Сколько страниц кому на руси жить хорошо?

12 ответов на вопрос “Сколько страниц кому на руси жить хорошо?”

  1. Mezikus Ответить

    Вообще, главная идея этой книги – поднять настроение людям, вызвать улыбку и милые, приятные, несколько трогательные чувства и добрые мысли!
    Игорь – молодец. Настоящий сомелье.
    Над автором и его книгой можно и по-доброму посмеяться, есть очень веселые стихи.
    Есть ссылка на платные юридические услуги – оригинальная деталь в издании. Кстати, рекомендуемый в книге юрист Илья Астафьев – очень известный мне лично более 10 лет и надёжный, честный человек. Из уважения и благодарности к нему я и пишу с радостью этот отзыв, уважаемые читатели.
    Возможно также участвовать в благотворительности – указаны реквизиты тамбовского прихода храма Покрова Пресвятой Богородицы в селе Покрово-Васильево Русской Православной Церкви Московского Патриархата.
    Введение – неплохое, основная глава – технический «поток сознания», медицинские, филологические очень точные оценки, местами есть над чем серьёзно подумать или посмеяться вместе с автором. Конечно, трудно отмечать праздник или застолье с вином и одновременно читать серьёзную литературу, написано всё в книге сумбурно местами, весело и легко, как бы после “доброго, продолжительного весёлого застолья”.
    Белое сухое вино-медалист «Фанагория шардоне» – отрицательная оценка, почему?
    Хвалит их же миниатюру «Авторское вино № 1. Ручной сбор» – другая поставка (это бывает)? Документальный фильм «Слушайте Британию» 1942 года, погружает нас, читателей, в грозную драматическую эпоху Второй Мировой войны.
    Плохо, что работа наборщика и корректора очень слабая!!!!!!

  2. Malanos Ответить

    Глава I. ПОП
    Широкая дороженька,
    Березками обставлена,
    Далеко протянулася,
    Песчана и глуха.
    По сторонам дороженьки
    Идут холмы пологие
    С полями, с сенокосами,
    А чаще с неудобною,
    Заброшенной землей;
    Стоят деревни старые,
    Стоят деревни новые,
    У речек, у прудов…
    Леса, луга поемные [3],
    Ручьи и реки русские
    Весною хороши.
    Но вы, поля весенние!
    На ваши всходы бедные
    Невесело глядеть!
    «Недаром в зиму долгую
    (Толкуют наши странники)
    Снег каждый день валил.
    Пришла весна – сказался снег!
    Он смирен до поры:
    Летит – молчит, лежит – молчит,
    Когда умрет, тогда ревет.
    Вода – куда ни глянь!
    Поля совсем затоплены,
    Навоз возить – дороги нет,
    А время уж не раннее —
    Подходит месяц май!»
    Нелюбо и на старые,
    Больней того на новые
    Деревни им глядеть.
    Ой избы, избы новые!
    Нарядны вы, да строит вас
    Не лишняя копеечка,
    А кровная беда!..
    С утра встречались странникам
    Все больше люди малые:
    Свой брат крестьянин-лапотник,
    Мастеровые, нищие,
    Солдаты, ямщики.
    У нищих, у солдатиков
    Не спрашивали странники,
    Как им – легко ли, трудно ли
    Живется на Руси?
    Солдаты шилом бреются,
    Солдаты дымом греются —
    Какое счастье тут?..
    Уж день клонился к вечеру,
    Идут путем-дорогою,
    Навстречу едет поп.
    Крестьяне сняли шапочки.
    Низенько поклонилися,
    Повыстроились в ряд
    И мерину саврасому
    Загородили путь.
    Священник поднял голову,
    Глядел, глазами спрашивал:
    Чего они хотят?
    «Небось! мы не грабители!» —
    Сказал попу Лука.
    (Лука – мужик присадистый,
    С широкой бородищею.
    Упрям, речист и глуп.
    Лука похож на мельницу:
    Одним не птица мельница,
    Что, как ни машет крыльями,
    Небось не полетит.)
    «Мы мужики степенные,
    Из временнообязанных,
    Подтянутой губернии,
    Уезда Терпигорева,
    Пустопорожней волости,
    Окольных деревень:
    Заплатова, Дырявина,
    Разутова, Знобишина,
    Горелова, Неелова —
    Неурожайка тож.
    Идем по делу важному:
    У нас забота есть,
    Такая ли заботушка,
    Что из домов повыжила,
    С работой раздружила нас,
    Отбила от еды.
    Ты дай нам слово верное
    На нашу речь мужицкую
    Без смеху и без хитрости,
    По совести, по разуму,
    По правде отвечать,
    Не то с своей заботушкой
    К другому мы пойдем…»
    – Даю вам слово верное:
    Коли вы дело спросите,
    Без смеху и без хитрости,
    По правде и по разуму,
    Как должно отвечать.
    Аминь!.. —
    «Спасибо. Слушай же!
    Идя путем-дорогою,
    Сошлись мы невзначай,
    Сошлися и заспорили:
    Кому живется весело,
    Вольготно на Руси?
    Роман сказал: помещику,
    Демьян сказал: чиновнику,
    А я сказал: попу.
    Купчине толстопузому, —
    Сказали братья Губины,
    Иван и Митродор.
    Пахом сказал: светлейшему
    Вельможному боярину,
    Министру государеву.
    А Пров сказал: царю…
    Мужик что бык: втемяшится
    В башку какая блажь —
    Колом ее оттудова
    Не выбьешь: как ни спорили,
    Не согласились мы!
    Поспоривши – повздорили,
    Повздоривши – подралися,
    Подравшися – одумали:
    Не расходиться врозь,
    В домишки не ворочаться,
    Не видеться ни с женами,
    Ни с малыми ребятами,
    Ни с стариками старыми,
    Покуда спору нашему
    Решенья не найдем,
    Покуда не доведаем
    Как ни на есть – доподлинно:
    Кому жить любо-весело,
    Вольготно на Руси?
    Скажи ж ты нам по-божески:
    Сладка ли жизнь поповская?
    Ты как – вольготно, счастливо
    Живешь, честной отец?..»
    Потупился, задумался,
    В тележке сидя, поп
    И молвил: – Православные!
    Роптать на Бога грех,
    Несу мой крест с терпением,
    Живу… а как? Послушайте!
    Скажу вам правду-истину,
    А вы крестьянским разумом
    Смекайте! —
    «Начинай!»
    – В чем счастие, по вашему?
    Покой, богатство, честь —
    Не так ли, други милые?
    Они сказали: «Так»…
    – Теперь посмотрим, братия,
    Каков попу покой?
    Начать, признаться, надо бы
    Почти с рожденья самого,
    Как достается грамота
    поповскому сынку,
    Какой ценой поповичем
    Священство [4] покупается,
    Да лучше помолчим!
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    Дороги наши трудные.
    Приход [5] у нас большой.
    Болящий, умирающий,
    Рождающийся в мир
    Не избирают времени:
    В жнитво и в сенокос,
    В глухую ночь осеннюю,
    Зимой, в морозы лютые,
    И в половодье вешнее —
    Иди куда зовут!
    Идешь безотговорочно.
    И пусть бы только косточки
    Ломалися одни, —
    Нет! всякий раз намается,
    Переболит душа.
    Не верьте, православные,
    Привычке есть предел:
    Нет сердца, выносящего
    Без некоего трепета
    Предсмертное хрипение,
    Надгробное рыдание,
    Сиротскую печаль!
    Аминь!.. Теперь подумайте.
    Каков попу покой?..
    Крестьяне мало думали,
    Дав отдохнуть священнику,
    Они с поклоном молвили:
    «Что скажешь нам еще?»
    – Теперь посмотрим, братия,
    Каков попу почет?
    Задача щекотливая,
    Не прогневить бы вас…
    Скажите, православные,
    Кого вы называете
    Породой жеребячьею?
    Чур! отвечать на спрос!
    Крестьяне позамялися.
    Молчат – и поп молчит…
    – С кем встречи вы боитеся,
    Идя путем-дорогою?
    Чур! отвечать на спрос!
    Кряхтят, переминаются,
    Молчат!
    – О ком слагаете
    Вы сказки балагурные,
    И песни непристойные,
    И всякую хулу?..
    Мать-попадью степенную,
    Попову дочь безвинную,
    Семинариста всякого —
    Как чествуете вы?
    Кому вдогон, как мерину,
    Кричите: го-го-го?..
    Потупились ребятушки,
    Молчат – и поп молчит…
    Крестьяне думу думали,
    А поп широкой шляпою
    В лицо себе помахивал
    Да на небо глядел.
    Весной, что внуки малые,
    С румяным солнцем-дедушкой
    Играют облака:
    Вот правая сторонушка
    Одной сплошною тучею
    Покрылась – затуманилась,
    Стемнела и заплакала:
    Рядами нити серые
    Повисли до земли.
    А ближе, над крестьянами,
    Из небольших, разорванных,
    Веселых облачков
    Смеется солнце красное,
    Как девка из снопов.
    Но туча передвинулась,
    Поп шляпой накрывается —
    Быть сильному дождю.
    А правая сторонушка
    Уже светла и радостна,
    Там дождь перестает.
    Не дождь, там чудо божие:
    Там с золотыми нитками
    Развешаны мотки…
    «Не сами… по родителям
    Мы так-то…» – братья Губины
    Сказали наконец.
    И прочие поддакнули:
    «Не сами, по родителям!»
    А поп сказал: – Аминь!
    Простите, православные!
    Не в осужденье ближнего,
    А по желанью вашему
    Я правду вам сказал.
    Таков почет священнику
    В крестьянстве. А помещики…
    «Ты мимо их, помещиков!
    Известны нам они!»
    – Теперь посмотрим, братия,
    Откудова богачество
    Поповское идет?..
    Во время недалекое
    Империя российская
    Дворянскими усадьбами
    Была полным-полна.
    И жили там помещики,
    Владельцы именитые,
    Каких теперь уж нет!
    Плодилися и множились
    И нам давали жить.
    Что свадеб там игралося,
    Что деток нарождалося
    На даровых хлебах!
    Хоть часто крутонравные,
    Однако доброхотные
    То были господа,
    Прихода не чуждалися:
    У нас они венчалися,
    У нас крестили детушек,
    К нам приходили каяться,
    Мы отпевали их,
    А если и случалося,
    Что жил помещик в городе,
    Так умирать наверное
    В деревню приезжал.
    Коли умрет нечаянно,
    И тут накажет накрепко
    В приходе схоронить.
    Глядишь, ко храму сельскому
    На колеснице траурной
    В шесть лошадей наследники
    Покойника везут —
    Попу поправка добрая,
    Мирянам праздник праздником…
    А ныне уж не то!
    Как племя иудейское,
    Рассеялись помещики
    По дальней чужеземщине
    И по Руси родной.
    Теперь уж не до гордости
    Лежать в родном владении
    Рядком с отцами, с дедами,
    Да и владенья многие
    Барышникам пошли.
    Ой холеные косточки
    Российские, дворянские!
    Где вы не позакопаны?
    В какой земле вас нет?
    Потом, статья… раскольники [6]…
    Не грешен, не живился я
    С раскольников ничем.
    По счастью, нужды не было:
    В моем приходе числится
    Живущих в православии
    Две трети прихожан [7].
    А есть такие волости,
    Где сплошь почти раскольники,
    Так тут как быть попу?
    Все в мире переменчиво,
    Прейдет и самый мир…
    Законы, прежде строгие
    К раскольникам, смягчилися,
    А с ними и поповскому
    Доходу мат [8] пришел.
    Перевелись помещики,
    В усадьбах не живут они
    И умирать на старости
    Уже не едут к нам.
    Богатые помещицы,
    Старушки богомольные,
    Которые повымерли,
    Которые пристроились
    Вблизи монастырей,
    Никто теперь подрясника
    Попу не подарит!
    Никто не вышьет воздухов [9]…
    Живи с одних крестьян,
    Сбирай мирские гривенки,
    Да пироги по праздникам,
    Да яйца о святой.
    Крестьянин сам нуждается,
    И рад бы дать, да нечего…
    А то еще не всякому
    И мил крестьянский грош.
    Угоды наши скудные,
    Пески, болота, мхи,
    Скотинка ходит впроголодь,
    Родится хлеб сам-друг [10],
    А если и раздобрится
    Сыра земля-кормилица,
    Так новая беда:
    Деваться с хлебом некуда!
    Припрет нужда, продашь его
    За сущую безделицу,
    А там – неурожай!
    Тогда плати втридорога,
    Скотинку продавай.
    Молитесь, православные!
    Грозит беда великая
    И в нынешнем году:
    Зима стояла лютая,
    Весна стоит дождливая,
    Давно бы сеять надобно,
    А на полях – вода!
    Умилосердись, господи!
    Пошли крутую радугу
    На наши небеса [11]!
    (Сняв шляпу, пастырь крестится,
    И слушатели тож.)
    Деревни наши бедные,
    А в них крестьяне хворые
    Да женщины печальницы,
    Кормилицы, поилицы,
    Рабыни, богомолицы
    И труженицы вечные,
    Господь прибавь им сил!
    С таких трудов копейками
    Живиться тяжело!
    Случается, к недужному
    Придешь: не умирающий,
    Страшна семья крестьянская
    В тот час, как ей приходится
    Кормильца потерять!
    Напутствуешь усопшего
    И поддержать в оставшихся
    По мере сил стараешься
    Дух бодр! А тут к тебе
    Старуха, мать покойника,
    Глядь, тянется с костлявою,
    Мозолистой рукой.
    Душа переворотится,
    Как звякнут в этой рученьке
    Два медных пятака [12]!
    Конечно, дело чистое —
    За требу [13] воздаяние,
    Не брать – так нечем жить.
    Да слово утешения
    Замрет на языке,
    И словно как обиженный
    Уйдешь домой… Аминь…
    Покончил речь – и мерина
    Хлестнул легонько поп.
    Крестьяне расступилися,
    Низенько поклонилися.
    Конь медленно побрел.
    А шестеро товарищей,
    Как будто сговорилися,
    Накинулись с упреками,
    С отборной крупной руганью
    На бедного Луку:
    – Что, взял? башка упрямая!
    Дубина деревенская!
    Туда же лезет в спор! —
    «Дворяне колокольные —
    Попы живут по-княжески.
    Идут под небо самое
    Поповы терема,
    Гудит попова вотчина —
    Колокола горластые —
    На целый божий мир.
    Три года я, робятушки,
    Жил у попа в работниках,
    Малина – не житье!
    Попова каша – с маслицем.
    Попов пирог – с начинкою,
    Поповы щи – с снетком [14]!
    Жена попова толстая,
    Попова дочка белая,
    Попова лошадь жирная,
    Пчела попова сытая,
    Как колокол гудёт!»
    – Ну, вот тебе хваленое
    Поповское житье!
    Чего орал, куражился?
    На драку лез, анафема [15]?
    Не тем ли думал взять,
    Что борода лопатою?
    Так с бородой козел
    Гулял по свету ранее,
    Чем праотец Адам,
    А дураком считается
    И посейчас козел!..
    Лука стоял, помалчивал,
    Боялся, не наклали бы
    Товарищи в бока.
    Оно быть так и сталося,
    Да к счастию крестьянина
    Дорога позагнулася —
    Лицо попово строгое
    Явилось на бугре…
    вернуться
    3
    Поемные луга – расположенные в пойме реки. Когда спадала заливавшая их во время паводка река, на почве оставался слой естественных удобрений, поэтому и поднимались здесь высокие травы. Такие луга особенно ценились.
    вернуться
    4
    Имеется в виду то обстоятельство, что до 1869 г. выпускник семинарии мог получить приход лишь в том случае, когда женился на дочери священника, оставившего свой приход. Считалось, что таким образом поддерживается «чистота сословия».
    вернуться
    5
    Приход – объединение верующих.
    вернуться
    6
    Раскольники – противники реформ патриарха Никона (XVII в.).
    вернуться
    7
    Прихожане – постоянные посетители церковного прихода.
    вернуться
    8
    Мат – зд.: конец. Мат – конец игры в шахматах.
    вернуться
    9
    Воздухи – вышитые покрывала из бархата, парчи или шелка, применявшиеся при совершении церковных обрядов.
    вернуться
    10
    Сам – первая часть неизменяемых сложных прилагательных с числительными порядковыми или количественными, со значением «во столько-то раз больше». Хлеб сам-друг – урожай, в два раза больший, чем количество посеянного зерна.
    вернуться
    11
    Крутая радуга – к вёдру; пологая – к дождю.
    вернуться
    12
    Пятак – медная монета достоинством 5 копеек.
    вернуться
    13
    Треба – «отправление таинства или священного обряда» (В.И. Даль).
    вернуться
    14
    Снеток – дешевая мелкая рыбка, озерная корюшка.
    вернуться
    15
    Анафема – церковное проклятие.

  3. Garad Ответить

    В двадцатых годах у нас в Москве спрашивали:
    — Кому на Руси живется хорошо?
    И отвечали:
    — Максиму Горькому в Сорренто.
    Второй год вместе с детьми вслух читаю эту поэму. Почему вместе? Потому что одни они не понимают вообще ни о чем это, ни зачем это было написано. Объяснять приходится чуть ли не каждое слово. А еще за эти два года я посмотрела видеоуроки Дмитрия Бака и видеолекции Дмитрия Быкова, посвященные творчеству Н.А. Некрасова. И кажется, сама начала что-то понимать, вот полюбить пока не получается.
    Н.А. Некрасов, действительно, один из самых спорных поэтов-классиков. Одни его ненавидят за эксплуотацию темы бедствий народных, уверяют, что в “в лирике Некрасова поэзия и не ночевала”(заметьте, это И.С. Тургенев), другие называют его поэтом-новатором, давшим литературе не только и не столько новые темы, сколько новые ритмы, новую напевность (заметьте, это А.А. Ахматова). Разве такой поэт может быть неинтересным, разве не хочется для себя решить, на какой я стороне? Хочется. Поэтому и трачу с детьми огромное количество времени, надеюсь, что не напрасно.
    Итак, вернемся к поэме, которая скорее не поэма, а сказка-притча о поисках ответа на один из главных этико-философских вопросов: что же такое счастье и кого, собственно, можно назвать счастливым человеком? Начинается поэма практически со сказочного зачина,затем следует перечисление деревень, названия которых сами за себя говорят:
    Заплатова, Дыряева,
    Разутова, Знобишина,
    Горелова, Неелова –
    Неурожайка тож…
    И вот в этих селениях, оказывается, живут настоящие философы, которые ради разрешения вопроса о счастье готовы оставить свои обычные бытовые, но необходимые для жизни дела, семьи, детей и двинуться в дорогу на поиски счастливого. Заметьте, чисто русская черта: ради бытийного забыть о бытовом – наша ментальность. Кого же поначалу считают счастливыми герои? Тех, у кого богатство и власть: попа, помещика, купца, чиновника, министра и наконец, царя. Видимо, автор изначально задумывал, что крестьяне посетят всех вышеперечисленных счастливчиков и не найдут в пореформенной Руси ни одного человека, готового признать себя вполне счастливым. Но соответствует ли композиция и сюжет замыслу? Об этом судить сложно, Некрасов писал поэму уже будучи больным и закончить произведение не успел, поэтому “собирать” по главам его пришлось литературоведам.
    Мы знакомимися с попом и помещиком, которые пытаются вывести формулу счастья: “покой, богатство, честь” и объявляют себя несчастными, потому что “порвалась цепь железная” и обоими концами ударила по барину, попу с одной стороны и мужику – с другой. Постреформенная Россия грустна, кругом запустение и разорение, пьянство и разочарование, страх перед будущим и отсутствие надежды.
    Может быть, счастливые есть среди мужиков? Зазывают счастливых водкой, вроде желающие находятся, но… Слишком оно уж странное это мужицкое счастье
    Эй, счастие мужицкое!
    Дырявое, с заплатами,
    Горбатое с мозолями,
    Проваливай домой!
    Одна из самых красивых и лиричных частей, пожалуй, “Крестьянка”.Но это в то же время одна из самых страшных глав: гибель ребенка, плеть, возможная разлука с мужем, тяжелая работа, подчиненное положение. И как результат:
    Ключи от счастья женского,
    От нашей вольной волюшки
    Заброшены, потеряны
    У бога самого!
    Кто же в результате счастлив? Народный заступник, выросший в голоде, но в любви, которому судьба готовит чахотку и Сибирь, но он готов жертвовать жизнью ради родной Вахлачины, ради тех мужиков, что делились хлебом с сыном бедного дьячка. Когда же счастлив народный заступник Гриша Добросклонов (читай Добролюбов)? Да тогда. когда ему удаётся “песенка” о Руси, о Родине, противоречивой, но любимой.
    Ты и убогая,
    Ты и обильная,
    Ты и могучая,
    Ты и бессильная,
    Матушка Русь!
    И получается, что не в богатстве, не в спокойствии и не в почестях счастье, а в творчестве и любви, патриотизме и верности народу!
    Я еще очень многого не сказала, ни о фольклорных мотивах и жанрах, которые есть в поэме, ни о том, как трактовали поэму замечательные К.И. Чуковский, А.А. Ахматова, о том, как… Но если я вас хоть чуть-чуть заинтересовала, цель достигнута.

  4. Moge Ответить

    Николай Алексеевич Некрасов » Поэзия » Кому на Руси жить хорошо
    размер шрифта:AAA

    Николай Алексеевич Некрасов
    Кому на Руси жить хорошо

    Ю. Лебедев
    Русская одиссея

    В «Дневнике писателя» за 1877 год Ф. М. Достоевский подметил характерную особенность, появившуюся в русском народе пореформенного времени, – «это множество, чрезвычайное современное множество новых людей, нового корня русских людей, которым нужна правда, одна правда без условной лжи, и которые, чтобы достигнуть этой правды, отдадут все решительно». Достоевский увидел в них «наступающую будущую Россию».
    В самом начале XX века другой писатель – В. Г. Короленко вынес из летней поездки на Урал поразившее его открытие: «В то самое время, как в центрах и на вершинах нашей культуры говорили о Нансене, о смелой попытке Андрэ проникнуть на воздушном шаре к Северному полюсу, – в далеких уральских станицах шли толки о Беловодском царстве и готовилась своя собственная религиозно-ученая экспедиция». Среди простых казаков распространилось и окрепло убеждение, что «где-то там, „за далью непогоды“, „за долами, за горами, за широкими морями“ существует „блаженная страна“, в которой промыслом Божиим и случайностями истории сохранилась и процветает во всей неприкосновенности полная и цельная формула благодати. Это настоящая сказочная страна всех веков и народов, окрашенная только старообрядческим настроением. В ней, насажденная апостолом Фомой, цветет истинная вера, с церквами, епископами, патриархом и благочестивыми царями… Ни татьбы, ни убийства, ни корысти царство это не знает, так как истинная вера порождает там и истинное благочестие».
    Оказывается, еще в конце 1860-х годов донские казаки списывались с уральскими, собрали довольно значительную сумму и снарядили для поисков этой обетованной земли казака Варсонофия Барышникова с двумя товарищами. Барышников отправился в путь через Константинополь в Maлую Азию, далее – на Малабарский берег, наконец, в Ост-Индию… Экспедиция возвратилась с неутешительным известием: Беловодья ей найти не удалось. Спустя тридцать лет, в 1898 году, мечта о Беловодском царстве вспыхивает с новой силой, находятся средства, снаряжается новое паломничество. «Депутация» казаков 30 мая 1898 года садится на пароход, отправляющийся из Одессы в Константинополь.
    «С этого дня, собственно, и началось заграничное путешествие депутатов Урала в Беловодское царство, и среди международной толпы купцов, военных, ученых, туристов, дипломатов, разъезжающих по свету из любопытства или в поисках денег, славы и наслаждений, замешались три выходца как бы из другого мира, искавшие путей в сказочное Беловодское царство». Короленко подробно описал все перипетии этого необычного путешествия, в котором, при всей курьезности и странности задуманного предприятия, проступала все та же, отмеченная Достоевским, Россия честных людей, «которым нужна одна лишь правда», у которых «стремление к честности и правде непоколебимое и нерушимое, и за слово истины всякий из них отдаст жизнь свою и все свои преимущества».
    В великое духовное паломничество втягивалась к исходу XIX века не только верхушка русского общества, к нему устремлялась вся Россия, весь ее народ. «Эти русские бездомные скитальцы, – замечал Достоевский в речи о Пушкине, – продолжают и до сих пор свое скитальчество и еще долго, кажется, не исчезнут». Долго, «ибо русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье, чтоб успокоиться, – дешевле он не примирится».
    «Был, примерно, такой случай: знал я одного человека, который в праведную землю верил, – говорил очередной странник в нашей литературе, Лука, из пьесы М. Горького «На дне». – Должна, говорил, быть на свете праведная страна… в той, дескать, земле – особые люди населяют… хорошие люди! Друг дружку они уважают, друг дружке – завсяко-запросто – помогают… и все у них славно-хорошо! И вот человек все собирался идти… праведную эту землю искать. Был он – бедный, жил – плохо… и когда приходилось ему так уже трудно, что хоть ложись да помирай, – духа он не терял, а все, бывало, усмехался только да высказывал: „Ничего! Потерплю! Еще несколько – подожду… а потом брошу всю эту жизнь и – уйду в праведную землю…“ Одна у него радость была – земля эта… И вот в это место – в Сибири дело-то было – прислали ссыльного ученого… с книгами, с планами он, ученый-то, и со всякими штуками… Человек и говорит ученому: „Покажи-ка ты мне, сделай милость, где лежит праведная земля и как туда дорога?“ Сейчас это ученый книги раскрыл, планы разложил… глядел-глядел – нет нигде праведной земли! „Все верно, все земли показаны, а праведной – нет!“
    Человек – не верит… Должна, говорит, быть… ищи лучше! А то, говорит, книги и планы твои ни к чему, если праведной земли нет… Ученый – в обиду. Мои, говорит, планы самые верные, а праведной земли вовсе нет. Ну, тут человек и рассердился – как так? Жил-жил, терпел-терпел и все верил – есть! а по планам выходит – нету! Грабеж!.. И говорит он ученому: „Ах ты… сволочь эдакой! Подлец ты, а не ученый…“ Да в ухо ему – раз! Да еще!.. (Помолчав.) А после того пошел домой – и удавился!»
    1860-е годы обозначили крутой исторический перелом в судьбах России, порывавшей отныне с подзаконным, «домоседским» существованием и всем миром, всем народом отправлявшейся в долгий путь духовных исканий, отмеченный взлетами и падениями, роковыми искушениями и уклонениями, но путь праведный именно в страстности, в искренности своего неизбывного стремления обрести правду. И пожалуй, впервые откликнулась на этот глубинный процесс, охвативший не только «верхи», но и самые «низы» общества, поэзия Некрасова.

    1

    Поэт начал работу над грандиозным замыслом «народной книги» в 1863 году, а заканчивал смертельно больным в 1877-м, с горьким сознанием недовоплощенности, незавершенности задуманного: «Одно, о чем сожалею глубоко, это – что не кончил свою поэму «Кому на Руси жить хорошо». В нее «должен был войти весь опыт, данный Николаю Алексеевичу изучением народа, все сведения о нем, накопленные „по словечку“ в течение двадцати лет», – вспоминал о беседах с Некрасовым Г. И. Успенский.
    Однако вопрос о «незавершенности» «Кому на Руси жить хорошо» весьма спорен и проблематичен. Во-первых, признания самого поэта субъективно преувеличены. Известно, что ощущение неудовлетворенности бывает у писателя всегда, и чем масштабнее замысел, тем оно острее. Достоевский писал о «Братьях Карамазовых»: «Сам считаю, что и одной десятой доли не удалось того выразить, что хотел». Но дерзнем ли мы на этом основании считать роман Достоевского фрагментом неосуществленного замысла? То же самое и с «Кому на Руси жить хорошо».
    Во-вторых, поэма «Кому на Руси жить хорошо» была задумана как эпопея, то есть художественное произведение, изображающее с максимальной степенью полноты и объективности целую эпоху в жизни народа. Поскольку народная жизнь безгранична и неисчерпаема в бесчисленных ее проявлениях, для эпопеи в любых ее разновидностях (поэма-эпопея, роман-эпопея) характерна незавершенность, незавершаемость. В этом заключается ее видовое отличие от других форм поэтического искусства.
    «Эту песенку мудреную
    Тот до слова допоет,
    Кто всю землю, Русь крещеную,
    Из конца в конец пройдет».
    Сам ее Христов угодничек
    Не допел – спит вечным сном —
    так выразил свое понимание эпического замысла Некрасов еще в поэме «Коробейники». Эпопею можно продолжать до бесконечности, но можно и точку поставить на каком-либо высоком отрезке ее пути.
    До сих пор исследователи творчества Некрасова спорят о последовательности расположения частей «Кому на Руси жить хорошо», так как умирающий поэт не успел сделать окончательных распоряжений на этот счет.
    Примечательно, что сам этот спор невольно подтверждает эпопейный характер «Кому на Руси жить хорошо». Композиция этого произведения строится по законам классической эпопеи: оно состоит из отдельных, относительно автономных частей и глав. Внешне эти части связаны темой дороги: семь мужиков-правдоискателей странствуют по Руси, пытаясь разрешить не дающий им покоя вопрос: кому на Руси жить хорошо? В «Прологе» как будто бы намечена и четкая схема путешествия – встречи с помещиком, чиновником, купцом, министром и царем. Однако эпопея лишена четкой и однозначной целеустремленности. Некрасов не форсирует действие, не торопится привести его к всеразрешающему итогу. Как эпический художник, он стремится к полноте воссоздания жизни, к выявлению всего многообразия народных характеров, всей непрямоты, всего петляния народных тропинок, путей и дорог.
    Мир в эпопейном повествовании предстает таким, каков он есть, – неупорядоченным и неожиданным, лишенным прямолинейного движения. Автор эпопеи допускает «отступления, заходы в прошлое, скачки куда-то вбок, в сторону». По определению современного теоретика литературы Г. Д. Гачева, «эпос похож на ребенка, шествующего по кунсткамере мироздания. Вот его внимание привлек один герой, или здание, или мысль – и автор, забыв обо всем, погружается в него; потом его отвлек другой – и он так же полно отдается ему. Но это не просто композиционный принцип, не просто специфика сюжета в эпосе… Тот, кто, повествуя, делает „отступления“, неожиданно долго задерживается на том или ином предмете; тот, кто поддается соблазну описать и то и это и захлебывается от жадности, греша против темпа повествования, – тот тем самым говорит о расточительности, изобилии бытия, о том, что ему (бытию) некуда торопиться. Иначе: он выражает идею, что бытие царит над принципом времени (тогда как драматическая форма, напротив, выпячивает власть времени – недаром там родилось тоже, казалось бы, только „формальное“ требование единства времени)».
    Введенные в эпопею «Кому на Руси жить хорошо» сказочные мотивы позволяют Некрасову свободно и непринужденно обращаться со временем и пространством, легко переносить действие из одного конца России в другой, замедлять или ускорять время по сказочным законам. Объединяет эпопею не внешний сюжет, не движение к однозначному результату, а сюжет внутренний: медленно, шаг за шагом проясняется в ней противоречивый, но необратимый рост народного самосознания, еще не пришедшего к итогу, еще находящегося в трудных дорогах исканий. В этом смысле и сюжетно-композиционная рыхлость поэмы не случайна: она выражает своей несобранностью пестроту и многообразие народной жизни, по-разному обдумывающей себя, по-разному оценивающей свое место в мире, свое предназначение.
    Стремясь воссоздать движущуюся панораму народной жизни во всей ее полноте, Некрасов использует и все богатство устного народного творчества. Но и фольклорная стихия в эпопее выражает постепенный рост народного самосознания: сказочные мотивы «Пролога» сменяются былинным эпосом, потом лирическими народными песнями в «Крестьянке» и, наконец, песнями Гриши Добросклонова в «Пире на весь мир», стремящимися стать народными и уже частично принятыми и понятыми народом. Мужики прислушиваются к его песням, иногда согласно кивают, но последнюю песню, «Русь», они еще не услышали: он еще не спел ее им. А потому и финал поэмы открыт в будущее, не разрешен.
    Быть бы нашим странникам под одною крышею,
    Если б знать могли они, что творилось с Гришею.
    Но странники не услышали песни «Русь», а значит, еще не поняли, в чем заключается «воплощение счастия народного». Выходит, что Некрасов не допел свою песню не только потому, что смерть помешала. Песни его не допела в те годы сама народная жизнь. Более ста лет прошло с тех пор, а песня, начатая великим поэтом о русском крестьянстве, все еще допевается. В «Пире» лишь намечен проблеск грядущего счастья, о котором мечтает поэт, сознающий, сколь много дорог впереди до его реального воплощения. Незаконченность «Кому на Руси жить хорошо» принципиальна и художественно значима как признак народной эпопеи.
    «Кому на Руси жить хорошо» и в целом, и в каждой из своих частей напоминает крестьянскую мирскую сходку, которая является наиболее полным выражением демократического народного самоуправления. На такой сходке жители одной деревни или нескольких входивших в «мир» деревень решали все вопросы совместной мирской жизни. Сходка не имела ничего общего с современным собранием. На ней отсутствовал председатель, ведущий ход обсуждения. Каждый общинник по желанию вступал в разговор или перепалку, отстаивая свою точку зрения. Вместо голосования действовал принцип общего согласия. Недовольные переубеждались или отступали, и в ходе обсуждения вызревал «мирской приговор». Если общего согласия не получалось, сходка переносилась на следующий день. Постепенно, в ходе жарких споров, вызревало единодушное мнение, искалось и находилось согласие.
    Сотрудник некрасовских «Отечественных записок», писатель-народник H. Н. Златовратский так описывал самобытную крестьянскую жизнь: «Вот уже второй день, как у нас идет сход за сходом. Посмотришь в окно, то в одном, то в другом конце деревни толпятся хозяева, старики, ребятишки: одни сидят, другие стоят перед ними, заложив руки за спины и внимательно кого-то слушая. Этот кто-то махает руками, изгибается всем туловищем, кричит что-то весьма убедительно, замолкает на несколько минут и потом опять принимается убеждать. Но вот вдруг ему возражают, возражают как-то сразу, голоса подымаются выше и выше, кричат в полное горло, как и подобает для такой обширной залы, каковы окрестные луга и поля, говорят все, не стесняясь никем и ничем, как и подобает свободному сборищу равноправных лиц. Ни малейшего признака официальности. Сам старшина Максим Максимыч стоит где-то сбоку, как самый невидный член нашей общины… Здесь все идет начистоту, все становится ребром; если кто-либо, по малодушию или из расчета, вздумает отделаться умолчанием, его безжалостно выведут на чистую воду. Да и малодушных этих, на особенно важных сходах, бывает очень мало. Я видел самых смирных, самых безответных мужиков, которые на сходах, в минуты общего возбуждения, совершенно преображались и набирались такой храбрости, что успевали перещеголять заведомо храбрых мужиков. В минуты своего апогея сход делается просто открытой взаимной исповедью и взаимным разоблачением, проявлением самой широкой гласности».
    Вся поэма-эпопея Некрасова – это разгорающийся, постепенно набирающий силу мирской сход. Он достигает своей вершины в заключительном «Пире на весь мир». Однако общий «мирской приговор» все-таки не выносится. Намечается лишь путь к нему, многие первоначальные препятствия устранены, по многим пунктам обозначилось движение к общему согласию. Но итога нет, жизнь не остановлена, сходки не прекращены, эпопея открыта в будущее. Для Некрасова здесь важен сам процесс, важно, что крестьянство не только задумалось о смысле жизни, но и отправилось в трудный, долгий путь правдоискательства. Попробуем поближе присмотреться к нему, двигаясь от «Пролога. Части первой» к «Крестьянке», «Последышу» и «Пиру на весь мир».

    2

    В «Прологе» о встрече семи мужиков повествуется как о большом эпическом событии.
    В каком году – рассчитывай,
    В какой земле – угадывай,
    На столбовой дороженьке
    Сошлись семь мужиков…
    Так сходились былинные и сказочные герои на битву или на почестей пир. Эпический размах приобретает в поэме время и пространство: действие выносится на всю Русь. Подтянутая губерния, Терпигорев уезд, Пустопорожняя волость, деревни Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино, Горелово, Неелово, Неурожайна могут быть отнесены к любой из российских губерний, уездов, волостей и деревень. Схвачена общая примета пореформенного разорения. Да и сам вопрос, взволновавший мужиков, касается всей России – крестьянской, дворянской, купеческой. Потому и ссора, возникшая между ними, – не рядовое событие, а великий спор. В душе каждого хлебороба, со своей частной судьбой, со своими житейскими интересами, пробудился вопрос, касающийся всех, всего народного мира.
    По делу всяк по своему
    До полдня вышел из дому:
    Тот путь держал до кузницы,
    Тот шел в село Иваньково
    Позвать отца Прокофия
    Ребенка окрестить.
    Пахом соты медовые
    Нес на базар в Великое,
    А два братана Губины
    Так просто с недоуздочком
    Ловить коня упрямого
    В свое же стадо шли.
    Давно пора бы каждому
    Вернуть своей дорогою —
    Они рядком идут!
    У каждого мужика была своя дорога, и вдруг они нашли дорогу общую: вопрос о счастье объединил народ. И потому перед нами уже не обыкновенные мужики со своей индивидуальной судьбой и личными интересами, а радетели за весь крестьянский мир, правдоискатели. Цифра «семь» в фольклоре является магической. Семь странников – образ большого эпического масштаба. Сказочный колорит «Пролога» поднимает повествование над житейскими буднями, над крестьянским бытом и придает действию эпическую всеобщность.
    Сказочная атмосфера в «Прологе» многозначна. Придавая событиям всенародное звучание, она превращается еще и в удобный для поэта прием характеристики народного самосознания. Заметим, что Некрасов играючи обходится со сказкой. Вообще его обращение с фольклором более свободно и раскованно по сравнению с поэмами «Коробейники» и «Moроз, Красный нос». Да и к народу он относится иначе, часто подшучивает над мужиками, подзадоривает читателей, парадоксально заостряет народный взгляд на вещи, подсмеивается над ограниченностью крестьянского миросозерцания. Интонационный строй повествования в «Кому на Руси жить хорошо» очень гибок и богат: тут и добродушная авторская улыбка, и снисхождение, и легкая ирония, и горькая шутка, и лирическое сожаление, и скорбь, и раздумье, и призыв. Интонационно-стилистическая многозвучность повествования по-своему отражает новую фазу народной жизни. Перед нами пореформенное крестьянство, порвавшее с неподвижным патриархальным существованием, с вековой житейской и духовной оседлостью. Это уже бродячая Русь с проснувшимся самосознанием, шумная, разноголосая, колючая и неуступчивая, склонная к ссорам и спорам. И автор не стоит от нее в стороне, а превращается в равноправного участника ее жизни. Он то поднимается над спорщиками, то проникается сочувствием к одной из спорящих сторон, то умиляется, то возмущается. Как Русь живет в спорах, в поисках истины, так и автор пребывает в напряженном диалоге с нею.
    В литературе о «Кому на Руси жить хорошо» можно встретить утверждение, что открывающий поэму спор семи странников соответствует первоначальному композиционному плану, от которого поэт впоследствии отступил. Уже в первой части произошло отклонение от намеченного сюжета, и вместо встреч с богатыми и знатными правдоискатели начали опрашивать народную толпу.
    Но ведь это отклонение сразу же совершается и на «верхнем» уровне. Вместо помещика и чиновника, намеченных мужиками для опроса, почему-то происходит встреча с попом. Случайно ли это?
    Заметим прежде всего, что провозглашенная мужиками «формула» спора знаменует не столько первоначальный замысел, сколько уровень народного самосознания, в этом споре проявляющийся. И Некрасов не может не показать читателю его ограниченность: мужики понимают счастье примитивно и сводят его к сытой жизни, материальной обеспеченности. Чего стоит, например, такой кандидат на роль счастливца, каким провозглашается «купчина», да еще «толстопузый»! И за спором мужиков – кому живется весело, вольготно на Руси? – сразу же, но пока еще исподволь, приглушенно, встает другой, гораздо более значительный и важный вопрос, который составляет душу поэмы-эпопеи, – как понимать человеческое счастье, где его искать и в чем оно заключается?
    В финальной главе «Пир на весь мир» устами Гриши Добросклонова дается такая оценка современному состоянию народной жизни: «Сбирается с силами русский народ и учится быть гражданином».
    По сути, в этой формуле – главный пафос поэмы. Некрасову важно показать, как зреют в народе объединяющие его силы и какую гражданскую направленность они приобретают. Замысел поэмы отнюдь не сводится к тому, чтобы непременно заставить странников осуществить последовательные встречи по намеченной ими программе. Гораздо важнее оказывается здесь совсем иной вопрос: что такое счастье в извечном, православно-христианском его понимании и способен ли русский народ соединить крестьянскую «политику» с христианской моралью?
    Поэтому фольклорные мотивы в «Прологе» выполняют двойственную роль. С одной стороны, поэт использует их, чтобы придать зачину произведения высокое эпическое звучание, а с другой – чтобы подчеркнуть ограниченность сознания спорщиков, уклоняющихся в своем представлении о счастье с праведных на лукавые пути. Вспомним, что об этом Некрасов говорил не раз уже давно, например, в одном из вариантов «Песни Еремушке», созданной еще в 1859 году.
    Изменяют наслаждения,
    Жить не значит – пить и есть.
    В мире лучше есть стремления,
    Благородней блага есть.
    Презирай пути лукавые:
    Там разврат и суета.
    Чти заветы вечно правые
    И учись им у Христа.
    Эти же два пути, пропетые над Русью ангелом милосердия в «Пире на весь мир», открываются теперь перед русским народом, празднующим поминки по крепям и встающим перед выбором.
    Средь мира дольного
    Для сердца вольного
    Есть два пути.
    Взвесь силу гордую,
    Взвесь волю твердую:
    Каким идти?
    Эта песня звучит над Русью оживающей из уст посланника самого Творца, и судьба народная будет прямо зависеть от того, на какой путь выйдут странники после долгих блужданий и петляний по русским проселкам.
    Пока же поэта радует лишь само желание народа искать правду. А направление этих поисков, соблазн богатством в самом начале пути не может не вызвать горькой иронии. Поэтому сказочный сюжет «Пролога» характеризует еще и невысокий уровень крестьянского сознания, стихийного, смутного, с трудом пробивающегося к всеобщим вопросам. Мысль народная еще не обрела четкости и ясности, она еще слита с природой и выражается подчас не столько в слове, сколько в действии, в поступке: вместо размышления в ход пускаются кулаки.
    Мужики еще живут по сказочной формуле: «поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что».
    Идут, как будто гонятся
    За ними волки серые,
    Что дале – то скорей.
    …
    Наверно б, ночку целую
    Так шли – куда, не ведая…
    Не потому ли и нарастает в «Прологе» тревожный, демонический элемент. «Баба встречная», «корявая Дурандиха», на глазах у мужиков превращается в хохочущую ведьму. А Пахом долго умом раскидывает, пытаясь понять, что с ним и его спутниками случилось, пока не приходит к выводу, что «леший шутку славную» над ними подшутил.
    В поэме возникает комическое сравнение спора мужиков с боем быков в крестьянском стаде. И заблудившаяся с вечера корова пришла к костру, уставила глаза на мужиков,
    Шальных речей послушала
    И начала, сердечная,
    Мычать, мычать, мычать!
    На губительность спора, перерастающего в нешуточную драку, откликается природа, причем в лице не столько добрых, сколько зловещих ее сил, представителей народной демонологии, зачисленных в разряд лесной нечисти. На спорящих странников слетаются взглянуть семь филинов: с семи больших дерев «хохочут полунощники».
    И ворон, птица умная,
    Приспел, сидит на дереве
    У самого костра,
    Сидит и черту молится,
    Чтоб до смерти ухлопали
    Которого-нибудь!
    Переполох нарастает, ширится, охватывает весь лес, и, кажется, сам «дух лесной» хохочет, смеется над мужиками, отзывается на их перепалку и побоище злорадными намерениями.
    Проснулось эхо гулкое,
    Пошло гулять-погуливать,
    Пошло кричать-покрикивать,
    Как будто подзадоривать
    Упрямых мужиков.
    Конечно, авторская ирония в «Прологе» добродушна и снисходительна. Поэт не хочет строго судить мужиков за убогость и крайнюю ограниченность их представлений о счастье и счастливом человеке. Он знает, что эта ограниченность связана с суровыми буднями жизни крестьянина, с такими материальными лишениями, в которых само страдание принимает порой бездуховные, уродливо-извращенные формы. Это случается всякий раз, когда народ лишается хлеба насущного. Вспомним прозвучавшую в «Пире» песню «Голодная»:
    Стоит мужик —
    Колышется,
    Идет мужик —
    Не дышится!
    С коры его
    Распучило,
    Тоска-беда
    Измучила…

    3

    И для того чтобы оттенить ограниченность крестьянского понимания счастья, Некрасов сводит странников уже в первой части поэмы-эпопеи не с помещиком и не с чиновником, а с попом. Священник, лицо духовное, по образу жизни наиболее близкое к народу, а по долгу службы призванное хранить тысячелетнюю национальную святыню, очень точно сжимает смутные для самих странников представления о счастье в емкую формулу.
    – В чем счастие, по-вашему?
    Покой, богатство, честь —
    Не так ли, други милые? —
    Они сказали: «Так»…
    Конечно, от этой формулы сам священник иронически отстраняется: «Это, други милые, счастие по-вашему!» А затем с наглядной убедительностью опровергает всем жизненным опытом наивность каждой ипостаси этой триединой формулы: ни «покой», ни «богатство», ни «честь» не могут быть положены в основание истинно человеческого, христианского понимания счастья.
    Рассказ попа заставляет мужиков над многим призадуматься. Расхожая, иронически-снисходительная оценка духовенства обнаруживает тут свою неправду. По законам эпического повествования поэт доверчиво отдается рассказу попа, который строится таким образом, что за личной жизнью одного священника поднимается и встает во весь рост жизнь всего духовного сословия. Поэт не спешит, не торопится с развитием действия, давая герою полную возможность выговорить все, что лежит у него на душе. За жизнью священника открывается на страницах поэмы-эпопеи жизнь всей России в ее прошлом и настоящем, в разных ее сословиях. Здесь и драматические перемены в дворянских усадьбах: уходит в прошлое старая патриархально-дворянская Русь, жившая оседло, в нравах и обычаях близкая к народу. Пореформенное прожигание жизни и разорение дворян разрушило вековые ее устои, уничтожило старую привязанность к родовому деревенскому гнезду. «Как племя иудейское», рассеялись помещики по белу свету, усвоили новые привычки, далекие от русских нравственных традиций и преданий.
    В рассказе попа развертывается перед глазами смекалистых мужиков «цепь великая», в которой все звенья прочно связаны: тронешь одно – отзовется в другом. Драма русского дворянства тянет за собою драму в жизнь духовного сословия. В той же мере эту драму усугубляет и пореформенное оскудение мужика.
    Деревни наши бедные,
    А в них крестьяне хворые
    Да женщины печальницы,
    Кормилицы, поилицы,
    Рабыни, богомолицы
    И труженицы вечные,
    Господь прибавь им сил!
    Не может быть спокойно духовенство, когда бедствует народ, его поилец и кормилец. И дело тут не только в материальном оскудении крестьянства и дворянства, влекущем оскудение духовного сословия. Главная беда священника в другом. Несчастья мужика приносят глубокие нравственные страдания чутким людям из духовенства: «С таких трудов копейками живиться тяжело!»
    Случается, к недужному
    Придешь: не умирающий,
    Страшна семья крестьянская
    В тот час, как ей приходится
    Кормильца потерять!
    Напутствуешь усопшего
    Страницы:1 2 3 4

  5. VideoAnswer Ответить

Добавить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *