемой гипотезы «лингвистической относительности», известной также как «гипотеза Сепира — Уорфа».
    Модус имеет три смысла, в зависимости от контекста:
    Разновидность, способ, норма.
    Разновидность умозаключений, определяемая количеством, формой и взаимозависимостью их посылок и заключений (в логике).
    Преходящее свойство предмета, присущее ему лишь в некоторых состояниях (в философии).

  8. TheTigerPlay Ответить

    Язык, по Сэпиру, – продукт коллективных взаимодействий, и он «в основе своей есть система фонетических символов для выражения поддающихся передаче мыслей и чувств». Речь же «как деятельность есть чудесное слияние двух организующих систем – символической и экспрессивной; ни одна из них не смогла бы достичь нынешнего совершенства без воздействия другой». Из таких четких и ясных определений легко сделать выводы о сути языка и членораздельной речи. Согласно Сэпиру, язык есть продукт общности людей, который передает их мысли и чувства, а речь – деятельность индивидов в единстве символически-рационального и эмоционально-выразительного аспектов. Таким образом, в процессе общения с помощью языка-речи передаются мысли, идеи в словесной и в чувственной формах. Сэпир затрудняется установить все функции языка, «так как он настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немногое в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия».
    Особо Сэпир выделял значение языка в передаче знаний, навыков, стереотипов поведения от поколения к поколению в процессе социализации (энкультурации). Кроме того, он полагает, что «обычная речь выступает в качестве своеобразного потенциального символа социальной солидарности всех говорящих на данном языке». Одновременно Сэпир подмечал одну интересную особенность функционирования языка как «саморазвивающейся» системы в относительно замкнутых сообществах людей. Эта особенность реализуется в группах людей, связанных общими интересами. (Группой могут быть ученики школы, люди одной профессии, представители преступного мира больших городов и т. д.) Язык сообщества отличается применением придуманных его членами слов и выражений, особой расстановкой ударений и т. д. «Тот или иной сленг обнаруживает принадлежность говорящего к неорганизованной, но тем не менее психологически реальной группе». Такие инновации в языке есть явный показатель спонтанных изменений в социальном взаимодействии относительно самостоятельных групп людей, признак модификации их микрокультуры.
    Э. Сэпир обращает внимание на психологические отличия при сравнении различных типов языков. Это может быть связано с различным статусом структурных элементов языка, а может выражаться в особенностях речевого поведения в диалоге. Сэпир даже выделяет речь (точнее, речевое поведение) как черту личности. Такие различия могут корениться как в самом языке, так и в обычаях, нормах, определенных культурой. На основе замеченных различий Сэпир выдвинул предположение о том, что «языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психологических процессов, которые нам еще предстоит точно определить».
    К психологическим особенностям языка и речи Сэпир обращался неоднократно. Он показал общее влияние особенностей языка на познание, мышление, мировидение. Среди таких особенностей – специфическое воздействие структурных различий в языке, например префиксального/суффиксального способов построения словоформы. «Мне представляется, – отмечал Э. Сэпир, -что есть психологически довольно существенное различие между языком, наперед устанавливающим формальный статус корневого элемента, еще до того как он назван… и таким языком, который начинает с конкретного ядра слова, а статус этого ядра определяет рядом последующих ограничений, каждое из которых урезывает в некоторой степени то общее, что предшествует. Сущность первого метода таит в себе нечто как бы диаграммное или архитектурное, второй же есть метод доказывания задним числом».
    Значительное внимание американский лингвист уделял вариативности таких элементов языковой формы, как голос, голосовая динамика, включающая интонацию, ритм, плавность речи, темп, силу звука. Все эти особенности речи, по мнению Сэпира, в речевом поведении проявляются как черты личности.
    Э. Сэпир сформулировал положение о том, что язык – это «путеводитель в социальной действительности», что он является инструментом познания. В целом теорию Сэпира можно рассматривать в качестве мягкого варианта принципа лингвистической относительности. Но данный принцип существует у Сэпира в контексте довольно многомерной теории языкознания и ориентирован на размышления о языке как о многовариантном способе понимания мира, определенном итоге конкретного исследования разнообразия языка и его влияния на познание и ощущение окружающего мира.
    Лингвистическая относительность – это своеобразный интегральный подход к познанию сетей «психологических процессов», наряду с конкретным изучением саморазвития сленга, дающего чувство психологической реальности группе, воздействия речи на черты личности и влияния типа языка на познание. Люди не только существуют в «материальном» и «социальном» измерениях, но и «находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представления о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, – это всего лишь иллюзия… В действительности “реальный мир” в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы».
    Раскрывая содержание принципа лингвистической относительности, Сэпир не только утверждал различия в познании, видении мира в связи с разнообразием языков, но и пытался обобщить значение роли языка и обосновать в связи с этим необходимость междисциплинарного познания данного феномена как целого и будущего познания его «психологических сетей». Таким образом, речь идет не просто о констатации лингвистической относительности, а о необходимости всесторонне исследовать язык, в том числе и в этом направлении. Если это выразить в более обобщенной форме, то можно констатировать, что Сэпир настаивал на специфическом изучении влияния культуры (с акцентом на язык) на познавательные процессы и другие взаимодействия личности с внешним миром (или как язык и речь участвуют в функционировании и воспроизводстве культуры и личности).
    Обосновывая свою гипотезу лингвистической относительности, Сэпир делает акцент на необходимости междисциплинарного исследования круга вопросов, касающихся роли языка в конструировании реального мира. Он отмечал, что «язык доказывает свою полезность как инструмент познания в науках о человеке и в свою очередь нуждается в этих науках, позволяющих пролить свет на его суть». В первую очередь Сэпир имел в виду социологию, психологию, культурную антропологию и философию. Ждал он и помощи естественных наук, но не бездумного применения неких математических методов. язык лингвистический относительность слог
    К сожалению, многие идеи (особенно интегративный подход) Сэпира не разрабатывались в XX в., наука которого погрязла в бессмысленной специализации. Автор предисловия к «Избранным трудам по языкознанию и культурологии», А.Е. Кибрик, писал, что в Сэпире «поражает способность охватить явление целиком, сохранив для него живые связи, не обеднив и не извратив его. И при этом не скользить по внешней поверхности явления, а проникать в самые сокровенные его глубины, десятикратно усиливая рациональное знание могучей интуицией. Испив из освежающего родника многомерной сэпировской мысли, лишний раз убеждаешься в порочности тех перегородок, усердным расставлением которых прославилась наука XX в., и укрепляешься в вере, что когда-нибудь эти перегородки падут».
    Теоретические положения, разработанные Сэпиром в языкознании, позволяют оценить роль вербальной коммуникации для человеческих сообществ. Язык является сложнейшей системой, которая способствует выражению внутренних размышлений и ощущений в словесной форме. Это происходит в процессе особой деятельности – членораздельной речи, объединяющей рационально-смысловые и образно-экспрессивные аспекты общения человека. Язык есть продукт коллективного взаимодействия в процессе коммуникации. Язык и членораздельная речь являются важнейшими способами коммуникации человека, играющими определяющую роль в социализации (энкультурации), а также в развитии биологических систем организма. Язык усиливает чувство солидарности, сообщности и придает психологическую реальность группе. Язык как саморазвивающаяся динамическая система интегрально воздействует на познание индивида и мировидение общности. Сэпир полагал, что язык находится во взаимодействии с культурой, отражая специфику последней, что проявляется в общении. Особенности языка имеют существенное значение в специфике стилей общения, мышления и тем самым они в определенной степени определяют тип культуры, тип коммуникации.
    Принцип же лингвистической относительности, впоследствии более жестко и прямолинейно сформулированный Б. Уорфом, последователем и учеником Сэпира, нуждается в дополнительных комментариях. Гипотеза, или даже теория лингвистической относительности, Сэпира-Уорфа вызывала и до сих пор вызывает споры и дискуссии. Для Уорфа положения, связанные с ролью языка в обществе, имеют автономное значение и существуют вне контекста довольно сложных взаимоотношений между различными аспектами познания языка, членораздельной речи, речевого поведения и др. Идеи, сформулированные Гумбольдтом и развитые Сэпиром в качестве обобщенного подхода к роли языка, Уорф довел до радикальных, крайних формулировок, превративших язык (точнее, его строй, грамматику) в некий абсолют, существующий вне связи с деятельностью человека и функционированием культуры. В основе позиции Уорфа лежит категорическое утверждение об определяющей роли грамматики (у Сэпира это – предмет дальнейших исследований). Уорф выдвинул положение о том, «что грамматика не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формулирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и синтеза». Для Сэпира же язык – путеводитель, «инструмент познания», закономерный, а не случайный феномен, на основе которого строятся взаимодействия людей в «реальном мире» общности. Действенность языка-речи обусловлена теснейшими связями с культурой и личностью. Б. Уорф схематизировал процесс познания, подчиняя его грамматике: «Формирование мыслей -это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова, но часть грамматики того или иного языка… Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; наоборот, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит языковой системой, хранящейся в нашем сознании»17. В этих формулировках чувствуется влияние тенденций в лингвистике, появившихся после исследований Сэпира, которые не вписывались в его концепцию. В основной работе Б. Уорфа «Язык, мышление и реальность», опубликованной в 1956 г., отразились иные, нежели у Сэпира, подходы к языкознанию. Речь идет об абсолютизации роли языка, превращении его в независимый абсолют, и эмпирическом подходе к доказательству путем перечисления примеров. Дискуссия о достоверности формулировок Уорфа была в основном обсуждением истинности/ложности фактов, которые он использовал. (Последние не всегда были точны.) Аргументация Уорфа носит упрощенный характер демонстрации примерами. У Сэпира же воздействие языка связано с типами языков и культур.
    Б. Уорф, как и его оппоненты, не утруждал себя типологиями и тонкостями речевого поведения. Сторонники теории лингвистической относительности отыскивали примеры, подтверждавшие ее, противники опровергали их. Так продолжалось на протяжении всего XX в. Дискуссия о лингвистической относительности, хотя и с меньшей интенсивностью, продолжается и в XXI в. в кросскультурной психологии. Несмотря на многие недостатки позиции Уорфа, доказать неправомерность его подхода можно, лишь опровергнув тезис о связи и влиянии языка на личность и взаимообусловленность культуры и языка. В определенном смысле можно опровергнуть идеи Уорфа, доказав отсутствие воздействия культуры (языка, членораздельной речи) на людей как внешнего явления, достояния общности, а не индивида.
    Говоря о вербальной коммуникации, нельзя обойти вниманием направление, в котором язык рассматривается как формальная система, существующая независимо от человека и культуры. В отличие от историко-культурного подхода, язык здесь – статичная система, подобная математическим построениям. Основателем такого взгляда на язык был Р. Декарт. Именно он поставил перед собой задачу создания языка как исчисления, т. е. языка, который упорядочил бы процессы человеческого мышления. Декарт высказал это положение в 1629 г. Спустя более 30 лет, в 1666 г., Г.В. Лейбниц сформулировал идею «пазиграфии», или искусства понимания, при помощи общих письменных знаков для всех народов на земле. Основную цель данного подхода к языку его основатели видели в улучшении коммуникации, понимания представителями различных народов друг друга. Эту же цель преследовал и Р. Декарт, обращаясь к лингвопроектированию, т. е. созданию языка (или языков), более ясно и четко выражающего мысли человека по сравнению с естественными языками, в которых присутствуют двусмысленность и многозначность. Способ преодоления непонимания основатели такого подхода видели в улучшении естественного языка, совершенствовании его логической структуры и создании языка-исчисления, а также новых языков, которые бы могли осуществлять функцию общечеловеческого общения и обеспечивать понимание между людьми. Такой формальный подход существенно отличался и от идей Платона, и от точки зрения И. Канта. Последний полагал, что улучшить общение между народами возможно лишь на основе понимания содержания их культур и истории отдельных общностей людей. Не соответствовал формальный подход и положениям Э. Сэпира, который считал, что общечеловеческим языком станут несколько естественных языков. В настоящее время можно утверждать, что идея Р. Декарта о создании нового языка, который бы облегчил общение народов, недостижима. Был создан ряд искусственных языков (идо, эсперанто интерлингва, нео), но они не стали «живыми» языками общения. Вместе с тем попытки улучшить язык формально-логическим способом, предпринятые от Декарта до Витгенштейна, дали интересные результаты. Среди них – рождение символической (математической) логики, появление утонченной теории познания неопозитивистов, которая в конечном счете привела к созданию языков программирования, т. е. дала возможность общаться с компьютером. Однако в лингвистике формальный подход к языку стал не средством, а самоцелью. В рамках структурного подхода решались внутренние задачи данной дисциплины. Более же продуктивным направлением в разработке языка-исчисления были логико-математические исследования. Кратко охарактеризуем некоторые этапы исследования языка как формальной системы.
    Идеи Р. Декарта, идеи создания нового языка получили продолжение в трактате А. Арно и Б. Лансело «Всеобщая и рациональная грамматика» (1660), известном также как «Грамматика Пор-Рояля». Последующую и более продуктивную реализацию идея организации «более ясного» языка получила в трактате А. Арно и П. Николя «Логика и искусство мыслить» (или «Логика Пор-Рояля», 1662). Все достижения, связанные с созданием формализованного математического языка, лежат вне плоскости достаточно схоластических построений структуралистов, которые решали свои внутренние задачи (это касается и Ф. Соссюра, и пражской, и датской школ). Не надо забывать, что продуктивные решения в области языка исчислений были найдены раньше появления структурализма в лингвистике. Достижения «Логики Пор-Рояля» получили дальнейшее развитие лишь спустя почти 200 лет в работах английского математика Дж. Буля «Математический анализ логики» (1847), «Логическое исчисление» (1848), «Исследование закономерностей мысли» (1854), а также в трудах американского ученого Ч.С. Пирса. В дальнейшем идея создания языка исчисления получила развитие в теоретических построениях неопозитивизма и разнообразных конкретных формах формализованных языков в рамках символической (математической) логики. Это в свою очередь привело к переходу от кодирования на ЭВМ к разработке языков программирования. Из совокупности программ возникли различные операционные системы, среди них известная всем Windows. Самое существенное отличие формализованных языков от структурного подхода в лингвистике состоит в том, что в них основа исчисления – слово (понятие), а не более дробные по отношению к слову единицы (как у структуралистов).
    Ф. Соссюр, объединив положения О. Конта (статика, динамика), Э. Дюркгейма (язык-речь), а также А. Арно и Б. Лансело, создал весьма сложную для понимания теорию языка, основной особенностью которой было рассмотрение последнего как формальной системы, независимой от человека. Ф. Соссюр использовал для построения своей теории более низшие, чем слово, иерархические уровни. Тем самым он положил начало структурной лингвистике. Особый интерес в его теории представляет проблема ценностей знака. «В центре концепции Соссюра лежит теория ценностей (значимости) лингвистического знака, восходящая к учению о меновой стоимости в политической экономии». Соссюр пишет об этом следующим образом: «Ценность (в наибольшей степени и в любой момент) является синонимом члена, входящего в систему (исходных членов), и точно так же она в столь же большой степени является синонимом предмета, на который ее можно обменять». Очень высоко оценил структурный подход Ф. Соссюра К.К. Леви-Строс: «Вся природа – по Соссюру, на том основании, что передача наследственной информации в клетке подчиняется законам, вскрытым в “Курсе общей лингвистики”». Аналогичные идеи высказывал Н.Я. Марр. Согласно его учению все слова всех языков мира можно свести к четырем лексическим элементам: САЛ, ВЕР, ЙОН и РОШ. Леви-Строс, как и Соссюр, ратовал за изучение языка, который он отождествлял с культурой в целом, математическими методами. Он возлагал большие, но увы, несбывшиеся надежды, на революционные, по его мнению, открытия комбинаторики (раздел теории вероятностей) и теории информации в разрешении этнологических проблем. И в этом могла бы помочь общая теория знаковых систем, частью которой должна быть этнология.
    Самое парадоксальное в проблеме разработки языка как исчисления состоит в том, что практически важную задачу создания формальных систем выполнили одни ученые, а методологию и даже философию «исчисляющего» мира и человека использовали другие. При этом «методология исчисляющего мира» совершенно не связана с действительно реальным революционным прорывом – созданием языков программирования.

  9. Marisar Ответить

    Лингвокультурологический аспект в изучении иностранного языка
    Активно развивающиеся
    сегодня экономические, культурные и научные контакты стран и их народов делают
    актуальными темы, связанные не просто с изучением иностранных языков, но и с
    исследованием межкультурных коммуникаций, соотношения языков и культур,
    изучением языковой личности. Ведь чтобы реально пользоваться разговорным
    языком, надо не только обладать широкой лексической базой и знать грамматику данного
    языка, но иметь в виду и совокупность внеязыковых фактов, то есть то, что лежит
    за языком. Возрастающий интерес к проблеме “язык-культура” делает всё
    очевиднее необходимость уточнения источников, параметров, методов исследования
    понятий, входящих в сферу терминологического инвентаря.
    В концепции “язык и
    культура” сходятся интересы всех наук о человеке, это та сквозная идея,
    которая разрушает границы между дисциплинами, изучающими человека, поскольку
    нельзя изучать человека вне его языка. Язык представляет собой главную форму
    выражения и существования национальной культуры. Э.Сепир писал: “Культуру
    можно определить как то,
    что данное
    общество делает и думает. Язык же есть то,
    как
    думают” [Сепир, 1993, с. 193]. Язык, таким образом, выступает как
    реализованная внутренняя форма выражения культуры, как средство аккумуляции
    знаний культуры.
    Главное назначение
    культуры – быть средством духовного обогащения личности. Человек погружается в
    “мир культуры”, осваивая множество языков, специфичных для
    материальной и духовной культуры. Национальный характер культуры предполагает
    взаимодействие языков и культур разных народов, их взаимное обогащение до
    целостного “фундаментального основания” – мировой культуры,
    достижения всего человечества. Культура как творение народа является единством
    национального (специфического) и общего (интернационального).
    Наиболее полно
    соотношение “язык – культура” отражено в трудах В. фон Гумбольдта,
    который писал: “Человек преимущественно живёт с предметами так, как их
    преподносит ему язык: каждый язык описывает вокруг народа, которому он
    принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он
    вступает в круг другого языка” [Гумбольдт, 1956, с.80]. По словам Э.
    Сепира, “язык – это путеводитель, приобретающий всё большую значимость в
    качестве руководящего начала в научном изучении культуры” [Сепир, 1993:
    437].
    Столь сильно возросший в
    последние годы интерес к проблеме взаимодействия языка и культуры привел к
    появлению новой науки, активно развивающейся в настоящий момент, –
    лингвокультурологии.
    Лингвокультурология
    – одно из ведущих направлений
    лингвистических исследований. Она идёт от духа языка или от тех или иных
    явлений, связанных с языковой ментальностью, изучает национально-культурные
    специфические правила организации речевого общения, показывает духовность,
    соборность русского народа, отражённые в языке
    [1].
    Выход лингвистики в
    лингвокультурологию подсказан неизбежным вопросом о том, частью чего является
    язык. Будучи многомерным образованием, язык органически входит в наиболее общие
    феномены бытия: как важнейшее средство общения он рассматривается в качестве
    компонента коммуникативной деятельности; как важнейший способ преобразования
    мира, информационного обеспечения и межличностной регулировки анализируется в
    качестве средства воздействия, побуждения людей к тем или иным действиям, к
    фиксации социальных отношений.
    Как уже было сказано
    выше, лингвокультурология как комплексная область научного знания о
    взаимодействии и взаимовлиянии языка и культуры, переживает в настоящее время
    период расцвета. Это объясняется рядом причин
    [
    Методы, 2000: 165
    ]
    :
    1.
    Стремительная
    глобализация мировых проблем, необходимость учитывать универсальные и
    специфические характеристики поведения и общения различных народов в решении
    самых разнообразных вопросов, потребность знать заранее те ситуации, в которых
    велика вероятность межкультурного непонимания, важность определения и научного
    обозначения тех культурных ценностей, которые лежат в основе коммуникативной
    деятельности.
    2.
    Объективная
    интегративная тенденция развития гуманитарных наук, необходимость освоения
    лингвистами результатов, добытых представителями смежных отраслей знания
    (психология, социология, этнография, культурология, политология и т.д.)
    [Карасик, 2000: 3-5]. Большинство исследователей говорят о языке как о духе
    народа и пытаются определить «узловые моменты в соотношении сознания, общения,
    поведения, ценностей языка» [Карасик, 2000: 3-5].
    3.
    Прикладная
    сторона лингвистического знания, понимания языка как средства
    концентрированного осмысления коллективного опыта, который закодирован во всем
    богатстве значений слов, фразеологических единиц, общеизвестных текстов,
    формульных этикетных ситуаций и т.д., а этот опыт, по мнению Карасика,
    составляет суть изучаемого иностранного языка, находит прямые выходы в практику
    рекламного и политического воздействия, пронизывает коммуникативную среду
    массовой информации.
    По мнению В.В.Воробьёва
    [Воробьев, 2000: 84], лингвокультурология как научная дисциплина
    характеризуется рядом специфических особенностей:
    2.
    Это
    научная дисциплина синтезирующего типа, пограничная между науками, изучающими
    культуру, и филологией (лингвистикой).
    3.
    Основным
    объектом лингвокультурологии являются
    взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в процессе его функционирования и
    изучение интерпретации этого взаимодействия в единой системной целостности.
    4.
    Предмет
    лингвокультурологии – национальные
    формы бытия общества, воспроизводимые в системе языковой коммуникации и
    основанные на его культурных ценностях, всё, что составляет “языковую картину
    мира”.
    5.
    Лингвокультурология
    ориентируется на новую систему культурных ценностей, выдвинутых новым
    мышлением, современной жизнью общества, на полную, объективную интерпретацию
    фактов и явлений и информацию о различных областях культурной жизни страны.
    6.
    Объективная,
    полная и целостная интерпретация культуры народа требует от лингвокультурологии
    системного представления культуры народа в его языке, в их диалектическом
    взаимодействии и развитии, а также разработки понятийного ряда, который
    способствует формированию современного культурологического мышления.
    В.В. Воробьев,
    рассматривая лингвокультурологию как полноценную науку, вводит основную единицу
    лингвокультурологического анализа –
    лингвокультурему,
    определяя ее как «диалектическое единство лингвистического и
    экстралингвистического (понятийного и предметного) содержания» [Воробьев, 1997:
    44-45]. Для описания различий между словом и лингвокультуремой используется
    категория «ближайшего/дальнейшего значения слова» А.А. Потебни.
    Лингвокультурема, в отличие от слова, имеет более сложную структуру: план
    содержания дробится на языковое значение и культурный смысл. Лингвокультурема
    обладает коннотативным смыслом и «живет до тех пор, пока живет идеологический
    контекст, ее породивший» [Воробьев, 1997: 52]. Она может быть выражена как
    единичным словом, так и текстом «значительной протяженности».
    Как уже было сказано
    выше, структура лингвокультуремы более сложна, чем у языковых единиц: она
    аккумулирует в себе как собственно языковое представление (“форму мысли”),
    так и внеязыковую среду (ситуацию, реалию). Слово-сигнал у человека, хорошо
    знающего язык, сопровождается “культурным ореолом”, при отсутствии
    которого невозможно проникнуть в смысл текста как выражения культурного
    феномена. Процесс “окультуривания” языковых единиц ведёт изучающих
    язык в направлении от значения, “угадывания” – к знанию и включению
    знака-предмета в сеть культурных ассоциаций, свойственную той или иной нации.
    Лингвокультуремы имеют несколько
    признаков:
    1) выражают имя поля
    (“красота”, “соборность”, “русская национальная
    личность” и т.д.);
    2) имеют определённую структуру (от
    лексемы: маниловщина, обломовщина, хлестаковщина до целого текста: рассказ А.Н.
    Толстого “Русский характер”);
    3) объединяются и дифференцируются по
    характеру источников (народное поэтическое творчество, памятники истории и
    общественной мысли, литературные произведения, выдающиеся личности, мысли и
    суждения о нации и культуре в сопоставлении с другими).
    Значение понятия
    «лингвокультурема» для данной работы определяется тем, что задачей
    преподавателя будет являться не просто обучение иностранных студентов новой
    лексике изучаемого ими языка, а разработка методики изучения русского языка
    через знакомство с такими словами, которые обладают прежде всего «культурным
    ореолом», входят в систему культурных ассоциаций, свойственную русской нации.
    Но полноценное восприятие такой лексики очень часто бывает затруднено
    отсутствием подготовленности к правильному ее восприятию, отсутствием так
    называемой
    лингвокультурологической
    компетенции, речь о которой пойдет ниже.
    Каждый человек
    принадлежит к определённой национальной культуре, включающей традиции, язык,
    историю, литературу, музыку и т.д. И, как правило, культура родной страны
    является для каждого образованного человека очевидной. Мы знакомимся с
    историей, литературой, национальными традициями, сказками с самого детства,
    порой даже не осознавая их культурологической значимости. Но когда нам, скажем,
    при изучении иностранного языка, приходится знакомиться с культурой другой
    страны, именно таких, казалось бы, незначительных составляющих не хватает для
    получения целостного представления о ней. Этот набор культурологических знаний,
    опыта может быть назван термином «лингвокультурологическая компетенция». И
    сегодня при обучении русскому языку как иностранному одной из главных целей
    становится формирование у иностранных студентов лингвокультурологической
    компетенции, необходимой для налаживания полноценной коммуникации с носителями
    русского языка. Данная цель преследуется и в этой работе.
    Определение
    лингвокультурологической компетенции как «знания идеальным говорящим
    (слушающим) всей системы культурных ценностей, выраженных в языке» [Воробьев,
    1999: 144] предполагает, что при обучении РКИ учитываются:
    2.
    существование
    этнопсихологического аспекта межкультурных различий, религиозных основ
    специфики национального мировидения, базовых ценностей национальных культур,
    специфики менталитета и национального характера, особенностей этнических
    стереотипов и т.д.;
    3.
    национальное
    своеобразие языкового отражения мира, или языковой ментальности – специфики
    различных языковых уровней; определяющей роли лексики в формировании
    национальной языковой картины мира; особенностей значимости культурных
    коннотаций, оценочное основание которых восходит к ценностным установкам
    национальных культур; обусловленности коннотационных значений содержанием
    фоновых знаний и др.;
    4.
    соотношение
    значений языковых единиц с концептами национальной культуры и общими
    характеристиками концептосферы русского языка.
    Лингвокультурологическая
    компетенция может быть сформирована разными способами, одним из которых,
    возможно, наиболее эффективным, является использование на уроках РКИ песен.

  10. Bludbinder Ответить

    1.1. Взаимосвязь языка, культуры и мышления
    Каждый человек принадлежит к определённой национальной культуре, включающей национальные традиции, язык, историю, литературу. Экономические, культурные и научные контакты стран и их народов делают актуальными темы, связанные с исследованием межкультурных коммуникаций, соотношения языков и культур, изучением языковой личности.
    Язык и культура являются основополагающими категориями лингвокультурологии – одного из ведущих направлений лингвистических исследований. В центр исследования ставится человек и его отношение к языку. Эта дисциплина связана с философией, национальным характером и менталитетом. Она представляет собой некую совокупность знаний о национально-культурной специфике и организации содержания речевого общения.
    Таким образом, в концепции “язык и культура” сходятся интересы всех наук о человеке, это та сквозная идея, которая разрушает границы между дисциплинами, изучающими человека, поскольку нельзя изучать человека вне его языка. Язык представляет собой главную форму выражения и существования национальной культуры. Эдвард Сепир писал: “Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают” [Сепир 1993:193] Язык, таким образом, выступает как реализованная внутренняя форма выражения культуры, как средство аккумуляции знаний культуры.
    Считается, что лингвокультурология как научная дисциплина возникла в последней четверти ХХ века благодаря работам В. фон Гумбольдта, который впервые сформулировал положение о взаимосвязи характера языка и характера народа. Широкую известность получили утверждения о том, что “разные языки по своей сути, по своему влиянию на познания и чувства являются в действительности различными мировидениями” и что “своеобразие языка влияет на сущность нации, поэтому тщательное изучение языка должно включать все, что история и философия связывают с внутренним миром человека” [Гумбольдт 1985: 377].
    Идеи В. Гумбольдта развивались в рамках неогумбольдтианства в XIX-ХХ веках. В России XIX века его наследие интерпретировал А.А. Потебня, развивавший идею о “языке как деятельности”. Опираясь на идеи немецкого мыслителя, он развил собственное видение места и роли языка, как силы, творящей и преобразующей мысль. В своей работе “Мысль и язык” учёный делает акцент на деятельно-творческой стороне языка, отмечая, что “язык есть средство не выражать уже готовую мысль, а создавать её, что он не отражение сложившегося миросозерцания, а слагающая его деятельность” [Потебня 1989:156]
    Э. Сепир и Б.Л. Уорф, продолжившие учение В. фон Гумбольдта в США, выдвинули гипотезу языковой относительности, согласно которой языку отводится приоритетная роль в процессе познания. Для сторонников этой гипотезы реальный мир существует постольку, поскольку он отражается в языке. Согласно гипотезе языковой относительности, наличие различных категорий в разных языках свидетельствует о том, что носители этих языков по-разному концептуализируют окружающий мир.
    Эдвард Сепир отрицает биологическую определенность языка, отмечая, что “язык есть чисто человеческий, не инстинктивный способ передачи мыслей, эмоций и желаний” [Сепир 2001: 31] Сепир, как и многие другие исследователи, выводит на первый план коммуникативную функцию языка, как самого эксплицитного вида коммуникативного поведения. [Сепир 2001: 211]
    Б.Л. Уорф в работе “Отношение норм поведения и мышления к языку” отмечал, что язык и культура развивались вместе, постепенно влияя друг на друга. Но в этом союзе сама природа языка является тем фактором, который сдерживает его развитие: “Это происходит потому, что язык является системой, а не просто комплексом норм. Структура большой системы поддаётся существенному изменению очень медленно, в то время как во многих других областях культуры изменения совершаются сравнительно быстро. Язык, таким образом, отражает массовое мышление; он реагирует на все изменения и нововведения, но реагирует слабо и медленно, тогда как в сознании производящих изменения это происходит моментально”. [Уорф 1960: 145]
    Способность языка отражать, фиксировать и передавать накопленный опыт из поколения в поколение выражается в его кумулятивной функции. Так, по мнению В.И. Постоваловой язык выступает как способ “первичной концептуализации мира и рационализации человеческого опыта, выразитель и хранитель стихийного бессознательного знания о мире, историческая память о социально значимых событиях в человеческой жизни” [Постовалова 1999: 30] В этом свойстве языка обнаруживается его тесная связь с мышлением, а, следовательно, и с культурой, в связи с чем кумулятивную функцию иначе называют культуроносной [Смирнова 2001:18]
    На современном этапе развития лингвокультурологии выделяется директивная функция языка, которая выражается в способности языка формировать “личность человека, носителя языка, через навязанные ему языком и заложенные в языке видение мира, менталитет, отношение к людям и так далее” [Тер-Минасова 2000: 15]
    По мнению В. фон Гумбольдта, первичная функция языка состоит не в общении или мышлении, а в том, что он является неким “промежуточным” звеном “между миром внешних явлений и внутренним миром человека” [Гумбольдт 1984: 304]
    Понятие “культуры”, так же как и понятие “языка”, является сложным и многоплановым. В настоящее время насчитывается более 300 определений этого термина. Ю.М. Лотман понимает культуру как “гибкий и сложноорганизованный механизм познания, исторически сложившийся пучок семиотических систем, который в совокупности образует национальную память какого-либо коллектива” [Лотман 2000: 396]
    Л.Г. Ионин выделяет следующие особенности культуры:
    – ее антропологический характер,
    – небиологический характер исследования,
    – связь культуры “с идеями, которые существуют и передаются в символической форме (посредством языка)” [Ионин 1996: 47]
    Проблема взаимосвязи языка, культуры и мышления изучается в рамках лингвокультурологии. В.В. Воробьев вводит основную единицу лингвокультурологического анализа – лингвокультурему, определяя ее как “диалектическое единство лингвистического и экстралингвистического (понятийного и предметного) содержания” [Воробьев 1997: 45]. Лингвокультурема, в отличие от слова, имеет более сложную структуру: план содержания дробится на языковое значение и культурный смысл. Лингвокультурема обладает коннотативным смыслом и “живет до тех пор, пока живет идеологический контекст, ее породивший” [Воробьев 1997: 52].
    Схожие задачи решает и В.В. Красных: в работе “Этнопсихолингвистика и лингвокультурология” она определяет последнюю как “дисциплину, изучающую проявление, отражение и фиксацию культуры в языке и дискурсе, непосредственно связанную с изучением национальной картины мира, языкового сознания, особенностей ментально-лингвального комплекса” [Красных 2002: 12].
    Карасик рассматривает лингвокультурологию как “комплексную область научного знания о взаимосвязи и взаимовлиянии языка и культуры” и делает акцент на ее сопоставительном характере [Карасик 2002: 103]. Основной единицей лингвокультурологии он называет культурный концепт, а в качестве единиц изучения выдвигает реалии и “фоновые значения, т.е. содержательные характеристики конкретных и абстрактных наименований, требующие для адекватного понимания дополнительной информации о культуре данного народа” [Карасик 2002: 129].
    Исследования А. Вежбицкой продолжают многолетние споры вокруг проблемы взаимоотношения языка и культуры. Каждый язык, по ее мнению, служит уникальным средством выражения человеческого опыта, представляя собой “лучшее доказательство реальности культуры” [Вежбицкая 1997: 289], а “языковые данные оказываются решающими при выявлении фундаментальных моделей мышления у различных групп людей” [Вежбицкая 1997: 291].
    Суммируя вышесказанное, можно отметить прямую связь между языком, культурой и мышлением, при этом культура понимается как содержание, а язык – как форма существования данного содержания. Языку отводится приоритетная роль в процессе познания и концептуализации окружающего мира.

  11. Agamaris Ответить

    Язык, по Сэпиру, – продукт коллективных взаимодействий, и он «в основе своей есть система фонетических символов для выражения поддающихся передаче мыслей и чувств». Речь же «как деятельность есть чудесное слияние двух организующих систем – символической и экспрессивной; ни одна из них не смогла бы достичь нынешнего совершенства без воздействия другой». Из таких четких и ясных определений легко сделать выводы о сути языка и членораздельной речи. Согласно Сэпиру, язык есть продукт общности людей, который передает их мысли и чувства, а речь – деятельность индивидов в единстве символически-рационального и эмоционально-выразительного аспектов. Таким образом, в процессе общения с помощью языка-речи передаются мысли, идеи в словесной и в чувственной формах. Сэпир затрудняется установить все функции языка, «так как он настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немногое в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия».
    Особо Сэпир выделял значение языка в передаче знаний, навыков, стереотипов поведения от поколения к поколению в процессе социализации (энкультурации). Кроме того, он полагает, что «обычная речь выступает в качестве своеобразного потенциального символа социальной солидарности всех говорящих на данном языке». Одновременно Сэпир подмечал одну интересную особенность функционирования языка как «саморазвивающейся» системы в относительно замкнутых сообществах людей. Эта особенность реализуется в группах людей, связанных общими интересами. (Группой могут быть ученики школы, люди одной профессии, представители преступного мира больших городов и т. д.) Язык сообщества отличается применением придуманных его членами слов и выражений, особой расстановкой ударений и т. д. «Тот или иной сленг обнаруживает принадлежность говорящего к неорганизованной, но тем не менее психологически реальной группе». Такие инновации в языке есть явный показатель спонтанных изменений в социальном взаимодействии относительно самостоятельных групп людей, признак модификации их микрокультуры.
    Э. Сэпир обращает внимание на психологические отличия при сравнении различных типов языков. Это может быть связано с различным статусом структурных элементов языка, а может выражаться в особенностях речевого поведения в диалоге. Сэпир даже выделяет речь (точнее, речевое поведение) как черту личности. Такие различия могут корениться как в самом языке, так и в обычаях, нормах, определенных культурой. На основе замеченных различий Сэпир выдвинул предположение о том, что «языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психологических процессов, которые нам еще предстоит точно определить».
    К психологическим особенностям языка и речи Сэпир обращался неоднократно. Он показал общее влияние особенностей языка на познание, мышление, мировидение. Среди таких особенностей – специфическое воздействие структурных различий в языке, например префиксального/суффиксального способов построения словоформы. «Мне представляется, – отмечал Э. Сэпир, -что есть психологически довольно существенное различие между языком, наперед устанавливающим формальный статус корневого элемента, еще до того как он назван… и таким языком, который начинает с конкретного ядра слова, а статус этого ядра определяет рядом последующих ограничений, каждое из которых урезывает в некоторой степени то общее, что предшествует. Сущность первого метода таит в себе нечто как бы диаграммное или архитектурное, второй же есть метод доказывания задним числом».
    Значительное внимание американский лингвист уделял вариативности таких элементов языковой формы, как голос, голосовая динамика, включающая интонацию, ритм, плавность речи, темп, силу звука. Все эти особенности речи, по мнению Сэпира, в речевом поведении проявляются как черты личности.
    Э. Сэпир сформулировал положение о том, что язык – это «путеводитель в социальной действительности», что он является инструментом познания. В целом теорию Сэпира можно рассматривать в качестве мягкого варианта принципа лингвистической относительности. Но данный принцип существует у Сэпира в контексте довольно многомерной теории языкознания и ориентирован на размышления о языке как о многовариантном способе понимания мира, определенном итоге конкретного исследования разнообразия языка и его влияния на познание и ощущение окружающего мира.
    Лингвистическая относительность – это своеобразный интегральный подход к познанию сетей «психологических процессов», наряду с конкретным изучением саморазвития сленга, дающего чувство психологической реальности группе, воздействия речи на черты личности и влияния типа языка на познание. Люди не только существуют в «материальном» и «социальном» измерениях, но и «находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представления о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, – это всего лишь иллюзия… В действительности “реальный мир” в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы».
    Раскрывая содержание принципа лингвистической относительности, Сэпир не только утверждал различия в познании, видении мира в связи с разнообразием языков, но и пытался обобщить значение роли языка и обосновать в связи с этим необходимость междисциплинарного познания данного феномена как целого и будущего познания его «психологических сетей». Таким образом, речь идет не просто о констатации лингвистической относительности, а о необходимости всесторонне исследовать язык, в том числе и в этом направлении. Если это выразить в более обобщенной форме, то можно констатировать, что Сэпир настаивал на специфическом изучении влияния культуры (с акцентом на язык) на познавательные процессы и другие взаимодействия личности с внешним миром (или как язык и речь участвуют в функционировании и воспроизводстве культуры и личности).
    Обосновывая свою гипотезу лингвистической относительности, Сэпир делает акцент на необходимости междисциплинарного исследования круга вопросов, касающихся роли языка в конструировании реального мира. Он отмечал, что «язык доказывает свою полезность как инструмент познания в науках о человеке и в свою очередь нуждается в этих науках, позволяющих пролить свет на его суть». В первую очередь Сэпир имел в виду социологию, психологию, культурную антропологию и философию. Ждал он и помощи естественных наук, но не бездумного применения неких математических методов.
    К сожалению, многие идеи (особенно интегративный подход) Сэпира не разрабатывались в XX в., наука которого погрязла в бессмысленной специализации. Автор предисловия к «Избранным трудам по языкознанию и культурологии», А.Е. Кибрик, писал, что в Сэпире «поражает способность охватить явление целиком, сохранив для него живые связи, не обеднив и не извратив его. И при этом не скользить по внешней поверхности явления, а проникать в самые сокровенные его глубины, десятикратно усиливая рациональное знание могучей интуицией. Испив из освежающего родника многомерной сэпировской мысли, лишний раз убеждаешься в порочности тех перегородок, усердным расставлением которых прославилась наука XX в., и укрепляешься в вере, что когда-нибудь эти перегородки падут».
    Теоретические положения, разработанные Сэпиром в языкознании, позволяют оценить роль вербальной коммуникации для человеческих сообществ. Язык является сложнейшей системой, которая способствует выражению внутренних размышлений и ощущений в словесной форме. Это происходит в процессе особой деятельности – членораздельной речи, объединяющей рационально-смысловые и образно-экспрессивные аспекты общения человека. Язык есть продукт коллективного взаимодействия в процессе коммуникации. Язык и членораздельная речь являются важнейшими способами коммуникации человека, играющими определяющую роль в социализации (энкультурации), а также в развитии биологических систем организма. Язык усиливает чувство солидарности, сообщности и придает психологическую реальность группе. Язык как саморазвивающаяся динамическая система интегрально воздействует на познание индивида и мировидение общности. Сэпир полагал, что язык находится во взаимодействии с культурой, отражая специфику последней, что проявляется в общении. Особенности языка имеют существенное значение в специфике стилей общения, мышления и тем самым они в определенной степени определяют тип культуры, тип коммуникации.
    Принцип же лингвистической относительности, впоследствии более жестко и прямолинейно сформулированный Б. Уорфом, последователем и учеником Сэпира, нуждается в дополнительных комментариях. Гипотеза, или даже теория лингвистической относительности, Сэпира-Уорфа вызывала и до сих пор вызывает споры и дискуссии. Для Уорфа положения, связанные с ролью языка в обществе, имеют автономное значение и существуют вне контекста довольно сложных взаимоотношений между различными аспектами познания языка, членораздельной речи, речевого поведения и др. Идеи, сформулированные Гумбольдтом и развитые Сэпиром в качестве обобщенного подхода к роли языка, Уорф довел до радикальных, крайних формулировок, превративших язык (точнее, его строй, грамматику) в некий абсолют, существующий вне связи с деятельностью человека и функционированием культуры. В основе позиции Уорфа лежит категорическое утверждение об определяющей роли грамматики (у Сэпира это – предмет дальнейших исследований). Уорф выдвинул положение о том, «что грамматика не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формулирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и синтеза». Для Сэпира же язык – путеводитель, «инструмент познания», закономерный, а не случайный феномен, на основе которого строятся взаимодействия людей в «реальном мире» общности. Действенность языка-речи обусловлена теснейшими связями с культурой и личностью. Б. Уорф схематизировал процесс познания, подчиняя его грамматике: «Формирование мыслей -это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова, но часть грамматики того или иного языка… Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; наоборот, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит языковой системой, хранящейся в нашем сознании»17. В этих формулировках чувствуется влияние тенденций в лингвистике, появившихся после исследований Сэпира, которые не вписывались в его концепцию. В основной работе Б. Уорфа «Язык, мышление и реальность», опубликованной в 1956 г., отразились иные, нежели у Сэпира, подходы к языкознанию. Речь идет об абсолютизации роли языка, превращении его в независимый абсолют, и эмпирическом подходе к доказательству путем перечисления примеров. Дискуссия о достоверности формулировок Уорфа была в основном обсуждением истинности/ложности фактов, которые он использовал. (Последние не всегда были точны.) Аргументация Уорфа носит упрощенный характер демонстрации примерами. У Сэпира же воздействие языка связано с типами языков и культур.
    Б. Уорф, как и его оппоненты, не утруждал себя типологиями и тонкостями речевого поведения. Сторонники теории лингвистической относительности отыскивали примеры, подтверждавшие ее, противники опровергали их. Так продолжалось на протяжении всего XX в. Дискуссия о лингвистической относительности, хотя и с меньшей интенсивностью, продолжается и в XXI в. в кросскультурной психологии. Несмотря на многие недостатки позиции Уорфа, доказать неправомерность его подхода можно, лишь опровергнув тезис о связи и влиянии языка на личность и взаимообусловленность культуры и языка. В определенном смысле можно опровергнуть идеи Уорфа, доказав отсутствие воздействия культуры (языка, членораздельной речи) на людей как внешнего явления, достояния общности, а не индивида.
    Говоря о вербальной коммуникации, нельзя обойти вниманием направление, в котором язык рассматривается как формальная система, существующая независимо от человека и культуры. В отличие от историко-культурного подхода, язык здесь – статичная система, подобная математическим построениям. Основателем такого взгляда на язык был Р. Декарт. Именно он поставил перед собой задачу создания языка как исчисления, т. е. языка, который упорядочил бы процессы человеческого мышления. Декарт высказал это положение в 1629 г. Спустя более 30 лет, в 1666 г., Г.В. Лейбниц сформулировал идею «пазиграфии», или искусства понимания, при помощи общих письменных знаков для всех народов на земле. Основную цель данного подхода к языку его основатели видели в улучшении коммуникации, понимания представителями различных народов друг друга. Эту же цель преследовал и Р. Декарт, обращаясь к лингвопроектированию, т. е. созданию языка (или языков), более ясно и четко выражающего мысли человека по сравнению с естественными языками, в которых присутствуют двусмысленность и многозначность. Способ преодоления непонимания основатели такого подхода видели в улучшении естественного языка, совершенствовании его логической структуры и создании языка-исчисления, а также новых языков, которые бы могли осуществлять функцию общечеловеческого общения и обеспечивать понимание между людьми. Такой формальный подход существенно отличался и от идей Платона, и от точки зрения И. Канта. Последний полагал, что улучшить общение между народами возможно лишь на основе понимания содержания их культур и истории отдельных общностей людей. Не соответствовал формальный подход и положениям Э. Сэпира, который считал, что общечеловеческим языком станут несколько естественных языков. В настоящее время можно утверждать, что идея Р. Декарта о создании нового языка, который бы облегчил общение народов, недостижима. Был создан ряд искусственных языков (идо, эсперанто интерлингва, нео), но они не стали «живыми» языками общения. Вместе с тем попытки улучшить язык формально-логическим способом, предпринятые от Декарта до Витгенштейна, дали интересные результаты. Среди них – рождение символической (математической) логики, появление утонченной теории познания неопозитивистов, которая в конечном счете привела к созданию языков программирования, т. е. дала возможность общаться с компьютером. Однако в лингвистике формальный подход к языку стал не средством, а самоцелью. В рамках структурного подхода решались внутренние задачи данной дисциплины. Более же продуктивным направлением в разработке языка-исчисления были логико-математические исследования. Кратко охарактеризуем некоторые этапы исследования языка как формальной системы.
    Идеи Р. Декарта, идеи создания нового языка получили продолжение в трактате А. Арно и Б. Лансело «Всеобщая и рациональная грамматика» (1660), известном также как «Грамматика Пор-Рояля». Последующую и более продуктивную реализацию идея организации «более ясного» языка получила в трактате А. Арно и П. Николя «Логика и искусство мыслить» (или «Логика Пор-Рояля», 1662). Все достижения, связанные с созданием формализованного математического языка, лежат вне плоскости достаточно схоластических построений структуралистов, которые решали свои внутренние задачи (это касается и Ф. Соссюра, и пражской, и датской школ). Не надо забывать, что продуктивные решения в области языка исчислений были найдены раньше появления структурализма в лингвистике. Достижения «Логики Пор-Рояля» получили дальнейшее развитие лишь спустя почти 200 лет в работах английского математика Дж. Буля «Математический анализ логики» (1847), «Логическое исчисление» (1848), «Исследование закономерностей мысли» (1854), а также в трудах американского ученого Ч.С. Пирса. В дальнейшем идея создания языка исчисления получила развитие в теоретических построениях неопозитивизма и разнообразных конкретных формах формализованных языков в рамках символической (математической) логики. Это в свою очередь привело к переходу от кодирования на ЭВМ к разработке языков программирования. Из совокупности программ возникли различные операционные системы, среди них известная всем Windows. Самое существенное отличие формализованных языков от структурного подхода в лингвистике состоит в том, что в них основа исчисления – слово (понятие), а не более дробные по отношению к слову единицы (как у структуралистов).
    Ф. Соссюр, объединив положения О. Конта (статика, динамика), Э. Дюркгейма (язык-речь), а также А. Арно и Б. Лансело, создал весьма сложную для понимания теорию языка, основной особенностью которой было рассмотрение последнего как формальной системы, независимой от человека. Ф. Соссюр использовал для построения своей теории более низшие, чем слово, иерархические уровни. Тем самым он положил начало структурной лингвистике. Особый интерес в его теории представляет проблема ценностей знака. «В центре концепции Соссюра лежит теория ценностей (значимости) лингвистического знака, восходящая к учению о меновой стоимости в политической экономии». Соссюр пишет об этом следующим образом: «Ценность (в наибольшей степени и в любой момент) является синонимом члена, входящего в систему (исходных членов), и точно так же она в столь же большой степени является синонимом предмета, на который ее можно обменять». Очень высоко оценил структурный подход Ф. Соссюра К.К. Леви-Строс: «Вся природа – по Соссюру, на том основании, что передача наследственной информации в клетке подчиняется законам, вскрытым в “Курсе общей лингвистики”». Аналогичные идеи высказывал Н.Я. Марр. Согласно его учению все слова всех языков мира можно свести к четырем лексическим элементам: САЛ, ВЕР, ЙОН и РОШ. Леви-Строс, как и Соссюр, ратовал за изучение языка, который он отождествлял с культурой в целом, математическими методами. Он возлагал большие, но увы, несбывшиеся надежды, на революционные, по его мнению, открытия комбинаторики (раздел теории вероятностей) и теории информации в разрешении этнологических проблем. И в этом могла бы помочь общая теория знаковых систем, частью которой должна быть этнология.
    Самое парадоксальное в проблеме разработки языка как исчисления состоит в том, что практически важную задачу создания формальных систем выполнили одни ученые, а методологию и даже философию «исчисляющего» мира и человека использовали другие. При этом «методология исчисляющего мира» совершенно не связана с действительно реальным революционным прорывом – созданием языков программирования.

  12. Darad Ответить

    Язык и культура – две семиотические системы, каждая из которых имеет собственный набор (систему) знаков. Знаками языка являются слова и их сочетания, фразеологизмы, другие виды устойчивых сочетаний. Знаками культуры – обряды, ритуалы, представления, символы, эталоны и т. д. Все это непременно должно в чем-то найти свое выражение. Большинство знаков культуры выражаются языковыми знаками.
    По Э. Сепиру, «культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают». Сепир же говорит, что «содержание языка неразрывно связано с культурой». Он рассматривает историю культуры как «сложный ряд изменений в инвентаре отобранного обществом опыта», история языка при этом не связана «с изменениями содержания, а только с изменениями формального выражения». «Язык в своей лексике более или менее точно отражает культуру, которую он обслуживает».
    Вывод из сказанного выше – язык и культура представляют собой такие семиотические системы, знаки которых тесно связаны и взаимообусловлены. Когда культура закрепляется в знаках языка и когда эти знаки становятся «телами знаков языка культуры», возможно говорить уже о третьей семиотической системе, то есть о лингвокультуре.
    Языковые знаки способны вступать друг с другом в различные отношения (синонимия, антонимия и т. д.). Языковым знакам часто свойственна полисемия. Когда мы рассматриваем сквозь призму этих отношений знаки языка в лингвокультуре, оказывается, что здесь они часто приобретают дополнительные значения, одно и то же слово в разных окружениях может приобретать часто противоположные или принципиально иные смыслы.
    Вопрос №4 Формирование лингвокультурологии как научной дисциплины (рассказать о деятельности двух учёных на выбор)
    Язык теснейшим образом связан с культурой: он прорастает в нее, развивается в ней и выражает ее. На основе этой идеи возникла новая наука – лингвокультурология, которую можно считать самостоятельным направлением лингвистики, оформившимся в 90-е годы XXв. Термин «лингвокультурология» появился в последние десятилетия в связи с работами фразеологической школы, возглавляемой В.Н.Телия, работами Ю.С.Степанова, А.Д.Арутюновой, В.В.Воробьева, В.Шаклеина, В. А. Масловой и других исследователей.
    Фундаментальной для лингвокультурологии является фигура Вероники Николаевны Телия. Научное наследие Вероники Николаевны Телия масштабно и значительно. Множество трудов Вероники Николаевны было посвящено исследованию таких ключевых проблем лингвистики, как языковая номинация, языковая семантика и прагматика. На протяжении долгого времени в научном творчестве Вероники Николаевны оформлялись представления о культурно-национальной специфике языка, велся активный и успешный поиск средств формализации и экспликации глубинных механизмов взаимодействия культуры и языка, принципов организации культурного знания в формах (или «телах») языковых единиц.

  15. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *